ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

люди пьют водку или, скажем, Chivas Regal, спорят, орут, перебивают собеседников, пытаются привлечь к себе внимание, как это бывает на дружеских попойках, – а Виктор Олегович сидит тихо в уголке, молчит, к беседе не прислушивается, пьет чай, минералку либо же, в крайнем случае, безалкогольное пиво – и смотрит в одну точку, может думает, – а после берет свою маленькую раскладную мобилу и туда тихо что-то наговаривает. Однажды я такое подсмотрел в самолете, на 10-километровой высоте, где мобила брать вроде не должна. Возможно, там, в телефонном аппарате, была функция цифровой записи. Но это только одна версия. Есть же и другая, мне ее подкинул банкир Авен, который про Пелевина сказал буквально следующее: «Он какие-то волны получает от Бога. …он живет в разговорах с Богом и озвучивает то, что услышал». Я это процитировал в газете. Но Пелевин говорит, что ее не читал. Я ткнул пальцем в эти строчки, он прочел; кажется, ему было приятно. Газету я ему отдал, – он взял. А что, правда же любопытное мнение… Бог знает (простите за невольный каламбур), с кем это Пелевин беседует в зоне недосягаемости, в которую мы ж вроде одновременно с ним вошли, поднявшись над Шереметьево… Лично мне приятно покупать и даже читать книги человека, про которого не фанаты в подъездах, но солидные люди говорят и думают такое.

Белая кожа, узкие глаза: Евразия

…Таки он точно теперь другой: похудевший, немного высохший, он как бы даже и ростом стал поменьше, да и пожелтевший – как будто от интереса к Востоку и частых туда поездок.

Я, глядя на Пелевина, рассматривая его, вдруг понял, что такое Евразия, что такое это срединное положение России. Это нас, а не Китай надо бы по-хорошему обозначать иероглифом, который неотличим от нашей буквы «Ф»; это значит – срединная империя, прямоугольник – это Вселенная, а поперечная риска означает средину. Это мы – срединные, а не китайцы! Так вот что я понял: в нас таки точно главное – то, что мы между Европой и Азией. В Европе – белые люди с круглыми глазами. В Азии – желтые раскосые аборигены. Кажется, нигде больше и нет таких людей, каких много у нас: кожа – белая, а глаза – раскосые… Нигде больше!

Всмотритесь в эту яркую вопиющую узкоглазость! Первый, с нашего современного края русскоязычной словесности – Пелевин! Навскидку вот вам еще пара литературных громких имен: Вампилов, Шукшин, Распутин… Да хоть и тот же Слава Курицын. И – «Остапа понесло» – Пеленягрэ, про которого была уже речь. Дальше вы сами можете играть в эту игру и прикидывать по памяти, а достаточно ли узкоглазы, к примеру Достоевский и Толстой, чтоб их всунуть в нашу концепцию. Странно думать, что именно узкоглазые с белой кожей определяют сегодня лицо великой и могучей русской литературы… Вот оно такое: круглое, раскосое, заметно испитое, но в то же время и изнуренное воздержанием и борьбой с собой…

Их пожирает Восток

Пелевин напомнил мне Сэлинджера, про которого недавно вышли две книжки. Одну написала бывшая любовница, другую – дочка. Там много похожего! Раннее писательство, оглушительный успех, ненависть к интервью, буддизм, уход, уединение, суровое, безжалостное вегетарианство, легкое мессианство… Вот странно, отчего у нас, когда люди впадают в глубокую религиозность, они не обращаются к конфессии предков? В православии тоже ведь есть суровый путь, самоистязание, поиск истины, и достаточно много времени отводится для поедания морковок… Но только есть еще и золотые купола, и масленица, и чертогон, и ряженые, в общем, и весело бывает! Так отчего же? Нет ответа…

Восток, уход – это полдороги к смерти и забвению, это типа тюрьмы и эмиграции: вроде вот только что был человек, да он как бы и есть, продолжает быть, но только не для нас, а для себя одного и своих странных, чужих для нас идей. Чисто оборотень! Такие люди, побыв с нами, вдруг с чего-то перекидываются в восточные дела и постепенно становятся все более непонятными, все более чужими, они сохнут день ото дня, желтеют, как будто даже уменьшаются, – и часто вскоре куда-то деваются. Немало уж таких сгинуло, потерялось где-то на чужбине. Хотят люди ухода от суетности, желают покоя, уединения и чтоб интервью у них не брали, – и получают желаемое, и исчезают, и забываются…

Но это все в будущем, – в их будущем, в их идеале. Пока же у нас с ними все в порядке.

Застольная беседа

Мы снова сидим в ресторане. Нас четверо. Трое заказывают водку, селедку и далее в таком же духе. И только один Пелевин говорит свое, ни на кого не похожее:

– Мне, пожалуйста, чаю и фруктов. Порежьте разных фруктов, какие у вас есть, и на тарелке подайте.

Официантка смеется в ответ, негромко, необидно. И заказ записывает себе в блокнотик. Но мэтр обиделся. Тихим, но недовольным голосом он отчитывает девицу:

– Ну чего вы смеетесь? Что тут смешного? А если б я заказал шесть бутылок водки, вы б не смеялись, да? Или если б я заказал язык, вырубленный из мертвой коровы, вы б тоже не смеялись? А когда я попросил принести нормальной здоровой еды, сделанной не из трупов, вы смеетесь!

Она, пробормотав какие-то извинения, уходит. Он не может успокоиться и продолжает, уже в развитие темы:

– Вот некоторые мяса не едят, а едят рыбу – но какая ж разница? Это лицемерие, и всё…

С чего-то заговорили про одного знакомого, он писатель. Виктор сказал:

– У него почти все силы уходят на имидж. Все эти платочки, пиджачки… Он старается как-то выглядеть, потому и пишет мало.

– А ты? – спросил я. – Вон у тебя френч китайский, это не имидж, что ли?

– Нет! Не имидж. Это просто потому что удобно!

И точно удобно! Под френчем можно легко вместо рубашки с галстуком носить майку – да хоть такую, как у Пелевина, черную, с нарисованным драконом. Да и сшит френч замечательно. На это у писателя есть достойный ответ:

– Так это я в мастерской взял, где для членов Политбюро пошивали! Вот видишь?

Он оттягивает ворот, и я вижу лейбл с иероглифами и еще латиницей: Baihui. Легко запомнить – «купи хер». Воротник спереди застегивается маленьким металлическим крючком. А изнутри есть еще мелкие пуговки.

– Это еще для чего?

– Как для чего? Это для подворотничка! Я, правда, сегодня без него, запросто; это ничего?

Вот оно как поворачивает! А ведь раньше Пелевин одевался в модных лондонских кварталах… Видите, растет человек над собой!

Вспоминаем любимый Китай, в котором мы с ним бываем порознь, в разных местах. Я – в курортных отелях и на