Бальзам Авиценны - Василий Веденеев

Да Эсти медленно прошел сквозь строй расступившихся людей и остановился в десяти шагах от дверей горящего дома. Держа в руке шляпу, он стоял с непокрытой седой головой, освещенный багровым пламенем пожара.

– Я здесь. Говорите, что вам нужно.

– Пусть к подъезду подадут экипаж, запряженный четверкой лошадей, – донесся до него голос Мирадора. – И пусть ваши люди отойдут на соседние улицы, не мешают нам сесть в карету и не пытаются задержать при выезде из города. Тогда я обещаю сохранить жизнь шейху.

– Я выполню все ваши условия, если вы готовы дать гарантии, что сдержите обещания. – Лоренцо боялся выдать себя предательской дрожью в голосе. Он до сих пор колебался: принять ультиматум Мирадора и тем самым попытаться спасти Мансура или сделать ставку на безумную отвагу русского и, как он просил, тянуть время? С одной стороны, каждая лишняя минута, проведенная стариком в горящем доме, неминуемо приближала его к смерти, но с другой – похитителям нельзя верить ни в чем.

– Гарантии? – надрывался Мирадор. – Какие, к дьяволу, гарантии? Если через пять минут не подадут экипаж, я выброшу на мостовую голову вашего разлюбезного шейха!..

– Хорошо. – Синьор Лоренцо поднял руку. – Не нужно лишних угроз, я вас прекрасно понял.

– Тогда лошадей! – проревел Мирадор. – И свободную дорогу из города!

– Вы согласитесь воспользоваться моим экипажем?

– Да, только скорее!

Маркиз мысленно попросил прощения у Мансура и русского: видит Бог, они оба дороги ему, но обстоятельства вынуждают временно уступить врагам, чтобы избежать лишних жертв. И Лоренцо дал знак подогнать к подъезду свою карету…

Решетка поддалась удивительно легко. Наверное, французы знали, как ненадежны казавшиеся незыблемыми массивные прутья, украшенные железными цветами, поэтому и забили окна досками. С ними пришлось повозиться, однако Федор Андреевич был настойчив, а холодная ярость придала ему дополнительные силы. К счастью, треск и гул пожара заглушали звуки, и он мог рубить топором сплеча. Наконец, две толстые доски отлетели, и открылся дохнувший горячим смрадом гари сумрачный зев помещения: не разглядеть в чаду, то ли это комната, то ли уходящий в глубь здания коридор? Капитан вскочил на подоконник и спрыгнул на пол. Думать о том, что доски пола могут под его тяжестью провалиться, уже поздно. Но слава Богу, обошлось.

Кутергин сжал в руке непривычно длинное топорище и прислушался. Наверху гудело и трещало, едкий дым щипал глаза и забивал дыхание, мешал сосредоточиться: хотелось выскочить обратно и всей грудью жадно хватать свежий воздух. Хорошо, он еще догадался окатиться из ведра, а каково приходится слепому старику?

Помещение, где очутился капитан, оказалось узкой, лишенной мебели, комнатой с большим камином. Из комнаты вели две двери. Федор Андреевич заглянул в первую и обнаружил смежную непроходную каморку. Тогда он распахнул другую дверь. Перед ним открылся длинный задымленный коридор. Кутергин лег на пол, чтобы не мешал дым, и посмотрел вперед. Саженях в четырех мелькнула чья-то тень и скрылась за углом.

Капитан пригнулся и, держа наготове топор, двинулся по коридору. Сейчас в горящем доме должны находиться пять человек: он сам, слепой шейх, Мирадор и два охранника. Если, конечно, сюда не проник кто-то еще, однако вряд ли нашлись желающие лезть в огонь. Федор Андреевич осторожно выглянул из-за угла и… столкнулся нос к носу с Леброком. Естественно, ни один из них не знал, как зовут другого, но то, что в данный момент они непримиримые враги, не вызывало сомнений.

