Мятежный дом - Ольга Чигиринская

— То есть?

— То есть, в прошлом году, примерно где-то около праздника Волны, парнишка перенес тяжелейшее воспаление легких. Его залечили чем-то и как-то, но инфекция успела перекинуться на сердце и вызвать воспаление клапана. Лошадиные дозы дрянных антибиотиков его пригасили на время, но системного лечения так и не было. Парень жил где попало, ел что попало, и никто не следил за его физическми нагрузками — я правильно понимаю, сеу Дельгадо?

— Да, — ответил Пуля, глядя в сторону.

— Вы не расскажете мне, где он подхватил пневмонию во второй раз?

— В порту Лагаш. Неудачно искупался.

— И после этого его лечили?

— Да. По вашему меткому выражению — «чем-то и как-то». По понятным вам соображениям обратиться к врачу-профессионалу никто не рискнул.

— Но был еще и третий раз, да, братец? И ты ничего мне об этом не сказал. Что возвращает нас к вопросу — кто традиционный дурак у нас в семье.

— Признаю справедливым свое назначение на этот пост, — вздохнул Максим Ройе.

— Ты применял стандартные антибиотики?

— Армейская аптечка.

— Которую формируют из продукции клана Варро, опять же традиционно, — вздохнул Пауль. — В общем, на грибок, что потихоньку выжирает его сердце, они не действуют. Я сделал пробу на три-фактор-даприл; если средство покажет свою эффективность — поставлю ему депо. Но это не все. Клапан поражен довольно сильно, и это наложилось на… Кто его тренировал до тебя?

— Не знаю. Судя по всему — действительно шеэд. А что?

— Убил бы я этого шеэда, вот что. И тебя вместе с ним. У парня перетренированное сердце. Максим, пока подросток продолжает расти — нагрузка должна быть рассчитанной, иначе сердце начнет расти быстрей, чем все остальное. Короче, клапан был проблемным и сам по себе, помимо инфекции, а сейчас он просто изношен.

— Твое экспертное заключение?

— Менять. Без вариантов.

— Ты можешь сделать это здесь? — быстро спросила Баккарин.

— Нет, не могу. Ближайшая клиника, где есть соответствующая аппаратура — в Киннане, на Сэйрю.

— Если этой операции не сделать?…

— Разовьется сердечная недостаточность. Она уже есть и она будет усугубляться. Сердце не справляется с объемом перегоняемой крови, оно будет увеличиваться до тех пор, пока само не начнет голодать от недостатка кислорода, и этот процесс пойдет быстро, потому что оно и так увеличено, спасибо неизвестном шеэду и тебе, братец. Эти изменения станут необратимыми, не спрашивай, за какой срок — и, чтобы парень не превратился в развалину, понадобится уже полная пересадка сердца.

— Что ты можешь сделать прямо сейчас?

— Поставить депо и остановить развитие порока.

— С этим нет никаких сложностей?

— Медицинского плана? — неожиданно резко переспросил Пауль. — С установкой депо? Нет, никаких. Рутинная операция, которую я могу сделать, встав к терминалу спиной. Но ты, кажется, чего-то не понимаешь, Макс. После того, как я установлю депо, грибок не исчезнет по щелчку пальцев. Этот процесс займет три-четыре недели, и его никак нельзя ускорить. И в процессе я должен его наблюдать. Ну или кто-то, квалификацией мне не уступающий. А лучше — превосходящий. Потому что я все-таки хирург широкого профиля, благодаря этой гребаной войне, а не кардиолог.

— Но ты же специализировался по болезням детей и подростков.

— Спасибо, что напомнил.

— Значит, ты и проведешь эти четыре недели с парнем на навеге. Другого специалиста у нас все равно нет.

— Не возражаю, — Пауль поднялся. — Особенно если навега уйдет подальше отсюда. Есть одно замечание.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Такие болезни почти всегда — болезни не только тела. Депрессии, мягко говоря, не способствуют.

— Значит, нужно найти и психотерапевта, — подытожил Ройе. — Это будет трудно, но можно. Теперь все?

Пауль, Баккарин и Дельгадо переглянулись.

— Я пойду к нему, — сказал Пуля.

— Нет, вам нельзя, — возразила Баккарин. — Подозревать связь между вами — пусть, а доказательств никто получить не должен. Пойду я.

— Баккарин, ты молодец, — усмехнулся Пауль. — Но мне бы хотелось что-то донести до моего чудо-братца. Макс, я понимаю, что у тебя была довольно тяжелая ночь. И что еще не всех зарезали, кто должен быть зарезан, чтобы завтра совет кланов прошел без эксцессов. Я вообще признаю твое полное превосходство в области политики и войны, стратегии и тактики, а также охраны окружающей среды, чтоб она была здорова. Но в некоторых аспектах ты все-таки патологически туп.

