Вся трилогия "Железный ветер" одним томом - Игорь Николаев

Нет, не успеть.

— Забавно… — проговорил Егор, его голос почти не дрожал, только паузы были чуть длиннее обычного. — Я всю жизнь изучал море, жил им, но … в кабинете. И в конце концов, в море ухожу…

Егор поднял голову, и Шафран увидел его лицо. Бледное, но невероятно спокойное.

— Возьмите мой ящик, — все так же ровно сказал ученый. — Там записи по климату, течениям и еще много чего. Это нужно. Теперь… Идите.

Идти было очень тяжело. Каждый шаг требовал предельного внимания, люди шли растянувшись цепочкой, связавшись длинным и прочным канатом, с контейнерами на плечах в специальных держателях. Каждое движение расходовало драгоценную энергию, и все же, иногда Аркадий оборачивался, чтобы посмотреть на неподвижную световую точку у темной туши батискафа — фонарь Егора Радюкина. По мере того как группа продвигалась дальше, аппарат таял во мгле, терялся на общем фоне, становясь неотличимым от небольшой пологой скалы. А затем в непроглядной тьме исчез и огонек.

Эпилог

Зимников поднялся по лестнице Института желудочной хирургии, чувствуя легкость и бодрость во всем теле. Он шагал так быстро, что со стороны казалось — офицер вот-вот сорвется на бег. Ему стало жарко, и Петр Захарович расстегнул шинель. Провожаемый боязливо-восхищенными взглядами студентов, он миновал несколько этажей в поисках нужного зала. Коридоры с высокими потолками пустовали, немногочисленные встречные на студентов не очень походили — все больше взрослые мужчины со специфическим взглядом людей, повидавших разное.

Первая конференция фронтовых хирургов шла своим чередом. Поволоцкий надолго завис у регистрационной стойки рядом с главной лекционной аудиторией, утрясая рабочие проблемы. За двустворчатыми, плотно прикрытыми дверьми шла напряженная жизнь — доносились голоса, восклицания и обрывки ожесточенных споров. Александр и не заметил, как бывший командир легко и бесшумно подошел со спины. Медик спохватился лишь после того, как металлическая клешня с силой хлопнула сзади по плечу.

— Здорово, Борисыч! — приветствовал его офицер.

— И тебе не хворать, Захарыч, — в тон ему отозвался хирург, широко улыбаясь.

Они тепло обнялись, как будто со времени последней встречи прошли годы. Медичка за стойкой боязливо рассматривала странную и немного гротескную пару — офицера с подвижными протезами вместо рук, и бритого налысо хирурга с пышной косматой бородой.

Все-таки заменили? — Поволоцкий кивком указал на рукава товарища. Зимников поднял правую руку на уровень глаз и с видимым удовольствием покрутил страшноватой металлической кистью.

— Ага. Военный эрзац, но все же лучше чем ничего. Хоть пуговицы можно нормально застегивать. А стрелять мне вряд ли понадобится, — Зимников еще раз оглядел Поволоцкого с ног до головы, отметил землистый цвет лица и глубоко запавшие глаза. — А ты вот выглядишь не очень.

— Много забот, — кратко ответил хирург. — Я пока что за бюрократа работаю. Еще как минимум неделя такой жизни. Кто бы мне сказал раньше, что наш брат медработник такой капризный и склочный… Вот уж точно, все великое видится со стороны. Кстати! Хоменко помнишь?

— Обижаешь, — искренне удивился Зимников. — Чтобы я своих не помнил. Пулеметчик.

— Так он живой, не убила ни вражья пуля, ни наша медицина, хотя пытались изо всех сил, что одна, что другая… — Поволоцкий скривился, словно вспоминая что-то очень неприятное. — Вчера виделись, он пошел на поправку. Рвется на фронт.

— А я скоро отбываю… — сообщил Зимников, хлопнув по лацкану форменной шинели.

— На повышение?

Да, — скромно улыбнулся офицер. — Я теперь подполковник, завтра еду на запад…

Петр Захарович замялся, на его лице отразилась мучительная борьба между требованиями устава и простым человеческим желанием похвалиться соратнику.

— Не спрашиваю! — Поволоцкий все понял правильно. — После победы расскажешь. А может быть и раньше, я ведь тоже…

Протяжный сигнал разнесся под высокими сводами, прервав медика. Зимников чуть присел и закрутил головой — звук очень напоминал сирену противовоздушной тревоги, и тело отреагировало само собой, помимо воли хозяина.

