Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

— Берестов? — сказал он с некоторым вопросом, потом уже без вопроса: — Берестов Андрей Сергеевич! Вы рождены для морской формы.

За прошедшие дни Беккер пытался вжиться в структуру морского штаба, что было нелегко сделать, а Колчак ему ничем не помогал, полагая, что щенки учатся плавать, только будучи скинуты в воду. В ином случае пловца не получится. Разумеется, у новых коллег Беккера не было к нему никакого расположения. Беккер попал в свиту, которую его новый знакомец капитан-лейтенант Сидоренко, человек, принадлежавший к обидчивой породе украинских националистов, называл сворой. Он должен был ждать поручений, тогда как каждый из прочих людей, окружавших Колчака, имел свое дело, занятие или основания для безделья. Впрочем, последних было мало — они быстро пропадали, если острый взгляд адмирала выхватывал их из толпы, как трутня из роя пчел.

— Мы не можем игнорировать этот глупейший донос, — сказал Александр Васильевич, совершив еще один круг по каюте. — Потому что от нас именно этого и ждут. Мы игнорируем донос, копия его летит, если уже не улетела, в Петроград, где у нас с вами немало врагов.

Верховский кивнул, соглашаясь с тем, что у адмирала много врагов, а Коля вскинул голову, изящно устроенную на высокой шее, потому что оценил слово «мы», сказанное адмиралом.

— И это именно сейчас, когда наша настоящая работа идет полным ходом и достаточно мелочи, чтобы все погубить.

Верховский кивнул, показывая, какая работа их объединяет с адмиралом, но Коля кивнуть не посмел, потому что в святая святых его не допускали.

— Не сегодня-завтра из Петрограда посыплются панические телеграммы, — уверенно сказал Колчак. — У них тоже на шее сидит Совет, и они еще больше нас боятся потерять власть. Меня в худшем случае отправят в Соединенные Штаты закупать оружие или консультировать по минному делу, а им придется идти в отставку… если не на эшафот.

— Достаточно послать туда доверенного человека, — сказал Верховский, — чтобы он установил на месте, кто лжет.

— Вот это, господин полковник, — Колчак остановился напротив Верховского и кончиками сухих пальцев взял его за пуговицу на груди, — было бы роковой ошибкой. Мы должны откликнуться на этот грязный и глупый донос, словно свято верим в каждое его слово. Мы соберем, причем гласно, все возможные комиссии, советы и союзы! Бейте в барабаны, полковник!

— Слушаюсь, — неуверенно отозвался полковник и совершил незаконченное движение плечами, будто собирался уйти, не двигаясь с места.

— Сегодня же с копией письма делегировать представителей Совета и ЦВИКа в Петроград к Керенскому! Включить в комиссию самых серьезных дураков Севастополя. Остальные должны создать грандиозную комиссию. Грандиозную. Но совершенно секретную. Эта комиссия совершенно тайно должна будет обследовать резиденции всех Романовых и близких к ним лиц. Секретно, Верховский. Так, чтобы весь Крым знал и смеялся. Теперь вы все поняли?

— Теперь я все понял, — улыбнулся Верховский улыбкой гимназиста, догадавшегося, что корень из четырех — два.

— Идите. А вы, мичман Берестов, задержитесь на минутку. У меня будет к вам другое задание.

— Ну и как у вас дела? — спросил Колчак, усаживаясь в кресло и показывая Беккеру на соседнее. Садясь, адмирал нажал какую-то невидную для Беккера кнопку, потому что тотчас же отворилась дверь и вошел матрос в белой блузе с подносом, на котором стояли две рюмки, хрустальный графин с коньяком и черная пузатая бутыль.

— Рюмку коньяка, лейтенант? — спросил Колчак, показывая движением руки поставить поднос на столик.

— Благодарю вас, — сказал Коля.

«Что ему нужно от меня? Конечно, не исключено, что адмирал нуждается в преданных людях — достаточно заглянуть в исторические труды, чтобы понять: ни один великий полководец не входил в историю, не окружив себя заранее верными маршалами. Именно умение отыскать этих будущих соратников и есть главная черта таланта покорителя вселенной».

— А я побалуюсь виски, — сказал адмирал, сам наливая себе из черной бутылки, и в Коле возникла жгучая зависть и обида — обида была от той легкости, с которой Колчак, видно, берегший виски, а коньяк имевший в избытке, не удосужился предложить рюмку — одну маленькую рюмочку Коле.

«Жалко, — неожиданно подумал Коля, — жалко, что у меня нет собаки, я бы приходил домой и ее бил», — и он улыбнулся этой детской и очень правильной мысли.

— Вы хотели что-то сказать? — спросил Колчак.

— Нет, ваше превосходительство.

— Давайте договоримся, Коля, — сказал Колчак, — когда мы на людях — я принимаю только формальное обращение мичмана к вице-адмиралу. Но здесь, вдвоем, без свидетелей… Ваше здоровье.

Коля поднял рюмку и заметил, как дрогнула его рука.

Адмирал назвал его Колей. Это не было галлюцинацией.

— Допивайте, допивайте, — сказал Колчак добродушно. — В такое трудное время доверие — основная связь между людьми. Все остальное слишком опасно — ни страх, ни деньги не могут обеспечить длительную преданность — преданность в страшные дни всеобщего предательства. Доверие! А доверие должно быть взаимным!

— Вы не спрашивали меня…

— Зачем? Чтобы заставить тебя лгать? А так твоя маска оказалась прозрачной, и контрразведка полковника Баренца за полдня узнала о тебе столько, сколько ты знаешь о себе сам.

Коля хотел подняться, но Колчак уловил движение, сказал жестко:

— Сиди. Умел врать, умей и слушать. Почему взял документы Берестова?

— Он мне сам их дал, ваше превосходительство!

— Меня зовут Александром Васильевичем, и наш уговор я не отменял. Когда же он успел их тебе дать?

— Я видел его перед бегством. Перед бегством в Румынию. Он хотел, чтобы я передал их его тете. Но тетя умерла, а документы остались у меня.

— Он жив?

— Нет, он погиб. Я бы не посмел взять бумаги живого человека.

— Бунтовщиков испугался?

— Как я могу доказать каждому пьяному матросу, — сказал Коля, — что я такой же русский, как он?

— Разумно. Но чтобы больше мне не лгать. Никогда. Ты хочешь еще что-то сказать?

— Нет, Александр Васильевич.

— Почему ты оказался в Севастополе? Почему дезертировал?

— Здесь тоже делаются дела, Александр Васильевич. Вы смогли бы провести такие дни в феодосийской глуши?

— Я действую иначе. Виски хочешь?

— Нет, спасибо.

— Ты неглуп. Ты догадался, что это моя последняя бутылка. Не посылать же авизо в Одессу? Ладно, Беккер… или фон Беккер?