Француз успел перехватить руку русского с занесенным топором, а тот поймал запястье Леброка, сжимавшего длинный кинжал. Напряженно сопя и задыхаясь, настороженно следя за противником покрасневшими, слезящимися глазами, они закружились, как в страшном ритуальном танце смерти, попеременно прикладываясь спинами к успевшим раскалиться стенам коридора. Леброк был ниже ростом и уступал русскому в длине рук, зато превосходил его в весе и отличался более мощным сложением. Федор Андреевич чувствовал: враг понемногу одолевает его, усиливает нажим и лишает подвижности. Дать подножку или бросить француза на пол капитан не мог – слишком узким был коридор, а в случае неудачи – хоть на секунду выпустить руку противника означало неминуемую гибель.

Леброк зло ощерился, усилил нажим и, прижав русского спиной к косяку, начал выворачивать ему кисть, пытаясь отобрать топор. Капитан уже едва удерживал руку француза с кинжалом, и лишь только измазанное сажей лицо Леброка оказалось прямо перед ним, резко боднул противника лбом в переносицу. Раздался хруст, из ноздрей наемника хлынула кровь, лицо Леброка смертельно побледнело, и он рухнул как подкошенный…

В середине здания сильнее ощущался жар огня и страшно досаждал дым: он забивал дыхание и ограничивал видимость до полусажени. Жив ли еще больной старик? В таком аду и крепкому здоровому мужчине приходилось крайне нелегко. А тут еще возникла опасность оказаться погребенным в огненной могиле. Перекрытия между первым и вторым этажами начали расползаться, как гнилая ткань, уступая напору бушующего пламени и грозя рухнуть в любую секунду. Волосы на непокрытой голове капитана слегка потрескивали, от мокрой одежды шел пар, и он ощущал себя, как в раскаленной, на совесть протопленной русской печи. Расшвыривая ногами тлеющие обломки перил и куски обивки стен, Федор Андреевич лихорадочно метался в дыму, пытаясь отыскать, где парадный вход. Если доверять плану здания, который был у маркиза, именно там, в маленьком вестибюле, прятались Мирадор и оставшийся охранник. С ними должен быть и шейх, если, конечно, француз не блефует, таская за собой завернутый в плащ труп.

Почему больше не слышно голоса Мирадора? Неужели он прервал переговоры или синьор Лоренцо не выдержал и уступил ему, согласившись на все условия ради сохранения жизни Мансур-Халима? Как бы там ни было, только вперед! Выйти теперь Кутергин мог лишь через парадное – обратной дороги в дыму и огне просто не найти.

Капитан миновал очередной поворот коридора и увидел справа от себя прямоугольный холл с полуобвалившимся потолком. На поперечной балке каким-то чудом еще держался подвешенный на цепях большой фонарь с матовыми стеклами. Слева начиналась широкая лестница с почерневшими от хлопьев сажи мраморными ступенями. Рядом с ней мелькнули фигуры двух мужчин: они тянули к дверям продолговатый темный тюк.

Неожиданно грохнул выстрел и пучя щелкнула совсем рядом с Кутергиным. Он выхватил из-за пояса пистолеты и ударил по неясным в дыму фигурам сразу из обоих стволов. Одного из мужчин удалось вывести из строя – его развернуло, он навалился спиной на стену и сполз на пол. Но другой бросился на капитана с обнаженной саблей. Вот тут-то Федор Андреевич и оценил все преимущества длинного топорища. Он отбросил разряженные пистолеты, подхватил топор и едва успел закрыться от первого разящего удара клинка, нацеленного в голову. Понять, с кем он сражается, было совершенно невозможно: лицо противника покрывал слой сажи, размытой потеками пота и сделавшей его похожим на маску ярмарочного паяца. Однако «паяц» умело держал в руках оружие. Капитан едва поспевал отбиваться, а нападавший, как назло, постоянно угрожал прямыми выпадами и старался нанести укол в грудь, прекрасно понимая, что топором крайне трудно парировать такие атаки. Он уже торжествующе сверкал глазами и готовился нанизать Кутергина на клинок, но тут Федор Андреевич, наконец, поймал его саблю в щель между широким лезвием топора и крепким топорищем. Он резко рванул, выбил оружие из рук противника и треснул его обухом топора. Тот отлетел на несколько шагов и затих. Второй мужчина, грязный, залитый кровью, лежал у стены и не подавал признаков жизни.