Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Александр Владимирович Шувалов

Наследственность

[Мать] «…была женщина с тяжелым характером: властная, заносчивая и сварливая, кичилась своим родом; все стонали от ее самодурства. Таким образом, мать его была женщина с патологическим характером». (Сегалин., 1925а, с. 34.)

Общая характеристика личности

«…В 13 лет закончил университет, второй факультет — к 17 годам». (Эф-роимсон, 1998, с. 340.)

«Особых провинностей за нашим пансионером не числилось, хотя он то и дело попадал в число “оштрихован-ных” — штрихами выставлялись замечания. То он на математике занимается стихами, то после отбоя выходит В сад “полюбоваться луною”; в конце концов директор “почел его оригиналом и велел оставить в покое”». (Лютов, 1999, с. 115.)

[1815 г.] «В Петербурге Грибоедов повел “веселую и разгульную жизнь” в кругу светской молодежи, одновременно увлекаясь театром и заведя ряд литературных знакомств… состоял в двух масонских ложах. В 1818 г. участие в нашумевшей светской дуэли и все более запутывавшиеся материальные дела матери, доведшей непосильными поборами своих костромских крестьян до бунта, подавленного военной силой, вынудили Грибоедова покинуть Петербург и отправиться секретарем русской дипломатической миссии в Персию». (Благой. 19296, с. 757–758.)

«К перу от карт? И к картам от пера?» (Грибоедов А.С. «Горе от ума».)

[1817 Г.] «Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, — все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении». (Пушкин, 1977, с. 681–682.)

Особенности творчества

«Будучи в Персии в 1821 году (рассказывает Булгарин113), Грибоедов мечтал о Петербурге, о Москве, о своих друзьях, родных, знакомых, об артистах, о театре, которых он любил страстно. Он лег спать в киоске в саду и видел сон, представивший ему любезное отечество со всем, что осталось в нел! милого для сердца. Ему снилось, что он в кругу друзей рассказывает о плане комедии, будто бы им написанной, и даже читает некоторые места из оной. Проснувшись, Грибоедов берет карандаш, бежит в сад и в ту же ночь начертывает план “Горе от ума”, сочиняет несколько сцен I-ro акта. Комедия сия заняла все досуги его, и окончил ее в Тифлисе в 1822 году». (Сега-лин, 1926а. с. 8.)

«Грибоедов — “человек одной книги”… Но чем объяснить количественную и качественную ничтожность всего, что было написано после?.. Творческое бессилие Грибоедова после “ Горе от ума” несомненно». (Ходасевич, 1991а, с. 153.)

Наверное, обидно быть «человеком одной книги» или поэтом одной песни. Но если эта песня «Марсельеза», а книга — «Горе от ума»? Грибоедов не представляет психиатрического интереса, и в рождении великой комедии тоже нет ничего загадочного: создал ее не случайный аристократический повеса, а один из умнейших людей своего времени, но его творческий процесс не лишен любопытных психологических деталей.

ГРИГОРЬЕВ АПОЛЛОН АЛЕКСАНДРОВИЧ (1822–1864), русский литературный и театральный критик, поэт. Создатель так называемой «органической критики».

«О, говори хоть ты со мной, Подруга семиструнная!

Душа полна такой, тоской, А ночь такая лунная!» А.А. Григорьев, 1857 г.

Наследственность

[Отец] «…Служивший первоначально в сенате Александр Иванович увлекся дочерью кучера и, вследствие препятствия со стороны своих родителбй’к браку, предался сильному пьянству. Вследствие этого он потерял место й <':е-нате и, прижив с возлюбленною сына Аполлона, был поставлен в необходимость обвенчаться с предметом своей страсти». (Фет, 1983, с. 133–134'.)

«…Изредка им овладевали приступы безотчетного гнева, и тогда он становился придирчивым ко всем домашним, раздражительным, капризно-злым, даже жестоким». (Носов, 1990, с. 7.)

[Мать] «…болела какой-то странной болезнью; глаза ее в припадке становились мутными, нежное лицо покрывалось желтыми пятнами, на губах появлялась зловещая улыбка». (Блок, 1916, с. VI.)

Общая характеристика личности

«…Всегда тяготело при описании детства Григорьева стремление хотя быi исподволь, но уже в детских впечатлениях Аполлона выявить истоки его позднейшего неприятия всякой семейности, его безбытной жизни, его скитальчества и бездомности. В семейном окружении Григорьева настойчиво подчеркивали фальшь отношений, пошлость, узость представлений о жизни, которые впоследствии будет презирать и клеймить одинокий, гордый романтик и бунтарь Аполлон Григорьев». (Носов, 1990, с. 7.)

«На безобразно нервную натуру мою этот мир суеверий подействовал так, что в четырнадцать лет, напитавшись еще, кроме того, Гофманом, я истинно мучился по ночам на своем мезонине…» (Григорьев, 1988, с. 15.)

«До крайности нервный и впечатлительный, Аполлон Григорьев уже в ранние детские годы был всецело погружен в мир мечты… К пятнадцати годам Аполлон Григорьев уже в полной мере проявил свои блестящие способности к словесности и языкам, хотя и был до двенадцатилетнего возраста, по собственному замечанию, безгранично ленив». (Носов. 1990, с. 8, 16.)

[1845 г.] «…Он “по болезни” вышел в отставку… Жизнь вдруг несказанно широко развернулась перед мечтательным юношей, кружа голову и унося в неистовый водоворот. Увлечения и страсти сменяли друг друга. Быт был совершенно неустроен, литературная работа сумбурна и столь же лихорадочна, как и вся жизнь Григорьева в эти годы. Впрочем, из неустроенности и неприкаянности уже рождался пафос отверженности — устойчивая тема всей поэзии Аполлона Григорьева… В конце концов, не культ наслаждений, а гнетущая тоска оказалась властным хозяином души Григорьева, силой, будившей стремление во что бы то ни стало забыться, утопить сознание в чаду пьяного разгула. Но они же — та же тоска, то же мучительное беспокойство — влекли Григорьева к самовыражению в творчестве… К 1846 году беспорядочная жизнь, неустроенность, разгул и неотвязная, мучительная тоска серьезно расшатывают как в общем-то и следовало ожидать — и здоровье, и психику Григорьева». (Там же, с. 33, 50.)

[Из письма к отцу от июля 1846 г.] «Да и Вы сами, немного посерьезнее взглянувши на мой несчастный характер, поймете, что я чересчур способен к отчаянью, не только уж к тоске и хандре: тосковать и хандрить я начал, право, чуть ли не с 14 лет. Вы скажете, может быть, что это — блажь;