Поединок соперниц - Симона Вилар

Я негромко кашлянул, привлекая ее внимание.

— Позвольте побеспокоить вас, миледи. Скоро я уеду и более не буду вам напоминанием о случившемся. А пока вот что…

Далее я вкратце поведал то, о чем мы беседовали с графом. К моему удивлению, женщина вполне равнодушно отнеслась к моим словам о причастности графини к событиям. И казалось, не слышала меня даже тогда, когда я заговорил о возможности развода Эдгара с женой и о том, что ради разрыва с Бэртрадой Эдгар готов лишиться титула и впасть в опалу.

— Но вы должны поддержать его в намеченном, — не останавливался я. Что-то подсказывало мне, что Гита не так и безучастна к моим речам, просто измучена. — Вы не должны бросать Эдгара. Ради вас он готов на все. А иначе… Эдгар в таком состоянии, что даже готов на убийство собственной супруги.

И тут по лицу женщины скользнула тень. Она поглядела на меня огромными пустыми глазами. Взгляд ее светлых глаз казался особенно тяжелым на потемневшем осунувшемся лице. Возможно, леди Гита и красавица, но об этом трудно было судить сейчас. В ее лице проступало нечто жуткое. Жуткой казалась и неожиданная улыбка, больше похожая на судорогу.

— Пусть я плохая христианка, но я хочу, чтобы виновные понесли наказание. Так и передайте графу, — проговорила она.

Я понимал ее. Но и перевел дыхание. Главное, что она еще чего-то желает. Пусть и желаемое — месть.

— И вас не пугает то, чем это обернется для вашей девочки?

Она опять смотрела на меня. Даже коротко вздохнула, словно ахнула. Нет, боязнь за свое дитя пока было единственным, что могло вывести ее из этого состояния. Но я не имел права этим злоупотреблять. Поэтому, когда это безжизненное выражение исчезло с ее лица, я тут же заговорил, пытаясь воззвать к ее разуму:

— Никому не ведомо о том, что произошло ночью в фэнах. Те, кто глумился над вами, уже понесли кару. А те, кто выжил, будут молчать. И если вы найдете в себе силы, чтобы в дальнейшем вести себя как ни в чем не бывало — они проиграли. Они поймут, что вы оказались сильнее и им ничего не удалось добиться.

Это были только слова. Но чтобы следовать им, нужны неженские сила и мужество. Поэтому я продолжал:

— Оступиться в грязь — это еще не грех. Грех — оставаться в грязи. Увы, удары преследуют нас всю жизнь, но роковым становится только последний. От остальных мы, пошатываясь, оправляемся и живем дальше.

Женщина вдруг испустила сдавленный стон.

— Что вы знаете об ударах судьбы?! Что знаете о бесчестии?

— Как раз я знаю.

И тут я назвал свое имя.

Когда человек в беде, ему становится легче, когда рядом оказывается кто-то, кого судьба бьет больнее, чем его самого. И эта женщина знала обо мне, слышала мое имя. Имя, покрытое позором. И она только вздохнула, глаза ее расширились.

— Вы… Вы — враг короля!

Ну что ж, пусть ей от этого станет легче. Я заставил себя улыбнуться.

— К вашим услугам, миледи.

Она протянула руку, и я ощутил легкое пожатие.

— Сэр… Я восхищаюсь вами.

Ну уж это слишком! Я был опорочен, изгнан, все, кто узнавал меня, шарахались, как от прокаженного. Словно мое бесчестье могло запятнать и их. И вот эта униженная, измученная, растерзанная женщина пытается приободрить меня.

У меня перехватило дыхание. Я только понял, что эта женщина стоит того, чтобы ради нее рисковать графской короной. А может, я стал излишне сентиментальным?

— Запомните главное, миледи. Вам надо заставить себя забыть то, что случилось. Думаю, у вас получится. Само желание отомстить даст вам силы. И вы должны помнить, что вы сами остались живой, жив и Эдгар, и ваше дитя не пострадало. Вы все вместе, а это и есть самое важное.

Ее губы наконец дрогнули, черты лица смягчились, и, слава Богу, глаза наполнились слезами. Пусть выплачется. Слезы для женщины — великое облегчение.

Я вышел. У церкви все еще толпились какие-то люди, доносился сердитый голос священника, требовавший, чтобы они расходились по домам.

Первым делом я направился к коновязи. Моро положил мне голову на плечо и шумно вздохнул. Я ласково потрепал его по холке.

— Что, брат, беспокойная вышла ночка? Ну, ничего, скоро снова в дорогу. Нам с тобой не привыкать.

Я пока еще не представлял, куда направлюсь. Ригины нет в Норфолке, а в этих краях мне больше не у кого искать пристанища.

Граф появился из церкви только тогда, когда из Гронвуда прибыли его люди. Их было множество — охранники на лошадях, возчики запряженных мулами носилок, несколько женщин— прислужниц. Эдгар велел им ждать, а сам направился к дому священника, но не решился войти — стоял, ожидая, пока прислужницы помогут леди Гите собраться и привести себя в порядок.

Но вот появилась служанка с девочкой на руках. Малышка уже проснулась, вертела головкой и забавно позевывала. Однако, завидев Моро, просияла улыбкой:

— Лошадка с пятнышком!

И стала вырываться, требуя, чтобы ее пустили к коню. Выходит, не я один безраздельно отдал сердце своему вороному. И я невольно улыбнулся, наблюдая, как эта кроха безбоязненно тянется к Моро.

В этот миг на пороге дома священника появилась леди Гита. Эдгар рванулся было к ней, но замер, не решаясь подойти. Женщина с головы до ног куталась в темное покрывало и передвигалась неловко, слегка припадая на одну ногу. А ее вид… С креста лучше снимают. Но голова ее была гордо поднята.

Гита все же подошла к Эдгару, прильнула. В этом движении было все — и прощение, и нежность. Даже у меня навернулись на глаза слезы, и пришлось отвернуться.

И тут я услышал его голос, зовущий меня:

— Сэр Гай!

Они оба — Эдгар и Гита — смотрели на меня.

— Сэр рыцарь, от всего сердца я прошу вас быть моим… — Они переглянулись. — …Нашим гостем. Мы просим вас принять наше приглашение в замок Гронвуд-Кастл.

Никто лучше меня не знал, чем это им грозит. Не произнеся ни слова, я отрицательно покачал головой.

— Ради всего святого, — настаивал Эдгар. — Этим мы отдадим вам лишь малую часть нашего долга.

Они вновь переглянулись, как дети. И я не выдержал. Мои глаза заволокло слезами. Можете сколько угодно зубоскалить над моей слабостью, но мне понадобилось не меньше минуты, чтобы совладать с собой.

Кто-то принял у меня Моро. Рядом, на руках у одной из женщин, беспечно лепетала маленькая Милдрэд. Подали приготовленный для Гиты паланкин. Она, прихрамывая, направилась к нему. Но тут ее силы иссякли — и она в беспамятстве осела на руки Эдгара.

На графа страшно было смотреть — такая мука отразилась на его лице. Я же кинулся к хлопотавшим около бесчувственной женщины людям, стал объяснять, чтобы оставили ее пока в покое. Я понимал, что случилось. Такой обморок, вызванный сильным потрясением, чаще всего переходит в сон. А сон ей сейчас необходим. Он смягчит шок.