Россия: Подноготная любви. - Алексей Меняйлов

Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще.

Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его.

Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день.

Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию.

Ей гряди, Господи Иисусе!

О Втором Пришествии Христа верующие говорят с надеждой вот уже почти две тысячи лет. Но Христос медлит…

Медлитель, Кунктатор… Знакомые интонации. Всё те же, что и во все прочие времена! Так же уничижали победителей сверхвождей - кунктаторов Фабия и Кутузова!

Сын мясника Варрон клеветал на кунктатора - и последовавшая за ним толпа была разгромлена. Этот клеветник (греч. дьявол) мечтал бы "прельстить, если возможно, и избранных" (Мф. 24:24) - но не получилось, и сверхвождь Ганнибал перегорел, предоставленный Фабием собственной злобе.

Так и Кутузов - предоставил Наполеона самому себе, и тот за месяц стояния на пепелище вознесшегося к небу города потерял все что можно, а 30 тысяч наполеоновцев - того лишь малая часть.

Ситуация самопожирания толпы, собравшейся вокруг боготворимого сверхвождя, воспроизводилась во все времена и не только при кунктаторах Фабии и Кутузове. Точно так же во все времена воспроизводилось странное поведение сверхвождей у стен великого города.

А потому воспроизводилось, что войны на земле - отражение чего-то более значительного, происходящего в масштабе всей Вселенной. Противостояние Великому Городу начиналось между переродившимся в сатану ангелом света - и понятно Кем.

Да, невроз великого города - это паранойяльный бред не Ганнибала, Наполеона или других сверхвождей - но их духовного хозяина, главного во Вселенной кукловода. Именно сатана предзнает, что у стен Великого Города, Нового Иерусалима, его и водимую им стаю ждет Величайшее Поражение, смерть вторая - вечная. И именно поэтому неугодники во все времена вызывали звериную, нечеловеческую ненависть всех сверхвождей - ведь, по большому счету, кунктаторы были врагами не этих недогипнотизеров, но величайшего гипнотизера Вселенной.

Воспроизведения паранойяльного невроза потому не совсем точны, что и Ганнибал, и Гитлер, и Наполеон хоть в незначительной степени, но нечто человеческое все-таки сохранили. И потому своего духовного хозяина оказались недостойны, сумев увлечь за собой лишь часть угодников. Великие сверхвожди (толповоды) - не более чем приближения к тому известному идеалу, который и воплотится в образе Антихриста-Сверхвождя. Он-то уже и будет настолько лишен личностных качеств, настолько будет полным "мертвяком", настолько патологически лжив, что сумеет пробиться к самым глубинным неврозам всех без исключения исполнителей, сметая даже остатки логического мышления, - и восторженной всемирной толпой безоговорочно будет принят за Христа.

Великим же городом Второго Пришествия будет Россия или ее, нынешней, часть - своеобразная предтеча Нового Иерусалима Третьего Пришествия, истинного Великого Города, прообраза, поселившегося в паранойяльном сознании всех сверхвождей.

Истинный же Кунктатор, медлящий тысячелетиями, наблюдающий самопожирание великих армий, - Христос. Ему не будет нужды, как то полагают носители массового сознания, толпу, кайфующую (торчащую) в стае падшего архангела, уничтожать.

Зачем?

Толпа под стенами Великого Города, все более пламенея любовью-ненавистью, сама, наконец-то, от своего собственного кайфа сторчится.

Глава шестьдесят вторая. ПОСЛЕСЛОВИЕ. (Хотя последняя глава еще впереди)

Вот, собственно, почти все. Таков наш трехцентровый мир, в котором позднего Фрейда толпа окрестила выжившим из ума стариком, Льва Николаевича даже собственные дети называли сумасшедшим, зато его жену Софью Андреевну множество госслужащих считали и считают идеалом верной жены, любящей матери и благодетельной хозяйки дома. Мир, в котором православного Достоевского, любившего подолгу живать в Германии, заставляют считать русским писателем, а в портрет Льва Николаевича, который вне России жить не мог и был ее защитником даже после биологической смерти, дисциплинированно и педантично харкали православные монахи, потомки которых, лишь только оказывались в зоне оккупации, начинали кадить Гитлеру. Мир, в котором "внешник" считается героем, а "внутренник" - умницей.

