За пригоршню баксов - Владимир Гриньков

Что-то похожее на тень пробежало по лицу Андрея Андреевича.

– Кто они? – спросил Костюков. – Откуда? О чем с вами говорили?

– Телевизионщики. Для канала «Культура» стараются.

– Они вам свои координаты оставили?

– Нет.

– А представились? Имена свои назвали?

– Нет.

– То есть, кто они и откуда, вы сказать не можете?

– Не могу, – подтвердил осторожно Андрей Андреевич. – Только то, что они сами мне сообщили.

У него был вид человека, вдруг обнаружившего себя на одинокой зыбкой кочке среди топкого болота, в котором брода нет и где так легко утонуть, стоит лишь сделать шаг в сторону.

– Нам известно, что вы им отказали, – сказал Костюков.

Андрей Андреевич был неприятно удивлен осведомленностью собеседника.

– Не то чтобы отказал, – произнес он неуверенно.

– А причина в чем? – напористо спросил Костюков.

– У нас тут тихое место. Зачем какие-то телевизионщики? Суета одна.

Не хотел Андрей Андреевич объяснять причину своего отказа.

– Извините, но так у нас беседа не получится, – сообщил ему Костюков. – Вы поймите, что идет доследственная проверка. Сейчас я к вам пришел почти как частное лицо. Мы тут с вами сидим, кофе пьем…

Никакого кофе они не пили, конечно, и Андрей Андреевич, обнаружив собственную промашку, расстроился еще больше, но Костюков продолжал, не обращая внимания на состояние своего собеседника:

– И все у нас с вами почти по-домашнему. А может быть иначе. Вызов к следователю, повестка, беседа под протокол с уголовной ответственностью за дачу ложных показаний…

– А вы разве следователь? – уловил несоответствие Андрей Андреевич.

Тогда Костюков снова выложил перед ним свое раскрытое удостоверение, где он был запечатлен в форме офицера милиции, и спросил, многозначительно глядя на собеседника:

– Вам известно, что такое документы прикрытия?

Он блефовал, но сработало.

– Понимаете, – пробормотал Андрей Андреевич. – Просто еще рано.

– Это вы о чем?

– О съемках этих. О том, чтобы на всю страну. У нас ведь экспозиция новая. Я про Тишковых сейчас говорю. Там еще много работы. Предстоит атрибутировать некоторые экспонаты.

Что-то у них с этими экспонатами не клеилось. И смотрительница об этом говорила.

– Поспешили вы с этой экспозицией, да? – понимающе спросил Костюков.

– Не то что поспешили, – еще больше посмурнел лицом Андрей Андреевич, – но все научные изыскания еще впереди.

– Я вас понимаю, – кивнул Костюков. – Хотелось привлечь внимание к знатному земляку, к Марецкому то есть. Быстренько оформили экспозицию…

– Он ведь нам помогает, – сказал Андрей Андреевич, будто оправдываясь.

Кажется, Костюков нащупал болевую точку, прикасаясь к которой он лишал своего собеседника душевного спокойствия. Экспозиция, посвященная истории рода Тишковых. Что-то там Андрей Андреевич сделал не по науке. Поторопился. Земляку хотел угодить. И от денег невозможно было отказаться. Фасад вон подновили. И стеллажи опять же. Какие деньги на культуру отпускаются, про то известно всем. И вот приезжают телевизионщики. Предлагают снимать фильм про музей. И очень интересуются экспозицией, посвященной истории рода Тишковых. И что тут должен думать бедный Андрей Андреевич? То ли это недоброжелатели подстроили, то ли само собой так сложилось, а в чем бы ни была причина, в итоге ожидаются одни только неприятности. Экспозиция сырая, собрана наспех, многое попросту неатрибутировано, и если огрехи музейной работы где-то всплывут – на кого потом пенять? Вот и отослал он этих телевизионщиков, чтобы не накликать на себя беду.

– Телевизионщики напористо действовали? – спросил Костюков. – Настаивали?

– Да я бы не сказал.

– Неужто скромные оказались? – не поверил Костюков.

– Без нахальства, – подтвердил Андрей Андреевич. – Интеллигентно все, по-тихому.

А ведь они себя так и должны были вести, подумалось Костюкову. Потому что им эти мифические съемки на самом деле и даром не нужны. Съемки – это легенда. Лишь повод для разговора. О чем? История Тишковых их интересовала? Или Марецкий? Скорее всего, они все-таки по поводу Марецкого приезжали.

– Кроме съемок еще о чем вы с ними говорили?

– О музее.

Надо же, музей их интересовал. Кто бы мог подумать.

– Конкретнее, пожалуйста.

– Спрашивали, давно ли эта экспозиция развернута.

– Тишковская?

– Да, она самая. Еще интересовались, откуда к нам поступают экспонаты.

