Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Начальник УВД энергично не желал понять ни Врача, ни Роальда. Не вижу, какое тут затевать дело? Привиделся вам Лигуша. Всем троим. Пьет сейчас, наверное, в Городе. Подождем недельку–другую. Начальник УВД понимающе ухмыльнулся. Ни в какую такую хреновину он не верит. Этот придурочный Лигуша сам явится. Только через семь лет? Ну, так это еще лучше. Он всех тут заколебал. То в морг, то под “КамАЗ”, то под рог хрустальный подарочный…

Но больше всего Шурика бесила та мысль, что Лигуша как‑никак предугадал свою судьбу, а он, Шурик, ничего не смог этому противопоставить.

“Пятнадцатого меня убьют…”

Вот и убили.

Шурик был полон сомнений.

Ведь дважды стрелял… И Роальд выстрелил… Почему же не пуля, а молния?.. И вообще, молния ли?.. И зачем бывший бульдозерист схватился за нож?.. Может, специально?.. Проще простого спровоцировать стрельбу, замахнувшись ножом на женщину…

Но зачем, зачем? Где тело Лигуши?

Шурик угрюмо рассматривал стеклянную витрину.

Серый пепел, одежда… Не сброшенная, а как бы опавшая одежда… Что‑то в этом было, но ни к чему не вело. Сгорел Лигуша, внутри своей одежды сгорел. Стоял на крыльце, нож в руке, бил без замаха. И вдруг… Как тут не понять начальника УВД…

— Сарча крона буга навихроль! — Припоздавший Врач торжествующе рухнул на заднее сиденье рядом с Шуриком. Черная длинная сигарета в толстых губах активно дымила.

— Ты осторожней, — обернулся к Врачу водила. Он смотрел на Врача с испугом и с интересом. — Или пепельницей пользуйся, или стекло опусти. Это же не сортир — пепел на пол трясти.

Беляматокий.

Дурацкое слово.

Не должно существовать таких слов.

Кривое какое‑то, скользкое. В высшей степени странное слово. Ни одна буква не повторяется. Слыхал его Шурик где‑то.

Беляматокий.

Как тосклива бывает местность!

“Девятка” проскочила неширокий, забитый высохшим тальником овраг, дрогнул под колесами балочный мост, несомненно, державший на себе еще пролетку какого‑нибудь сибирского Чичикова, уныло потянулись бревенчатые, почерневшие от времени срубы, снова тальник, снова поля, устланные валами скошенной травы, крошечные рощицы, засохшие кочки…

Вдруг Шурик вспомнил.

Дурацкое слово, произнесенное Врачом, кривое, не лезущее ни в какие ворота, он видел в газете “Шанс”. Ну да, он еще удивился, ни одна буква не повторяется! Никак не мог сосредоточиться сейчас, раздражал тугой, розовый, аккуратно подбритый затылок водилы. Извозом, наверное, занимается без лицензии.

— Что это такое — беляматокий? — спросил Шурик. — Что за гадость?

Врач хохотнул:

— Хде‑то холод заговора, хде‑то вяжут простыни, дырку ды–рят потолочно, хоре, хоре старому!

Водила скосил белесые глаза на Роальда:

— Чего это он?

— Смотри на дорогу.

Водила согласно кивнул. Он никак не мог взять в толк, что за пассажиров везет.

— Видишь рощицу? — снова покосился на Роальда, в котором сразу признал начальника.

— Ну?

— Это Марьина роща. — Водила, как бы делясь сокровенным, задумчиво поводил бровями: — Была такая дура. И туда, и сюда лезла.

Он хмыкнул:

— Повесили дуру.

— Ты это к чему? — грубо спросил Роальд.

— Да так… Вспомнилось… — сплюнув, пробормотал водила, окончательно разочаровавшись в пассажирах. Впрочем, глянув в зеркало заднего вида, приободрился: — Вот скаженные. За восемьдесят идут. Пропустим?

— Пылью задавят.

— А мы приотстанем, — хозяйски пробормотал водила. — Не станем мы из‑за дураков машину бить. Вон их как мотает, резина небось лысая.

И повернул голову к Роальду:

— Сигналят.

— Ну?

— Чего ну? — удивился водила. — Наверное, бензину хотят. Тормознем?

— Перебьются.

— Да брось ты! — Водила повеселел. — Человек человеку друг, товарищ и даже брат! Канистрочка запасная у меня всегда есть. Не люди мы, что ли?

Свернув на обочину, он лихо тормознул, радуясь нечаянной удаче, а еще тому, что пассажиры, кого бы они из себя ни строили, все равно зависят от него, от водилы. Все в мире зависит от нас, от людей уверенных, сказал он себе. Вот захочу, вообще не поеду в Город!

Налетела пыль, все скрыла.

Потом пыль снесло и Шурик увидел на дороге побитый зеленый “жигуль”, из которого, как из потрепанной, раскрывшейся сразу на обе стороны раковины, выкатились крепкие мордастые мужики.

Всего трое.

В одинаковых недорогих плащах, добротных, но не броских. Видно, что одевались в одном магазине. Как китайцы, подумал Шурик. Плащи в такую жару перебор, конечно, но почему‑то были они в плащах.

— Ну? Чего? — весело спросил водила, опуская стекло.

— Домкрат есть? — спросил один из мужиков, низко пригибаясь и заглядывая в салон.

— А что?

— Да ничего. — Мужик удовлетворенно ухмыльнулся. — Просто спрашиваю.

Костя–Пуза! — изумленно узнал Шурик. Духота еще сильнее навалилась. На глаза стекал липкий пот. Рядом, в сыром кювете, задыхаясь, клохтала жаба. А Соловей, Костя–Пуза, убедившись в безопасности, довольно повторил:

— Просто спрашиваю.

Что‑то в его тоне водиле не понравилось.

— Некогда мне, — отрезал он. — Спешу. Видишь, у меня пассажиры.

— Хорошее дело… — Костя–Пуза отступил на шаг от машины и заученно сунул руку в карман плаща: — Вылазь, козел. Распаковывайся.

— Эта… Эта зачем?.. — растерялся водила, в замешательстве оглядываясь на Шурика и Врача.

Роальд сразу отвернулся. Так, чтобы Соловей не смог его разглядеть.

— Видишь, какая у нас резина? — спросил Костя–Пуза. Двое его крепких приятелей встали так, чтобы одновременно видеть и Шурика, и Врача, и Роальда. — Вылазь, козел. Чего непонятного?

— А резина?.. Где резина?.. — Водила никак не мог врубиться в ситуацию. — Сами не умеете, что ли? — От неприятных предчувствий тугая шея водилы густо побагровела.

— Так вот же… — Костя–Пуза лениво попинал колесо “девятки”. Лучше бы он по сердцу водилы попинал, тот бы побледнел меньше. — Вылазь, вынимай домкрат. Свою резину ставь нам. А нашу — себе. Чего непонятного?

До водителя наконец дошло. Он беспомощно оглянулся на Шурика, с надеждой покосился на Роальда.

— Да брось ты, — ухмыльнулся Костя–Пуза. — Нашел защитничков.

Глаза у Кости–Пузы оказались большие, чуть навыкате, жадные по цвету, зубы сильно выдавались вперед, но странным образом Соловья это не портило. В наглой ухмылке угадывалось даже нечто привлекательное.

— Сомлели твои дружки.

— Дружки… — смиряясь с судьбой, бросил водила.