Книга завершена, написана и последняя глава, которая еще впереди, - осталось только Послесловие.

Послесловие - это почти всегда информация об авторе, и если человек, которому было поручено написать послесловие, не глуп, то сообщает он не то, что важно с точки зрения иерархии, но, напротив, нечто противоположное. Некие существенные странности.

Среди прочего, в хорошем послесловии, - если обсуждаемая книга не чтиво, а произведение, - будет сделана попытка ответить на вопрос: почему автор без материальной для себя выгоды столь много времени и сил положил, чтобы это произведение создать?

Книга, - если она не чтиво, - это попытка понять; ее написание - процесс понимания, удобная форма сосредоточения. Результат сосредоточения - одно из двух:

- или самооправдание - и тогда это чтиво (а всякое легкое чтение - всегда завуалированное самооправдание, потому оно для толпы и легкое);

- или жесткое, если не сказать беспощадное, самопостижение.

Про чтиво забудем. Итак, пишущий пытается понять себя, а читающий - себя. Как это ни парадоксально, но именно для постижения себя читателю и необходимо расследование автором направления развития собственной души. И в этом умном деланье самое полезное - знание о "притягивающихся" к автору событиях. Если оказывается, что автор устремлен в ту же сторону, что и читатель, то сразу же обретается объем, становится намного больше воздуха для дыхания. Именно поэтому "Послесловие" должно располагаться вовсе не в конце, а, если возможно, в середине книги.

Или даже раньше.

Итак, кто же я - автор "КАТАРСИСов"?

Самооценка в познании себя есть тупик, следовательно, остается рассмотрение себя чужими глазами: суждения окружающих - тоже событие. Но важны не столько оценки, сколько - упорядочение противоположных о себе оценок. Кому ты нравишься, а кому - нет? С кем ты сходишься, а с кем - нет?

Каждый "нравится" только себе подобным.

Познание себя возможно только через познание типа людей, тебя одобряющих; а это возможно при одновременном познании вообще всех, в том числе и тебя отторгающих.

Один из надежных путей познания типа - в расследовании предыстории появления у оценивающего "ассоциативно-эстетических" предпочтений.

Таким образом, всякий действительно познающий непременно - вечный следователь, и даже более того, он - многомерный биограф, причем высокого класса, ведь люди тайны предков, разоблачающие их сущность, всеми силами скрывают.

Но как бы какой клоун ни вживался в уготованную ему стаей роль, он не в состоянии комедиантствовать постоянно, - даже в "звездные" его часы стая, с которой он совмещается, его выдает - уже одним своим существованием.

Путь из темницы иллюзий, покинув которую, попадаешь в пространство Истины, - анализ странных событий.

Постигающий - вообще охотник до странностей.

Я, выстрадавший эту книгу, с юношества замечал некоторые притягивающиеся ко мне повторяющиеся странности. С возрастом эти странности стали рельефней.

Скажем, в те времена, когда я еще был глуп настолько, что в словах видел только прямой, логический их смысл, - а именно, в тот период, когда уже уверовал, но еще не был отлучен от адвентистской церкви (мне тогда только-только 30 лет минуло), - я поехал помогать - бесплатно - строить новый адвентистский молитвенный дом в Ленинграде.

Во время строительства у ленинградского пастора случился припадок: он на меня не просто орал, он визжал - требовал, чтобы я немедленно со стройки убрался. А что я ему такого особенного сказал? Только то, что, строить из трех дней буду только два, а каждый третий день - в кои-то веки довелось оказаться в Ленинграде? - музеям. Ведь именно после этих слов по непонятным мне тогда причинам у пастора пошло наружу.

Уж насколько массовые адвентисты отучены от каких бы то ни было проявлений самостоятельного мышления, но и то нашлось несколько таких, которые решились высказаться, что их пастор поступил как законченный хам.

Странным было не столько то, что пастор об обычной своей роли забыл, странной была сила его чувства - ненависть ко мне клокотала в нем прямо-таки звериная. Почему - мне удалось выяснить лишь через несколько лет. Постепенно. Исследуя и по горизонтали - пасторский корпус как целое, - и во времени - предков людей, составлявших этот легион, судьбы пасторов и даже их детей.