Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники - Николай Губернаторов

И к побежденным немцы тоже относились однозначно. Я сам видел блокнот одного немецкого фельдфебеля. Там были записаны размеры обуви. Это значит, что на ком-то из убитых наших солдат он увидел сапоги или там ботинки, которые ему нужны, и сразу записал их размер. Если он записал первым, то уже никто не имеет права взять эту обувку себе…

«25 ноября Сегодня идут усиленые сборы завтра выежаем на фронт. Правда у меня нечего собирать… бинокль одел гранаты давно в подсумках дискы проверены работают как хорошая девушка А друг мой верный 6768 давно висит на груди и начищен до блеска только стое нажать как он заговорит скороговоркой Никогда он меня не подводил и кто попал на его мушку тот в Германии числится «погиб смертю храбрых»

— Я убивал немцев только в бою. За войну лично сам, то есть не в группе, а один, взял шесть «языков» и при этом ни одного даже не ранил. У нас это называлось «взять без применения оружия». Вот, к примеру, один из случаев. Под Черниговом назначают меня старшим группы разведчиков в поиск за «языком». Вышли мы к какому-то селу, занятому немцами. Подкараулили одного старика, чтобы спросить, есть ли в селе немцы. Старик рассказал, что немцев в селе нет, но работающую кузницу охраняет «дыбилый» часовой. «Дыбилый» — значит здоровый, крепкий, сильный. Работы для разведчиков тогда было много, и нас везде не хватало. Поэтому в мою группу дали двоих минометчиков. Ну, мы с Амосом Шишковым решили так: минометчики остаются на краю села в укрытии и там ждут нас с «языком», а мы идем к кузне.

Было это, конечно, ночью. Подбираемся к кузне. И в это время вдруг машина. Останавливается. Фары слепят, и не видно, кто-то из нее вышел или кто-то в нее сел. Может, увезли часового или подкрепление прибыло. Минут через пять машина уехала. Рядом с кузней хата. Мы спрятались за этой хатой. Тишина. Потом слышим, кто-то кашляет. И кашель приближается к нам. Значит, человек идет вокруг хаты. Мы отбежали в сторону и залегли в какой-то яме. Шавк-шавк-шавк по сухой траве — шаги стали удаляться. Действительно, здоровенный немчура ходит с автоматом между кузней и хатой. Я Амосу шепчу: «Буду брать сам. Ты лежи здесь, в случае чего прикроешь». И тут мне, можно сказать, повезло. Немец пристроился к краю хаты… пописать. Спиной к нам. Такой момент упускать нельзя. Я тихо, кошачьим шагом — а нас специально обучали бесшумной ходьбе — к нему. И бац кулаком по затылку. Он замычал и сразу обмяк. Я завернул ему правую руку и прижал к себе за горло. Тут подлетает Амос — раз ему кляп в рот. Но крепкий зараза оказался. Стал барахтаться и выворачиваться. Только я замахнулся еще раз его утихомирить, как открывается дверь, кто-то выходит из хаты и что-то громко говорит по-немецки. Потом стал звать. А потом ба-бах из винтовки, ба-бах еще раз. Наш «дыбилый» засучил ногами сильней. Я его прижал к земле коленкой, а Амос бросился за угол хаты, чтобы в случае чего оттуда прикрыть меня огнем. То ли вышедший немец увидел нас, то ли услышал нашу возню — вскинул винтовку и направился в нашу сторону. Но Амос разведчик надежный. Он по-кошачьи бесшумно подскочил сзади и уложил немца одним ударом ножа в спину.

