Дорогой товарищ король - Михаил Успенский

Канцлер, как бы устыдясь незнания ленинских норм, перевел разговор на предыдущую тему:

- Ты бы не мучился с ним, пожалел себя, государь. На то есть особое средство, его как раз художники употребляют, оттого и странные такие. Это растение, закадычный корешок называется. Он его заложит за кадык и уснет, а во сне увидит Мир и, проснувшись, все в точности воспроизведет. Может, и этого твоего желанного узрит - не знаю, кто уж он тебе, что так переживаешь...

- Да? Переживаешь? Семидесятилетие его скоро, а у меня тут еще конь не валялся! Ни наглядности, ни отчетности... Ладно, пусть идет, корешок свой употребляет, но чтобы к...

А к какому сроку? Виктор Панкратович впервые задумался над вопросом летосчисления. Совпадает, не совпадает... У мусульман вроде вообще пятнадцатый век... Да что же я тут творю? До сих пор из дворца носу не казал, на местах не бываю, оперативных сводок не получаю...

- Как это понимать? - напустился Виктор Панкратович на канцлера. Тот забоялся, затряс полузеленой бородой, потом, когда король разъяснил причину своего недовольства, облегченно вздохнул.

- Так ты же, государь, и не требовал. На то у нас Неписаный Закон имеется.

И трижды хлопнул в ладоши. Не мешкая два силача принесли очень солидных размеров книгу в кожаном переплете с металлическими накладками. На переплете золотом вытеснен герб - все та же рыба с ножом в зубах. Плотные страницы были чисты.

Король вопросительно взглянул на канцлера.

Калидор кивнул:

- По страничке-то пальчиком, пальчиком води, твое Величество. Сперва справа налево, потом слева направо. Потом опять справа налево, потом опять слева направо. Пока не начитаешься вдоволь.

Виктор Панкратович хмыкнул, но послушался и стал водить по пергаменту пальцем, вроде как малограмотный. Под пальцем, точно, стали возникать значки, косые, кривые, но понятные. Король не без интереса прочитал о том, что барон Поромон Скетальский велел с утра пораньше выпороть старшего сына, осмелившегося прилюдно примерить отцовский студер, что в полдень у озера Тардык хуторянин Боля наблюдал схватку двух гавриков за сферы влияния (причем победил, как обычно, синенький, а розовенький околел да изошел дымом), что в городке Темофея странствующие актеры сманили уйти с собой жену, дочь и тещу местного мясника, что на базаре в Фелорете жвирцы шли по пять, а батули, наоборот, по десять, что...

В конце концов король замучился читать.

- Вы мне что подсунули? Не знаете, что материал надо систематизировать, выделить наиболее существенное? Что, самому некогда было заняться, Калидорыч? Или штатов не хватает? Я что, все это один читать должен?

- Именно, государь! Именно! Это же Неписаный Закон, в нем все написано, что за день в державе произошло и случилось, а держава наша немалая! Ежели этот Закон кто другой вместо короля возьмет, то, хоть весь палец исшоркай, ничего не прочтет... А как же? Тут и секретные сведения среди прочих попасться могут, чужой глаз ни к чему. Только законный владыка Листорана вправе знать, что делал намедни любой из его подданных, где что растет, кто помер или родился, откуда что взялось...

Виктор Панкратович глядел на канцлера тяжелым взглядом.

- Если кто из баронов умыслит худое, - торопливо расписывал достоинства книги канцлер, - то государь может преступный замысел упредить, злоумышленника же покарать... Все они тут, у тебя под рукой!

- А сколько времени понадобится, чтобы прочитать дневной отчет? - спросил король.

Калидор прикинул, загибая пальцы:

- Дней за десять, пожалуй, управишься. Если, конечно, отвар травы-неспалихи употреблять...

- А время-то тем временем дальше уйдет! Нельзя ли, чтобы только самое главное писалось да покороче? - А кто может наверняка сказать, что самое главное? - печально спросил Калидор. - Нет, Неписаный Закон листоранские короли завели давным-давно, как бы не сам Эмелий и завел, то есть у Рыбы выпросил по своему хотению...

- Дурак ваш Эмелий, - сказал король, подумал, потом добавил: - И не лечится.

- Не тревожься, государь. Ты и без Закона, своей мыслью все просквозишь! Сколько веков уж прошло, а ты с ходу догадался про Эмелия-то. А это ведь тайна!

- Тайна! - рассерчал Виктор Панкратович. - Тогда почему книга не прошнурована, не опечатана, выдается не под расписку? Знаешь, что за это полагается?

Канцлер задрожал.

Король крепко хлопнул рукой по книге:

- В общем, за халатное отношение к секретной документации ставлю тебе на вид.