– А откуда, действительно?

– Надо документы поднимать, – сказал Андрей Андреевич. – Там все зафиксировано: когда экспонат поступил, откуда. У нас учет.

– А вот как по-вашему, – произнес Костюков с доверительностью в голосе, – эти люди, которые к вам приезжали, – они действительно телевизионщики?

Андрей Андреевич посмотрел собеседнику в глаза. Хотел бы, наверное, поосторожничать, да понял, что от него ожидают только правдивого ответа, и сказал в сердцах:

– Нет, конечно! Ну какие они телевизионщики, черт возьми! Что я, телевизионщиков никогда в жизни не видел, что ли?

Счастья в жизни не бывает. Если вам сейчас хорошо и кажется, что жизнь светла и беззаботна, это всего лишь означает, что вы, забыв об осторожности, просмотрели приближение большой беды, которая вот-вот обрушится на вашу голову. В том, что все именно так и обстоит, Юшкин нисколько не сомневался. Еще совсем недавно он жил, можно сказать, в свое удовольствие, пил и ел за чужой счет, только удивляясь при этом, с какой же стати судьба вдруг повернулась к нему вполне приличной стороной, но ощущение счастья в конце концов испарилось столь же внезапно, как и пришло. И остались только мрак и ощущение чего-то страшного.

У беды до сих пор не было имени, но был зримый образ: крепкий молодой парень, безмолвно подливающий и подливающий Юшкину водку. Теперь Юшкин уже знал цену этому до поры необъяснимому гостеприимству. За выпитое здесь он заплатит. Кровушкой своей. Литр за литр. Пять за пять. Он не согласен на такой неравноценный обмен, но его никто и не спрашивает.

– У меня правда нет денег, – сказал Юшкин. – Если бы были – давно отдал. Ну убьете вы меня, а что толку?

Парень бросил на Юшкина быстрый взгляд, но промолчал. Подлил Юшкину водки. Юшкин пить не хотел, потому что ему уже было достаточно, совсем немного оставалось до состояния беспамятства, в которое он впадал ежедневно.

– Если хотите, я могу отработать, – подсказал Юшкин. – У меня ведь опыт. И связи кое-какие остались. Я могу под присмотром. То есть у вас будет полная информация. Каждая сделка под вашим контролем. Это ведь не я деньги замылил, поймите. Меня просто кинули. Обычное ведь дело, если разобраться. Я бизнес честно вел. А они мне деньги не вернули. Это как? Это нормально? Теперь они чистые, а я в долгах как в шелках. А вы деньги не у них требуете, а у меня. Где логика?

– Ты пей, – сказал парень.

– Я пью.

– Пей! – повысил голос парень.

Юшкин выпил водку, закашлялся. Парень смотрел на него с брезгливостью человека, вдруг увидевшего на обеденном столе таракана.

– Да, – признал Юшкин, откашлявшись, – я от вас бегал. Но не потому, что деньги не хотел возвращать. Просто боялся, что убьете. А вообще я за справедливость. Должен – плати. Я буду платить. Дайте только возможность.

– Дадим, – посулил парень.

И его демонстративно безразличное отношение к словам собеседника повергло Юшкина в такой ужас, что он, совершенно пьяный и потому не способный себя контролировать, взвыл:

– Да что ж вы делаете? Зачем вы делаете? Зачем?

Он рвал на груди рубаху и казался невменяемым – еще немного, и бросится на своего собеседника. Но парень не дал Юшкину разойтись окончательно. Поднялся из-за стола, сбил с ног и пару раз его, лежащего, ударил. Юшкин затих. Парень доволок его до кровати и пристегнул наручниками.

– Чем меньше будешь кричать, тем дольше проживешь, – вывел он нехитрую формулу дальнейшего юшкинского существования.

На этом, наверное, их сегодняшняя беседа и закончилась бы, но парень неожиданно спросил:

– Значит, свой долг ты признаешь?

– Ясное дело! – с готовностью отозвался Юшкин, которому очень хотелось жить.

– И что – большие деньги?

– Сами знаете! – огрызнулся Юшкин.

– Сколько?

Проверял он Юшкина, что ли?

– Двести двадцать. Это если без процентов. Ну и проценты еще набежали. Я ж не отказываюсь. Я верну. Свой долг я целиком признаю.

– Двести двадцать – чего?

– Тыщ, – сказал Юшкин. – Баксов. Так ты не в курсе?

Он обнаружил, что все не так скверно, как представлялось ему еще каких-нибудь пять минут назад.

– Слушай, они же тебе не сказали ничего. Не доверяют. Ты сам человек подневольный. А меня мордуешь. Давай-давай, – сказал Юшкин, которому выпитая водка придавала дерзости. – То-то они тебя потом отблагодарят. Вся грязная работа – тебе, а денежки мои – им. Нам надо договариваться!