Эфиррия - Василина Александровна Лебедева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше происходило то, чего Эвелина и предположить бы не могла – жгуты эфира повинуясь воле Кристэна начали мягко, медленно скользить кончиками по её телу. Словно невидимый любовник лаская прикасался к ней. Девушка пыталась повернуть голову, чтобы посмотреть на стоявшего сбоку мужа и не смогла – один из жгутов зафиксировал подбородок, удерживая, не позволяя.
– Вот так, Лина, смотри и запомни на всю жизнь – ты моя! Вся. Твоё тело, твоя душа. Ты вся принадлежишь только мне!
Кончики жгутов настойчивее скользили по телу Эвелины, ласкали грудь, жаля крохотными разрядами шипящей энергии соски, дотрагивались между ног до раскрытых складочек, иногда надавливая на самый сокровенный узелочек. Какой бы стыд и унижение не испытывала Эвелина, как бы ни противилась, но увы – тело предавало её. Дыхание участилось, грудь вздымалась, а между ног пылало и горело, жаждало продолжения странной, страшной ласки.
Стиснув зубы, Эвелина заворожено смотрела на своё отражение, и это ещё больше подогревало вскипающее желание. Не выдержала – застонала и выдохнула:
– Прошу тебя… Крис.
– Просишь? О чём же?
Но Эвелина не ответила, только ещё один стон сорвался с губ, когда кончик жгута, дразнивший лаской между ног, вдруг отодвинулся, выписывая круги рядом с пылающей горошиной клитора.
– Я тоже просил тебя, Лина. Не так ли? – продолжал Кристэн и, если бы Эвелина могла связно думать, услышала – как в его хриплый от сдерживаемого желания голос скользнули нотки горечи. – Ты ослушалась. Ты промолчала, утаила. Но ты должна запомнить, – голос Кристэна налился злостью и в этот момент жгуты приподняли над креслом Эвелину, резко опустили вниз, принуждая встать на колени: – Ты моя! Ещё одно ослушание и наказание тебе не понравится. Ты меня поняла?
Трясясь как от озноба, девушка пересохшим горлом вытолкнула: «Да», – и опустила голову. Ей хотелось продолжения. Стыдилась того, что готова умолять супруга, чтобы он дал ей наконец разрядку, но сдержалась. Собрав крохи гордости – молчала.
– Ты свободна, Лина, – бесстрастным тоном произнёс Кристэн и жгуты эфира развеялись, словно их и не было, отчего Эвелина едва не рухнула на пушистый ковёр. – Иди к себе – равнодушно отвернулся.
Эвелина с трудом поднялась на подрагивающие ноги и чуть пошатываясь, направилась к межкомнатной двери в свою спальню.
Только упав в кровать и уткнувшись в подушку, она наконец дала волю слезам. Захлёбываясь рыданиями, не слышала, как отворилась дверь и не знала, что муж смотрел на её подрагивающие плечи. Стоял, сжав кулаки, а в глазах плескалось сочувствие, горечь и искорки боли. Не видела – как он качнулся вперёд, готовый наплевав на гордость, на задетое эго, пойти к любимой, утешить. Но всего лишь мгновение длилось эта слабость и Кристэн так же бесшумно, как и вошёл, покинул спальню жены.
Глава 11
Обняв промокшую от слёз подушку, Эвелина устремила невидящий взгляд в окно, за которым моросил дождь. Природа, словно проникнувшись её настроением, вторила девушке, роняя слёзы с неба.
Дыхание Эвелины ещё срывалось на всхлипы и внизу живота немного ныло от неудовлетворённого желания, которое разжёг в её теле муж. И вот за это чувство неподвластной жажды, за то, что не смогла возобладать над своим телом и позорно сдалась под извращёнными, порочными ласками, что стонала, металась и готова была умолять Кристэна, чтобы он продолжил – ей было до жути стыдно.
«Благостные… – всхлипывала девушка, – какая же я слабая! Никчёмная во всём! Я не могу зачать, я страшусь общества, я не умею преподнести себя достойно мужу, и дара у меня практически нет. И сама… сама всё испортила! Я ведь должна была рассказать Крису о встрече с Вистаром, обязана была! Тогда бы не случилось всего этого позора и сейчас… сейчас бы нежилась в его объятиях», – металась Эвелина в самобичевании. Казалось бы, слёз уже не осталось – выплакала, но в горле опять запершило, и по щекам вновь скользнули капельки солёной влаги.
Ей было одиноко. До безумия хотелось с кем-то поделиться, выслушать совет и почувствовать утешающие объятия. Но она была одна. Ни одной близкой подруги у Эвелины не было. Только с камеристкой иногда делилась своими переживаниями, да с нянечкой, но та увы – жила далеко, а с прислугой подобными терзаниями не делятся.
Вспомнив добрую старушку, которая ей фактически заменила мать, девушка тяжело поднялась с кровати и медленно направилась к гардеробной. Достала спрятанный тёплый плед – подарок нянюшки и, завернувшись в него, вернулась в спальню. Прошла к окну, устроившись на широком подоконнике. Мягкая, пушистая ткань согрела не только тело, но и душу, утягивая мысли в прошлое.
Вспомнился смех нянюшки, когда она ловила бегущую по изумрудной траве маленькую Эвелину.
– Стой, негодница, – грозила пальцем, шутливо сдвинув брови. Потом охала, в притворстве хваталась за грудь, усаживаясь на траву, и Эвелина тотчас бежала обратно:
– Няня, плохо да? Не буду больше! Прости, прости меня! – каялась, целуя пухлые щёки женщины, уголки глаз, из которых разбегались лучистые морщинки.
– Уже не плохо, – обнимала женщина девчушку, усаживая на свои колени. – Вот ты подошла, поцеловала и сразу стало лучше, – улыбалась она, поглаживая золотистые волосы малышки.
Эвелина не знала, что такое материнская любовь, материнские объятия, но ей вполне хватало заботы и любви нянечки, к которой она тянулась всем сердцем.
Даже после гибели родных она к своему стыду не горевала по погибшим отчиму с матушкой, ни по брату и сестре, с которыми практически не общалась. Хотя тот день отпечатался в её памяти до мельчайших подробностей.
Она случайно попалась на глаза отчиму, а он, будучи в отвратном настроении, запер падчерицу в глубоком винном погребе. Именно это и спасло её, потому как в то утро, за их городом открылся разлом, выпуская смертоносный эфир Бездны. Проникая в сознание людей, туманил разум, побуждая убивать друг друга, вытягивая через жгуты энергию смерти, боли, ужаса, ненависти.
Эвелина тогда, не зная – что творится наверху, забилась в самый дальний угол погреба, вздрагивая от доносящихся под землю криков и сжимаясь от воплей, раздирающих душу. Даже когда всё стихло, она боялась выползти из маленького закутка. Она не помнила – сколько прошло времени с момента, когда наступила оглушающая тишина. Когда же услышала отдалённые голоса мужчин, решилась выползти, потихоньку дойти до двери погреба и позвать на помощь.
Так она осталась сиротой. Так узнала, что из её рода выжили всего десяток человек. Как бы ни просила её нянюшка, как бы ни плакала Эвелина – им не позволили остаться вместе. Девчушка была обладательницей пусть и мизерного, но всё же дара и её отправили сначала в реабилитационный центр, а потом перевели жить в интернат.
Судорожно втянув