Канцлер лихорадочно принялся ощупывать себя, явно ожидая каких-то зловещих перемен в организме после неслыханного королевского наказания. Внезапно его худые плечи сгорбились, словно бы под неподъемным грузом, фиолетовые глаза налились кровью, он застонал, закряхтел, из ушей заструился дым. Бедный старик опустился на четвереньки.

«Вот-те нате, - подумал Виктор Панкратович. - Сейчас превратится, чего доброго, в какого-нибудь гаврика, а мне нынче кадрами разбрасываться ни к чему - только-только начали вроде срабатываться... Да, тут со словами-то надо поосторожнее...»

- Но, принимая во внимание преклонный возраст и отличные производственные характеристики, - поспешно сказал король, - ранее наложенное взыскание снимается...

Калидор очень резво привстал и выпрямился.

- Благодарю тебя, милосердный владыка!

- А ты, Тубаретыч, - обратился король к начальнику стражи, - обеспечь надлежащее хранение, разработай систему допусков, а то ведь ты меня знаешь!

Начальник стражи согнулся в поклоне, соображая, как бы ему половчее устроить систему допусков.

- Первый отдел организовать надо, - подсказал Виктор Панкратович. - Посади туда ветерана ненадежнее, из старой гвардии - есть, поди, такие?

- Даже один участник битвы при Шершавой Заводи имеется! - похвастал Тубарет Асрамический.

- Вот видишь, а ты говоришь...

- Только, знаешь ли, государь, - сказал начальник стражи, - ветерану этому и доселе чудится, что славная битва не кончилась: рубит мебель, посуду бьет, слуг кусает. Мы его в особом помещении держим на цепи.

Виктор Панкратович задумался.

- А-а, тогда отставить. Беречь старика надо, мало у нас таких. Вы ему вот что, пенсию увеличьте...

Прямодушный Тубарет хотел было сказать, что упомянутый ветеран, даром что больной, после той битвы приволок в родовой замок полсотни возов добычи и ни в чем, кроме здравого рассудка, не нуждается, но Калидор подмигнул ему так, что начальник стражи все понял: пенсию эту делить им напополам.

- Мы, старые солдаты, не забудем твоей щедрости, государь! - провозгласил канцлер от чистого сердца.

- И вообще, товарищи, мы чем-то не тем занимаемся, - сказал Виктор Панкратович, обращаясь непосредственно к следящему кристаллу. - Какая-то шумиха, какая-то политическая трескотня... Поменьше слов, побольше настоящего дела. Вот нас тут трое - можем первичную организацию учредить. Разве вы не хотите стоять у ее истоков?

- Хотим, хотим! - обрадовались неизвестно чему Калидор и Тубарет. Оба подозревали, что истоки эти должны уходить непосредственно в королевскую казну.

- У нас особый случай, - продолжал наращивать темпы Востромырдин. - Придется мне самому вам рекомендации давать. Потом уж начнем к людям присматриваться, выбирать достойных, крепить свои ряды.

Виктор Панкратович увлекся, напряг все мышцы памяти и, как по писаному, начал излагать статью «Авторитет коммуниста» из соответствующего словаря-справочника:

- Человек вступил в партию. Что в этот день изменилось в его жизни? Вроде бы ничего особенного не произошло. Завтра, как всегда, включит он свой станок, сядет за руль автомашины или спустится в забой. Займется своим привычным...

- Погоди, государь, - дерзнул Тубарет. - Прости своего верного слугу, но чтобы я, великий герцог, спускался в забой, где одни презренные преступники искупают тяжким трудом свои грехи? За что, государь?

- Да это так, для порядка, - шепотом пояснил Виктор Панкратович. - Какой такой забой, сам понимаешь. Лучше, конечно, когда из самой гущи, но ведь у нас особый случай. И Владимир Ильич из дворян, и Феликс Эдмундович, так что ты не смущайся и не сомневайся. Ну так вот, существуют истины, не требующие доказательств. Одна из таких истин в том, что авторитет коммуниста в коллективе - это хоть никем и не писанная, но тем не менее самая надежная характеристика его деловых и политических качеств, идейной убежденности, моральных принципов. И конечно же, такой авторитет достигается не высотой занимаемого поста и не красивыми речами. На страницах нашего календаря рассказывается...

Фиолетовые глаза канцлера и Тубарета замутились и посоловели. Королевские речи обволакивали их сознание незримой плотной пеленой. А Виктор Панкратович разошелся не на шутку:

- Последовательность и целеустремленность в мыслях и поступках, высокая идейная убежденность, внимание к людям, обостренное чувство нового, единство слова и дела - по этим качествам узнавали и узнают партийца в народе. И смело идут за ним на подвиг в труде, как шли на ратный подвиг в годы суровых испытаний!