Теперь давай тащить «дыбилого». И побыстрее надо — в хате еще, может, кто есть. А он, как боров, тяжелый. Но от страха мы его быстро поволокли. Тащим и надеемся, что вот-вот помогут наши минометчики, которых оставили где-то здесь. Мы уже вспоминали и божью матерь, и деточек ее… А их нет — как и не было. Дотащились до канавы, где я им приказал лежать. И там — никого. Ах, разтудыт твою… Стрельбу ведь наверняка слышали в соседнем селе, куда пошла машина. Надо же смываться отсюда… Амос стал заворачивать такие виртуозные матюки, а я ему: «Тише, Амос, они ж от чего-то смылись… Может, здесь еще кто-то есть…»

Когда мы шли из своего расположения к этому селу, намечали ориентиры — одинокое дерево, склон оврага, высокая сосна на опушке, чтобы на обратной дороге не плутать. В поиске разведчики всегда так делали. А теперь мы обнаружили себя, и по этим ориентирам идти уже нельзя. Немцы не дураки, погоню организуют тоже по приметным ориентирам. Потащили «дыбилого» по клеверу. А уже выпала роса, и волочь его по мокрой траве было намного легче. Но опять же след оставляем. «Дыбилый», зараза, упирается, за ноги нас хватает. Мы знаем, раз упирается — значит, чувствует погоню. Ну, наподдали ему, он вроде успокоился. За оврагом на пути к лесу — речка. Немец то ли не хотел, то ли действительно не умел плавать. Так мы с Амосом гребли одной рукой вовсю, а другой его тащили. Да еще поддерживали, чтобы не захлебнулся. В общем, ушли. А наши соратнички-минометчики, оказывается, драпанули сразу же, как только услышали выстрелы и немецкую речь. Хотя выделяли из дивизиона в разведку не самых плохих… Так что не все могут ходить в разведку…

«26 ноября вечером поехали на фронт с Коровицы Самы Все плачуть так зжылись что моему крепкому сердцу на эти комедии тоже стало жаль, но з желанием поскорей уехать Прышла и погоревшая хозяйка Ох и плакала Что я ее муж что ли Она у меня попросила адрес Я ей дал номер моего автомата вместо номера полевой почты Пускай пишет мой 6768 тоже должен иметь переписку

27 ноября Ехали весь день и 28 ночю прыехали на место на другой фронт Ехали через Рава Руская Краснослав Люблин Любортов и прыехали в деревню Александрувка все полякы здесь жывут Дорогой я чуть не замерз сидел все время на танке Словом всю дорогу синьку продавал»

— До этого мы находились в составе 1-го Украинского фронта, а перебросили нас на 1-й Белорусский, которым командовал Жуков. И мы поняли, раз к Жукову, значит, будем находиться на главном направлении.

«29 ноября Нашол квартиру Хозяева полякы Есть молодые девушкы Лутше не прыдумаешь Сейчас сажусь ответить на писма которые я получил перед отездом

30 ноября Живу на новой квартире и п'ю свежею водку которою хозяин только что выгнал

1 декабря Мотаюсь по хозяйству Налажываю снова все артерии. Я думал что прямо на фронт а оказывается ещо с месяц постоим но нечего другие знакомые это полезно солдату

2 декабря Сегодня день хорошый теплый И мы прыспособились на дворе горилку п'ем Поляк не поспевае носыть

3 декабря Целый день шол дождь Я сидел дома А вечером ко мне прышол мой друг и мы крепко газонули за плащ-палатку Мы пропили ее за то что она пускае дождь Так зачем же ее тогда таскать Пускай теперь старшына прыебываеца сколько угодно спишем на боевые потери»

— Пропить солдатское имущество на фронте — это было целое искусство. Скажем, наша часть расположилась в лесу, в землянках. Мы выбираем самое лучшее из обмундирования, новый полушубок или новые валенки и посылаем с этим добром в ближайшую деревню кого-нибудь порасторопней. Чтоб, значит, не продешевил. Как только он возвращается с водкой, кто-нибудь из сержантов с одним или двумя солдатами идет к тому, у кого только что променяли валенки на водку. Напускает на себя строгость и с порога сразу спрашивает у хозяина: «Здесь был наш боец, валенки предлагал?» Если хозяин, поняв, что сейчас валенки заберут, а самогонку, конечно, не отдадут, начинает отказываться, сержант с еще большей строгостью говорит: «Того бойца мы уже арестовали, и он дал показания, у кого оставил украденные новые валенки». Если и после этого хозяин валенки не отдает, тогда сержант командует своим солдатам: «Взять под стражу и отвести в комендатуру. Там разберемся…» В комендатуру, понятное дело, никто идти не хочет, хотя и не знает, есть такая в лесу или ее вообще нет.