Похищенный рай - Жаклин Рединг

Пока Беатрис принимала ванну, Дант не терял времени. Он набросал послание Кассии, тут же вызвал посыльного и отправил его с ним в суссексское имение Рэйвенвуд. Дант не рассчитывал на то, что Рольф и Кассия в Лондоне, ибо почти все покинули его во время эпидемии чумы и возвращаться не торопились. Первым это сделал король Карл. Вслед за ним медленно потянулся обратно в столицу и его двор.

Впрочем, он понимал, что ответа от Кассии в лучшем случае придется ждать несколько недель. Да и то если ее удастся застать в Рэйвенвуде. А Дант чувствовал, что ждать так долго не может. Уж не говоря о том, что семья девушки вскоре начнет всерьез беспокоиться, он думал и о себе. Дант понимал, что чем скорее отправит Беатрис домой, тем быстрее для него закончится эта мука. Необходимо начать собственные поиски семьи Беатрис еще до получения ответа от Кассии. И, между прочим, здесь, в Уайлдвуде, был человек, который слыл воистину коллекционером новостей о заключении брачных союзов между представителями благородных семейств по всей Англии.

— Вы хотели меня видеть, сэр? Дант выпрямился на стуле.

— Да, Ренни, дружище, входи, садись. Ренни был управляющим в Уайлдвуде еще с тех пор, как отец Данта в 1638 году получил титул графа в наследство от своего скончавшегося отца Рутберта, первого графа Моргана. Полное имя управляющего было Рейнард де Авиланд Фробишер, и произнести его было нелегко даже завзятым мастерам потрепать языком. И хотя Ренни гордился своей родословной, он не очень любил называться Фробишером. Ему почему-то казалось, что это название какой-то рыбы. Еще с детства он привык, чтобы его звали Ренни. Имя простое и понятное. С тех пор никто его иначе и не называл. Никто, кроме матери, которая и сейчас, в свои семьдесят два года, продолжала в обращении к нему употреблять полное тройное имя.

Во время трехлетнего отсутствия Данта Ренни фактически один держал в своих руках все хозяйство Уайлдвуда. Ему было пятьдесят пять лет, он был среднего роста и телосложения, носил аккуратные усики и остроконечную бородку. А седые волосы его «были подстрижены по моде тридцатилетней давности, времен короля Карла I. Узкий и тесный камзол, который он предпочитал любой другой одежде, с широким белым воротником с двумя опускающимися ленточками также относился к той эпохе. Впрочем, несмотря на такую видимую старомодность, он был весьма остер на язык и хитер как лиса. За глаза его так и называли.

— Ренни, я хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты хорошо тут управлялся со всеми делами в мое отсутствие. И за то, что позаботился о моей матери. Я поражен, как это тебе удалось переправить ее из Лондона и похоронить здесь, дома. Мне приходилось слышать, что вывоз покойников был запрещен и их предавали земле всех скопом в огромных братских могилах, не дожидаясь, пока об этом позаботятся родственники.

— Леди Хелена очень любила Уайлдвуд, милорд. Она приехала сюда в молодости, когда только вышла замуж, и… простите мне мою прямоту, именно она превратила старые руины, которые тут были, в настоящий дом, где можно жить.

Дант улыбнулся. В Уайлдвуде все любили Хелену.

— Она была замечательная женщина.

— Вот именно, милорд. И я не смог бы спокойно жить дальше, если бы не приложил все усилия к тому, чтобы похоронить ее здесь, дома.

— Но как же тебе удалось это сделать? Ренни печально наморщил лоб, дергая кончик своей бороды.

— Чума, милорд, всегда сваливается как снег на голову, а уходить не торопится. Когда из письма сестры, которая поехала вместе с вашей матерью в Лондон, я узнал о том, что в город пришла беда, было, как говорится, уже поздно. Пока письмо шло сюда, небольшая поначалу вспышка чумы превратилась уже в настоящую эпидемию. После получения того письма я со дня на день ждал возвращения в Уайлдвуд леди Хелены. Но прошло еще несколько недель, и я стал беспокоиться. Когда же до меня дошли сведения о том, что король и двор оставили Уайтхолл и перебрались в Хэмптон-Корт, я понял, что дела плохи. И когда я уже начал собирать вещи, чтобы ехать в Лондон самому, пришло второе письмо. Ренни еще больше нахмурился.

— Сестра писала, что ваша мать осталась в городе из-за мисс Несты, у которой появились симптомы болезни. Леди Хелена отказалась бросить ее. А ведь мне известно, что многие господа избавлялись от своих слуг при первых же признаках заражения. Их просто вышвыривали на улицу, и они оставались совершенно без средств к существованию.

Дант нахмурился.

— Я не знал об этом.

— А другие бежали из города в загородные имения, бросая на произвол судьбы свою прислугу, которая была лишена возможности самостоятельно выехать из Лондона. Городские ворота строго охранялись, и, чтобы пересечь их, требовалась справка о том, что ты здоров, подписанная лично лорд-мэром сэром Джоном Лоуренсом. Сестра писала, что она сильно обеспокоена за вашу мать, поскольку у нее самой в последние дни, похоже, появились симптомы…

Дант закрыл глаза. Прошел уже год, а он все не мог простить себе, что его не было рядом. Он преспокойно сидел во Франции, а мать осталась одна, лицом к лицу со страшным мором… А ведь он нес за нее ответственность. Как сын, он просто обязан был позаботиться о ней, но…

— Прошу прощения, милорд, — проговорил Ренни. — Наверное, не стоило мне это говорить.

Дант открыл глаза, зная, что должен выслушать своего управляющего до конца. Иначе он не сможет спокойно жить дальше.

— Ничего, Ренни. Прошу тебя, продолжай.

— Не знаю, будет ли вам от этого хоть сколько-нибудь легче, милорд, но леди Хелене не пришлось страдать так, как многим другим людям. Она обращалась за помощью к аптекарю Богхарсту. О, это смелый человек, милорд! Он нарочно остался в городе, чтобы ухаживать за больными. И надо сказать, что его снадобья многим спасли жизнь. Когда я приехал, мне было нелегко пересечь черту города. Охранники считали меня сумасшедшим. Действительно, со стороны мое поведение выглядело странным. Все вроде бы стремились сбежать из Лондона, а я, наоборот, пытался пройти в него. Наконец меня согласились впустить, но предупредили, что обратно уже не выпустят.

Дант поднял на него глаза:

— Зачем ты туда поехал, Ренни?

— Я не мог бросить леди Хелену. Совесть не позволяла. Я был уверен, что вы на моем месте поступили бы точно так же, если бы были тогда здесь.

— Это верно, Ренни, но ведь она мне мать. Ты же не связан с ней кровными узами.

— Некоторые узы, милорд, бывают порой сильнее кровных. Я и мои родственники служили верой и правдой вашему отцу и матери в течение трех десятков лет. Леди Хелена была очень доброй хозяйкой.

Ренни помолчал, вспоминая далекие счастливые времена, когда не было гражданских войн, не было ни Кромвеля, ни чумы. Как легко и беззаботно жилось тогда, казалось, вся жизнь была наполнена радостью, смехом и светлыми надеждами на будущее.