Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин

заместитель наркома иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский в роли «особоуполномоченного Советского правительства для проведения в жизнь латвийско-советского договора о взаимопомощи».

С таким же поручением в Литву отправился его коллега Владимир Георгиевич Деканозов. В Эстонию выехал Андрей Александрович Жданов. Кандидат в члены политбюро и секретарь ЦК Жданов был старшим в этой тройке. Деканозов и Вышинский ездили к нему в Таллин, докладывали о своей работе.

На роль нового главы правительства Латвии Вышинский выбрал микробиолога профессора Августа Кирхенштейна, который и не подозревал, что его бежавший в Советскую Россию брат Рудольф, военный разведчик, кавалер ордена Красного Знамени, два года назад был расстрелян НКВД.

Поляк Кирхенштейн пытался предложить вместо себя латыша Роберта Эйхе, который еще недавно занимал высокое положение в Москве. Кирхенштейн не знал, что бывшего кандидата в члены политбюро и наркома земледелия Эйхе тоже расстреляли.

18 июня Вышинский пришел к президенту Латвии Карлу Ульманису и представил ему список нового правительства, составленный в Москве. Президенту пришлось согласиться с условиями Сталина. Но и это правительство продержалось недолго — оно было нужно только на переходный период, чтобы избежать сопротивления латышей и латвийской армии.

17 июня такое же новое правительство (в соответствии со списком, привезенным из Москвы) было сформировано в Литве, 21 июня — в Эстонии.

17 июня нарком Тимошенко представил Сталину докладную записку со своими предложениями:

«Решительно приступить к советизации занятых республик, возможно скорее решить вопрос с «правительством» занятых республик, на территории занятых республик образовать Прибалтийский военный округ со штабом в Риге...»

21 июня мимо советского посольства в Риге прошла организованная коммунистами демонстрация в поддержку союза с Москвой. Эти люди верили, что только Советский Союз и его армия могут спасти Латвию от Гитлера. Вышинский стоял на балконе и с важным видом приветствовал демонстрантов.

Многие латыши, эстонцы и литовцы надеялись, что их страны станут военными союзниками СССР, но останутся независимыми. Это были наивные мечты.

Прибалтика еще не успела войти в состав Советского Союза, а 11 июля Тимошенко уже распорядился сформировать на территории Литвы, Латвии и западных районов Калининской области Прибалтийский военный округ.

Калининский округ расформировывался, а органы управления перебазировались в Ригу. Командующим округом назначили генерал-полковника Локтионова. Территория Эстонии первоначально включалась в состав Ленинградского военного округа. Но 17 августа Тимошенко приказал Эстонию передать в состав Прибалтийского округа, который переименовывался в Прибалтийский особый военный округ.

21 июля новый парламент Латвии без дебатов проголосовал за присоединение к Советскому Союзу. То же сделали парламенты Литвы и Эстонии.

20 ноября Андрей Александрович Жданов, выступая на объединенном пленуме Ленинградского обкома и горкома партии, с гордостью говорил о победах советской внешней политики:

— У нас нейтралитет своеобразный — мы, не воюя, получаем кое-какие территории.

Зал весело смеялся. Из стенограммы потом эти слова вычеркнули (см. Отечественная история. 2000. № 5).

В Прибалтийские республики прибыли оперативные группы НКВД. Практически сразу же начались массовые репрессии.

В Латвии разом арестовали восемнадцать тысяч человек — для небольшой республики это огромная цифра. Кого не расстреляли, отправили в лагеря в Сибирь. Офицеров латвийской армии демобилизовали и частично посадили, частично расстреляли, обвинив в шпионаже в пользу Германии или Англии — по выбору следователя местного райотдела НКВД.

Депортировали не только бывших полицейских и правительственных чиновников, но и представителей интеллигенции, ничем себя не запятнавших. Последняя предвоенная депортация прошла 14 июня 1941 года — за неделю до нападения Германии. Для Латвии, как и для других балтийских республик, депортации и расстрелы были трагедией, определившей отношение к Советскому Союзу.

Все это время Гитлер вел себя по отношению к Сталину исключительно лояльно.

Статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Эрнст фон Вайцзеккер 17 июля 1940 года информировал немецкие дипломатические миссии:

«Укрепление русских войск в Литве, Латвии и Эстонии, реорганизация правительств, производимая советским правительством, касаются только России и прибалтийских государств. Поэтому ввиду наших неизменно дружеских отношений с Советским Союзом у нас нет никаких причин для волнения, каковое нам открыто приписывается некоторой частью зарубежной прессы...»

Вообще казалось, что отношения между нацистской Германией и Советской Россией хороши, как никогда.

10 июня 1940 года в Москве была подписана советско-германская конвенция по разрешению пограничных конфликтов и инцидентов на границе.

Генерал-лейтенант Иван Александрович Богданов, начальник пограничных войск НКВД Белоруссии, докладывал в Москву:

«Взаимоотношения с Германией за отчетный период были нормальными, поэтому возникавшие на границе конфликты и инциденты разрешались во взаимном согласии и в сравнительно короткое время... Претензии, выдвинутые советской стороной, представителями германской пограничной полиции признавались и были разрешены в пользу СССР».

1 июля Сталин принял в Кремле посла Великобритании Криппса. Английский дипломат пытался говорить о стремлении Гитлера господствовать в Европе, намекая на то, что это опасно и для России.

Сталин вступился за фюрера:

— Что касается субъективных данных о пожеланиях господства в Европе, то я считаю своим долгом заявить, что при всех встречах, которые я имел с германскими представителями, я такого желания со стороны Германии — господствовать во всем мире — не замечал.

Молотов в Берлине

А в Берлине шла дискуссия: что делать с Россией? Германия, Италия и Япония 27 сентября 1940 года подписали в Берлине соглашение о политическом и военно-экономическом союзе сроком на десять лет. Так, может быть, включить Россию в состав стран оси, превратить в долговременного союзника и всем вместе поделить мир?

Или же обезоружить Россию внезапным ударом, навсегда обезопасить себя с востока и присоединить к рейху плодородные земли Украины и нефтяные месторождения Кавказа?

Год спустя после заключения пакта Молотова—Риббентропа разногласия между Москвой и Берлином стали ощутимы. И Сталин, и Гитлер стремительно увеличивали свои империи, и их интересы начали сталкиваться в восточной части Европы.

Но в Москве старательно подчеркивали отсутствие разногласий с Берлином.

1 августа 1940 года Молотов выступал на сессии Верховного Совета СССР и, говоря о международном положении, подчеркнул:

— За последнее время в иностранной и особенно в английской и англофильствующей прессе нередко спекулировали на возможности разногласий между Советским Союзом и Германией, с попыткой запугать нас перспективой усиления могущества Германии. Как с нашей, так и с германской стороны эти попытки не раз разоблачались и отбрасывались как негодные.

Мы можем подтвердить, что, по нашему мнению, в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как Советского Союза, так и Германии...

6 августа советского полпреда в Берлине Александра Шкварцева пригласил Риббентроп. Находясь в крайне взволнованном состоянии, он сказал:

— Я