Добрая фея короля Карла - Владимир Васильевич Москалев

Эльза рыдала, не пытаясь унять слезы.

– Матушка, я здесь… Я пришла к тебе… Прости!.. Мамочка моя!..

И уронила лицо в еловую ветвь, в эти уже почти безжизненные ладони, подарившие ей любовь и ласку матери.

– Видишь, смерть согласилась подождать… – продолжала говорить Урсула, уже с трудом владея языком. Губы ее плотно сомкнулись, потом с трудом раскрылись, а глаза не могли оторваться от той, кому она отдала самое дорогое, что у нее было, – материнское сердце. – Я научила тебя всему, что знала сама. Мы хорошо жили вдвоем, и я была счастлива… Но жизнь рассудила по-иному. Люди забрали тебя к себе, и я снова осталась одна. Но могло ли быть иначе? Ты молода… стоит ли хоронить себя раньше времени?..

Она замолчала. Эльза встрепенулась… Но глаза еще жили, они все так же глядели на нее. Губы медленно приоткрылись.

– Ты нашла свой путь, девочка, и я рада этому и тому, что научила тебя любить лес, воздух, цветы… и жизнь. Не будь этого, смогла бы ты стать женой и матерью?

Эльза вскинула брови:

– Как же ты узнала?

– Да ведь вот он стоит, твой супруг… и дитя у него на руках. Подойди, рыцарь, покажи мне его…

Гастон склонился, показал младенца. Ребенок с любопытством поглядел на старуху. Мгновение, не больше, длился взгляд, потом глазки забегали по сторонам – от очага до окна и обратно. Легкая улыбка тронула краешки губ Урсулы:

– Я знала, что так будет… Я бы встала, чтобы покормить вас…

И она снова замолчала, закрыв глаза и сомкнув губы. У Эльзы упало сердце: неужели?.. Но не может быть! Коли смерть дала отсрочку, то для того разве, чтобы мать Урсула ушла вот так, неожиданно, не простившись?..

Подошел Бино, сел и стал смотреть на лежавшую перед ним старую женщину, больше похожую на мумию, нежели на живого человека. И все поняли, что еще рано: пес непременно завыл бы, почуяв смерть. Словно в подтверждение этого, Урсула открыла глаза. Взгляд, уже тускнеющий, упал на собаку, поднялся к отшельнику.

– Рено, подойди… Ближе, не услышишь… Люби своих друзей, ближе никого нет… даже жены. Она может уйти; друг останется… Ты слышишь меня, сынок?

– Слышу, мать Урсула. Все будет так, как ты сказала.

– Поцелуй меня на прощанье…

Рено поцеловал ее в лоб.

– Рыцарь Гастон, подойди и ты…

Гастон склонился.

– Я здесь, матушка.

– Я любила тебя, как сына, и рада, что сделала тебе хороший подарок. Ты понимаешь, о чем я… Береги ее, рыцарь, ведь она моя… моя… ох!..

Ее лоб внезапно прорезала глубокая морщина, а рука потянулась к сердцу и остановилась там. Спустя полминуты она снова заговорила, но каждое слово становилось все тише; голос угасал, словно эхо:

– Смерть зовет… она уже совсем рядом… но дает еще минутку, чтобы проститься… Прощай, рыцарь…

Гастон поцеловал ее руки, потом коснулся губами лба.

– Прощай, мать…

– Эльза, девочка… моя последняя в жизни любовь… дочурка моя… наклонись, я поцелую тебя сама… Ах!.. будто кинжалом в сердце… Не успею… Господи, прости мне все, в чем была пред тобой виновна… Прощай же, девочка, и помни…

То были последние слова старой Урсулы. И она, чуть выгнувшись, вновь упала и замерла, устремив взгляд в потолок и слегка приоткрыв губы. Эльза забилась у нее на груди, обливая слезами руки той, что любила ее, словно родная мать. А руки эти со скрюченными пальцами уже начали костенеть, и стало быстро темнеть лицо с заостренным носом. Смерть, стоя рядом, лишь, вздохнув, развела руками. Она сделала все, что смогла. Больше у нее не было времени ждать.

Бино, подняв морду, тоскливо и тихо завыл…

Ее похоронили здесь же, рядом с могилами палача и его сына. На груди у нее все так же сиротливо покоилась еловая ветвь, которую старая отшельница взяла с собой. И все то время, пока копали яму, лес скорбно молчал, не смея шевельнуть ни веткой, ни листом, прощаясь с той, которая была к нему так добра. А когда вырос холмик и друзья замерли над ним, безмолвно взирая на березовый крест в ногах усопшей, вдруг тихо закапал дождик, омочив свежую могилу и этот крест. Лес, воззвав к небесам, упросил их пролить горькие слезы о своем друге, которого так любил.

То была его прощальная песнь…

Эпилог

Четвертый вопрос, который удалось решить королю в 1365 году, был, пожалуй, сложнее остальных: Карл мечтал избавиться от рутьеров, продолжавших терзать страну. Решение пришло неожиданно; он и сам не ожидал, что так сложится.

В то время на севере Испании шла война между двумя королевствами. Одним из них – Кастилией – правил Педро Свирепый, умертвивший в тюрьме свою жену, сестру Жанны Бурбонской. Его жестокость и самодурство были столь велики, что после убийства безвинной супруги он стал преследовать своих сводных братьев. Старший, Энрике Трастамарский, бежал в Лангедок к Людовику Анжуйскому. Герцог дал ему войско, деньги. К тому времени разгорелась старая распря Кастилии с Арагоном из-за нескольких пограничных территорий. Король Арагона нашел союзника в лице Людовика. Энрике, недолго думая, объявил себя королем Кастилии и пообещал Арагону в обмен на помощь подарить спорные земли. Стали готовиться к битве. И тут Карл понял, что надо делать: отправить в Испанию Дюгеклена во главе всех наемников, которых он сумеет собрать. На помощь бретонца, кстати сказать, давно уже рассчитывали Энрике и король Арагона, но тот не торопился. И тут приказ короля! Вот он, четвертый и последний пункт плана!

Кампания завершилась быстро: наемников ненавидели, убивали, они стали голодать. Война? Ну наконец-то! В Кастилию? Прекрасно! Все лучше, чем в Венгрию, куда поначалу хотели их отправить. Даешь разбой на землях южного соседа короля Карла! И к осени Франция избавилась-таки от ненавистных бригандов, которые уже не вернулись. Друзья хотели было умчаться к бастарду, но Карл не отпустил их:

– Какого черта! Это чужая война, и вам нечего там делать. Вы нужны мне здесь. Магометане проникли в Европу; не хватало нам новой чумы!

А близ Парижа тем временем стали быстро расти деревни: король строжайше запретил обижать простой люд.

Теперь, после того как были претворены в жизнь все пункты его плана, Карл стал готовиться к войне: не за горами конец перемирия. Прежде всего, он нуждался в содействии дворянства и городов. Те и другие, опасаясь повторения Жакерии и увидев в преемнике Жана II умного государственного деятеля, поддерживали его во всех мероприятиях, что