Амундсен - Тур Буманн-Ларсен

Исключение сделали для одного-единственного живого существа — для Титаны, собачки Нобиле.

Глава 42

СОБАЧКА НОБИЛЕ

«Под итальянским флагом, в фашистском воодушевлении, "Норвегия" взмыла в полярное небо!» — с такой шапкой на первой полосе вышла «Иль пикколо» 11 мая 1926 года. И в Осло, и в Риме газеты напечатали спецвыпуски по случаю старта экспедиции.

Ословская «Афтенпостен» направила в Рим своего главного редактора Фрёйса Фрёйсланна, чтобы осветить это событие с точки зрения нового партнера Норвегии: «С начала мировой войны у итальянских газет определенно не было таких продаж, как сегодня; даже во время похода "чернорубашечников" на Рим в городе вряд ли ощущались такое напряжение, такой интерес, такая мощная патриотическая сплоченность, как сегодня».

«Amundsen — Ellsworth — Nobile Transpolar Flight»[164] стал в прессе событием международного масштаба. Газеты всего мира во главе с «Нью-Йорк тайме» участвовали в этом предприятии экономически и имели все основания посвящать ему целые развороты. Но речь шла не только о хороших продажах — по крайней мере, в двух странах это было событие политическое.

Муссолиниевская пресса наконец-то могла дать себе волю и наводнить новостные публикации столь желанными героико-патриотическими атрибутами. Норвежские газеты были куда больше вовлечены в дела самой экспедиции. Прежде всего через главного редактора Томмессена — владельца и издателя «Тиденс тейн» и «Осло афтенавис». Но полярник по традиции сотрудничал с несколькими газетами, в том числе и с правоконсервативной «Афтенпостен». Не вызывало сомнений, что оба могущественных газетных магната — ярко выраженные националисты Фрёйсланн и Томмессен — рассчитывали по максимуму использовать перелет «Норвегии» не только ради чисто финансовой прибыли, но и как политический козырь.

«"Норвегия" стартовала в 9.55 утра. Погода была лучезарная. Ясно и безветренно при — 40,6°[165]. Нас 16 человек» — вот так, деловито и лаконично, Руал Амундсен начинает свой последний экспедиционный журнал. Старый полярник не забыл давний навык засекать время, замерять температуру и пересчитывать своих людей. Но, описывая дирижабль, он волей-неволей обращается к поэзии: «Он красиво взмыл ввысь и расправил оперение».

Какое такое оперение? Крылья есть у самолетов, но не у дирижаблей — даже в поэзии дирижабль, пожалуй, сравним с парящим в небе китом или исполинским надувным динозавром, но не с птицей. И все же он расправил оперение. Может, взлетел «павлиний» трон?

В капитанской гондоле, как всегда на амундсеновских кораблях, висели овальные рамы с портретами короля Хокона и королевы Мод. Спустя много лет у норвежского короля будет свой морской корабль под названием «Норвегия». Но и дирижабль «Норвегия» тоже был королевским. N-1 поначалу предназначался для итальянского монарха Виктора Эммануила III, чтобы тот мог совершать полеты и озирать с высоты свою державу. Правда, после перестройки роскошное убранство демонтировали. Только трон остался.

Полковник Нобиле писал, что специально для Амундсена установил у одного из боковых иллюминаторов плюшевое кресло; сам же полярник утверждает, что сидел на алюминиевом баке с водой. И в данном случае он, вероятно, прав, не насчет кресла, а насчет позиции. Полярник не хотел сидеть у бокового иллюминатора, он хотел сидеть впереди, у большого панорамного окна.

Руал Амундсен — тоже король, ничуть не менее, чем Виктор Эммануил, незначительная фигура в тени Муссолини.

Непоколебимый, как самодержец, полярник сидел спиной к своим подданным. Всю жизнь он странствовал под защитой Господа по зеркальным ледяным чертогам. И ни на миг не усомнился в своем праве на власть. Король, разыскивающий свою державу.

Пока что всё — повтор. «Льды почти как в прошлом году, — дисциплинированно записывает он. — Весь экипаж прилежно трудится». Чем они, собственно, заняты, Начальника не интересует — ведь всё «идет отлично». В позднейшем рассказе он обращается к образу, заимствованному из животного царства: «Во всех трех гондолах, точно обезьяны, сновали механики».

Самых головоломных акробатических номеров Начальник не видит, они разыгрываются далеко от капитанской гондолы: такелажник Алессандрини вылезает через носовой люк наружу, чтобы осмотреть внешнюю оболочку аппарата. Он ужом ползает взад-вперед по округлому корпусу, на трескучем морозе, при скорости 80 километров в час. Стало быть, механики, «эти бодрые, веселые сыны юга», как их называет Начальник, впрямь владеют своими обезьяньими искусствами. Холод был столь же беспощаден, а высота падения ничуть не меньше, чем для погонщика собак, бодро бегущего по испещренным разломами ледникам Антарктиды.

Времена изменились. На «Фраме» и «Мод» кишмя кишели собаки и приходилось ежедневно убирать помет; здесь, на «Норвегии», ничего такого нет. Хотя лай все-таки слышен.

Собачка Нобиле скачет по гондоле. Но если фрамовские собаки заполняют многие страницы саги Южного полюса, то Титина в «Первом полете над Ледовитым океаном» практически не упоминается. Можно лишь догадываться о мыслях полярника. Невысказанность — свидетельство великодушия. Собачка Нобиле — нарушение устава. Полярник таких мелких собачонок просто не замечает. Собака ли это вообще?

Полковник Нобиле говорит, что она подлиза, не хотела оставаться без хозяина. Полярник умеет оценить верность собаки, ведь в ней столько благородства, но практические функции? Собаки должны либо везти хозяина вперед, к цели, либо сидеть дома и стеречь его имущество. Комнатной собачке в полярной экспедиции не место. Она — уязвимая точка в организации, душевный изъян пилота. Не собака зависит от полковника, полковник зависит от Титины.

По зрелом размышлении полярник решает, что собачка, может быть, даже пригодится. Смотрит на Вистинга и вспоминает Потрошителя. Титана весит килограммов пять. Вистинг умеет свежевать собак и использовать по максимуму. Каждому достанется немного, но дележ будет равный. В тот миг, когда они ступят на лед, распоряжаться будет он, Начальник, — людьми, животными и дневными рационами.

Котлеты из собачины — штука хорошая. Умелец на все руки знает и кулинарные хитрости. Это блюдо называли попросту — «собачинка». Полярник бросает взгляд на острую темную мордочку. Тельце гладкое, белое. Это вообще собака?

Поживем — увидим.

В десять вечера «Норвегия» пересекла 87°30* северной широты. Чтобы размять ноги, Начальник встал с водяного бака и занял место у одного из рулей. Вот тут-то ему и приносят радиотелеграмму. Частную, от конкурсного управляющего Руде, где сообщается, что «оба дома мои». Начальник сменяется у руля. Пишет на листке несколько слов, отдает радистам; «немедля послал Херману благодарств. телеграмму».