— Вот я тоже поначалу едва ли не под лавку прыгал, — прокомментировал Поволоцкий. — Долго привыкал. Это сигнал к перерыву, обед. А затем снова… прения.

— Тьфу на вас, — выразительно сообщил Зимников. — Одно слово, коновалы.

Широченные двустворчатые двери мореного дуба отворились с натужным скрипом. Медики потянулись из аудитории, главным образом группами по два-три человека, оживленно споря и обсуждая какие-то свои медицинские вопросы.

Зимников широко открытыми глазами проследил за бородатым, совершенно седым стариком в архиепископском облачении, шествующим за молодым помощником. Осанке пожилого врача мог бы позавидовать монарх, но самое главное — старик, похоже, был совершенно слеп. Он использовал помощника как поводыря, положив ему на плечо руку с костистыми и даже на вид очень сильными пальцами. Вокруг странной пары словно раскинулся шатер молчания, при приближении пожилого медика и его проводника все прекращали разговор и почтительно склоняли головы, словно слепец мог их увидеть.

— Это кто? — шепотом спросил подполковник.

— Это — Валентин Войно-Ясенецкий, архиепископ. И патриарх гнойной хирургии, — так же тихо ответил Поволоцкий. — Каждый, кто за последние тридцать лет не умер от гангрены и нагноений, обязан жизнью лично ему или его ученикам. Он прибыл из Симферополя, чтобы благословить съезд. Заодно послушать, что молодежь выдумала.

— Чудны дела твои, господи, — пробормотал Зимников, охваченный удивлением. — Врач, да еще и церковник…

— Великий врач, — поправил Повлоцкий. — И настоящий пастырь.

— Да-а-а… — протянул подполковник. — Я думал, ничему уже не удивлюсь. Как у вас вообще дела то?

— Замечательно! — со счастливой улыбкой отозвался Александр. — Обсуждаем насущные проблемы, думаем, как их решать. Девяносто процентов ошибочной диагностики некоторых видов травм. Ввели контроль на погрузке раненых при отправке в тыл, пока снимаем половину, в основном — плохой гипс. И так далее, в том же духе.

— Девяносто процентов… половина… — повторил Зимников. — А чего ты такой радужный? Это же плохо!

— Ты не понял, — терпеливо пояснил хирург. — Полгода назад обсуждать диагностику было бы вообще бесполезно. Наша система начинает работать, и поднимаются вопросы, о которых раньше или вообще не думали, или до которых просто не доходили руки. Диагностика, шок, сепсисы при ожогах… Когда-нибудь тот, первый съезд, когда приняли решение о создании единой доктрины военной хирургии, и этот, нынешний, где ее изучают врачи-практики — все это войдет в историю как величайший момент военной медицины. Хорошо поставленное лечение может вернуть в строй три четверти раненых на поле боя. Потому в этом зале мы дали стране не одну новую армию.

— Здорово, — искренне восхитился Зимников. — Вот никогда бы не подумал…

Сказав это, подполковник посмотрел на часы, смотревшиеся странно на металлическом «запястье».

— Извини, дружище… Мне уже пора, — с легкой печалью произнес он. — Увидимся после победы.

— Наверное, раньше, гораздо раньше, — сообщил Поволоцкий, доставая из кармана сложенную вдвое бумагу с четкими сине-красными печатями. Он протянул ее собеседнику, Зимников принял тонкий листок очень осторожно, растопырив стальные хваталки.

— С координацией пока еще нелады, тонкая моторика плохо дается, — пояснил офицер. — И что это у нас… Прошу освободить меня по состоянию здоровья от должности консультанта по медицинским вопросам Мобилизационного Комитета при Научном Совете… Неужели хуже стало? А! Приложение — акт комиссии о годности к хирургической работе в армейском районе. Одобрено и подписано лично Его Величеством.

Аккуратно сложив прошение, Зимников вернул документ.

— Выходит, и ты в действующую?

— И я в действующую, — эхом повторил Поволоцкий. — Через неделю.

— Значит… до встречи?

— Увидимся, господин подполковник, — хирург подмигнул. — А если не сладится… После победы, в пятницу, в шесть вечера, у Московского Аэродесантного офицерского училища. И Таланова не забудь, не поверю, что он сам по себе будет, без тебя.

— И правильно. А больше ничего не скажу. Сам увидишь, или после войны расскажем.

— Значит… до встречи. Так или иначе.

— До встречи. После победы.

— … Таким образом, хотя мы не можем в точности описать механику процесса, но благодаря данным, полученным Радюкиным, можно примерно представить суть происходящего.