— С того момента, как ты отправил его в «Горячее поле» и до сей минуты, — пояснила Баккарин, — ты обращался с ним как с собакой.

— До этого момента тоже, — вставил Пауль. — Я видел. Впрочем, с собаками Макс обращается хорошо…

— Я обращался с ним как со всеми своими людьми, — холодно отозвался Максим. — Как с тобой. Как с родным сыном. Не хуже и не лучше.

Дельгадо и Баккарин снова переглянулись. У Пауля дернулась щека.

— Раз на то пошло, — сказал он. — Не хотел я эту тему поднимать, но раз уж ты сам ее поднял. Да, брат. Ты обращаешься с людьми неважно. Ты защищаешь, опекаешь, поддерживаешь и на свой лад любишь, но твоя привязанность выражается главным образом в форме разносов за то, что они не соответствуют твоим высоким стандартам. В тех случаях, конечно, когда тыне презираешь человека до такой степени, что считаешь бесполезным отчитывать.

— Может быть, ты не заметил, — сказал Максим, поднимаясь, — но последние годы были для нас не слишком удачными. И если бы я позволил себе выказывать к кому-то нежную привязанность, я бы подставил этого человека под огонь.

— Может быть, господин Дельгадо и Баккарин тебе поверят, — Пауль усмехнулся. — Но я-то знаю, что ты был таким еще до войны. Сколько я себя помню, я восхищался тобой — и одновременно боялся, что вот-вот совершу какую-нибудь немыслимую «драугу», и мой прекрасный старший брат начнет относиться ко мне с той же брезгливой жалостью, с какой он относится к родителям. На войне ты избавился от остатков чувства — и только.

— На войне, — теперь Ройе-старший заметно побледнел, — я увидел, к чему привел нас этот самообман, который мы пестовали слишком долго. Если бы мы хотя бы один год были тем, чем должен быть Вавилон — имперцы не загнали бы нас в этот глухой угол, и…

— Если бы мы хотя бы один год были тем, чем должен быть Вавилон в твоем представлении! — выкрикнул Пауль. — Я бы сам записался в Крестовый Поход! Но речь не обо мне сейчас. Не о нас вообще. Мы привыкли. Мы знаем, что ты добрый внутри. Речь идет о подростке, который ради тебя и твоего дела поломал хребет своей душе, а ты вместо «спасибо» и «прости» посмотрел на него, как на вошь!

— Я не смотрел на него, как на вошь, — в противоположность брату, Максим Ройе не повышал голоса. — Мне не понравился механизм его самонакрутки, я считаю это вредным и разрушительным для него же, но в тот момент просто не было времени все это объяснять ему — и странно, что приходится сейчас что-то объяснять тебе, взрослому человеку. Я прекрасно понимаю, что это была игра, но это не та игра, которую следовало бы поощрять. И будь у меня немного больше времени, я бы объяснил, чем плохо это «я наивный-но-чистый, может-и-не-знающий, почему-это-так, но твердо знающий-что-это-так, никому-не-помутить-моей-веры»…

Баккарин приподняла хрустальную вазу и уронила ее на пол. Жалобно-звонкий взрыв заставил Ройе на миг умолкнуть.

— Макс, — улыбнувшись, произнесла женщина. — Это не игра. А ты не в судебной коллегии. Поэтому придержи свое красноречие и послушай немного. Я знаю тебя не так долго, как твой брат, но думаю, что в силах тебя понять. Например, я понимаю, что тогда, перед лицом Нуарэ и всех остальных, ты сделал для меня все, что мог. Я благодарна тебе за то, что ты изо всех сил старался скрасить мне эти весьма неприятные десять минут. Спасибо тебе, Макс, от всей души и без всякой иронии. Но если ты как-нибудь выкроишь момент и скажешь что-то вроде «Мне очень жаль, что пришлось это сделать» — я не имею в виду сейчас, а когда ты сам захочешь и будешь готов… то одной царапиной на душе у меня и, главное, у Северина станет меньше. А душевное равновесие Северина для нас — вопрос ключевой. Если и можно представить себе что-то хуже, чем дерганый художник во главе клана — то разве только тех идиотов и предателей, которых ты сегодня снес, за что тебе еще одно огромное спасибо. Но с Северином тебе еще работать, и если нам повезет — работать долго. Так что у меня есть вот такое вот простое пожелание на будущее. А выкроить время уже сегодня, прийти к мальчику, пожать ему руку и сказать «спасибо» — это уже не просто пожелание. Это было бы требованием, если бы я могла требовать чего-то от тебя.

— Ты можешь. Ты — жена и соправительница Северина, мать наследника. Только по факту, а не перед законом, но это дело нескольких минут в суде тайсёгунского представителя. Так что требуй.