Тридцатая застава - Ф. Вишнивецкий

Этим, должно быть, и объяснялось самоуверенное поведение агента на заставе и здесь, в штабе. Он с любопытством рассматривал командиров. Особенно понравились ему два молодых с красными звездами на рукавах гимнастерок. Обыкновенные люди и смотрят на него беззлобно, даже добродушно. А в школе столько наговорили им о чекистах, что он представлял их какими-то дикарями…

Когда конвоиры вышли. Кузнецов пригласил нарушителя, указывая жестом на стул:

— Садитесь, рассказывайте…

Нарушитель понял жест старшего командира, взглянул на стул, но продолжал стоять, повторяя уже известную версию:

— Их бин политише эмигрант, герман, Берлин, ферштейн?

— Не можете, значит, говорить по-русски? Что ж, поможем вам, — улыбнулся Кузнецов и вызвал переводчика. Когда тот вошел, майор повторил:

— Садитесь, рассказывайте, кто вы, откуда прибыли, зачем?

Услышав немецкую речь. Ганс начал быстро рассказывать, так что переводчик едва успевал за ним.

— Я счастлив, что попал наконец к нашим друзьям. Мы, немецкие рабочие, очень любим Советы, благодарны советским людям за их моральную поддержку в нашей борьбе против нацистов…

Его рассказ казался довольно правдоподобным и искренним, в отдельных местах даже голос прерывался не то от волнения, не то от радости, что удалось встретить людей, которые поймут его страдания и помогут в беде. Молодые политруки сочувственно поглядывали на возбужденное лицо Брауница, готовые подойти к нему и от всего сердца пожать руки, успокоить. Они так много читали о жертвах фашизма… Но почему у Кузнецова такое холодное, бесстрастное лицо? Странно: чуткий, отзывчивый, душевный человек — и такое безразличие к чужим страданиям…

— И все же непонятно, что вас заставило эмигрировать, — холодно прервал его Кузнецов.

— Но вы еще не знакомы с листовкой, я прошу перевести…

Переводчик прочитал по-русски содержание листовки. где действительно рассказывалось о гонениях на коммунистов и тех, кто им сочувствует. Упоминалась и семья Петера Брауница.

— О, мой добрый отец и бедная сестричка! Они и сейчас в гестаповских застенках, в Старом Моабите… — При этих словах Ганс даже слезу смахнул. — Вам в свободной стране, конечно, трудно представить, каким пыткам они подвергают всех, кто против наци. Что же мне было делать? Вот и решил. Рискуя жизнью…

Он окончательно вошел в роль и уже не стеснялся слез. Голос его дрожал, прерывался. Байда и Лубенченко с волнением смотрели на эмигранта — вот она, жертва фашизма!

До чего довели, проклятые, человека!

А Кузнецов все тем же ровным, спокойным голосом продолжал выяснять обстоятельства семейной трагедии Брауницев.

— Выходит, ваш отец и сестра коммунисты?

— Отец — да, а о сестре не знаю… Сами понимаете, глубокое подполье…

— Но почему вы, стремясь к своим друзьям, как сами говорите, при встрече с этими друзьями бросились бежать обратно?

Ганс потупился.

— Конечно, глупо вышло. Но такой туман был, не мог разобраться, попал ли я туда, куда стремился всей душой А тут еще эта овчарка…

— Понятно. А теперь, господин Брауниц, или как там ваша настоящая фамилия, перейдем к делу, сказок довольно: давно ли со школьной скамьи, кто вас послал к нам, какое задание? Только правду говорите, без сказок!

— Я сказал истинную правду, господин майор! — взмолился Ганс, и это было первой ошибкой шпиона: откуда ему известны звания советских командиров?

— Напрасно упорствуете, молодой человек, — подключился Шумилов. — Идите отдыхать да хорошо обдумайте свое положение.

Когда нарушителя увели, Кузнецов обратился к политрукам:

— Итак, товарищи, ваше первое знакомство с противником состоялось. Как видите, в его арсенале много уловок, чтобы ввести нас в заблуждение…

— А теперь поезжайте на заставы, знакомьтесь с людьми, обстановкой, потом поговорим, — сказал Шумилов. посматривая на часы. — А нам с тобой, Петр Сергеевич, пора в райком. С ними и подъедем.

Через несколько минут тачанка тридцатой заставы, запряженная крепкими рыжими лошадьми, позванивая тарелками на ступицах, подкатила к двухэтажному зданию Збручского райкома партии. В скверике перед домом уже собрались члены бюро, актив. Среди них — Батаев, Голота и директор МТС Герасименко.

— Задерживаетесь, товарищи, а еще говорите, что пограничники — народ точный, — издали упрекнул Батаев командиров отряда и, прищурившись на Антона, спросил: — А это кто же с вами?

Байда соскочил с тачанки.

— Здравствуйте, Аркадий Никанорович! Не узнаете?

— Тебя? Ты что же, бисов сын, думал проскочить мимо райкома незамеченным, как тогда в Базавлуке? Хорош, нечего сказать! А я еще считал тебя своим лучшим воспитанником… — Он по-отечески обнял Антона, довольно улыбнулся — Да ладно, за давностью лет, как говорят юристы, обвинение снимается, прощаю. Выберешь время — заглядывай, Антон. Всегда рад тебя видеть. Симон Сергеевич, Григорий Петрович! — подозвал он Голоту и Герасименко, — Знакомьтесь, новый политрук заставы. Надеюсь, жить будете дружно…

— Да мы как будто знакомы: очень похож ты, товарищ политрук, на своего брата Евгения. Я его добре запомнил…

Попрощавшись с командирами и новыми знакомыми, политруки не стали задерживаться, чтобы к вечеру быть на месте. Лошади бегут споро, тени от придорожных деревьев разрисовали серое полотно дороги причудливыми узорами. Но ничего этого не замечают политруки: они еще не пришли в себя от сегодняшней встречи с «политическим эмигрантом». Противоречивые мысли возникают в голове. Может, этот молодой человек, их ровесник, и впрямь стал жертвой фашистского зверства?

Начинало темнеть, когда тачанка въехала во двор заставы. Боевой расчет уже произведен. Получив задание, очередные наряды уходят к месту службы. С правофланговым нарядом ушел к своему участку и Николай Лубенченко.

Общительный по натуре Антон быстро вжился в семью пограничников, нашел общий язык с Кольцовым. Труднее было с конем прежнего политрука Орликом, который никак не хотел признавать нового хозяина. Пришлось несколько дней прикармливать с руки, пока тот перестал коситься на нового седока и вздрагивать при каждом прикосновении.

Кончалось лето. Погода стояла тихая, солнечная, какая бывает в это время на юге Украины. В один из таких дней начальник заставы и политрук верхом отправились на правый фланг: надо пересмотреть места для расположения скрытых нарядов. Холмистый склон вдоль берега порос редкими побегами вокруг полусгнивших пней.

— Взгляни на эти пни, Сергей Васильевич Семенюк говорит, что когда-то у помещика Кравецкого здесь был сад. После гражданской войны он захирел, а сейчас только пни да дикая поросль торчат. А что, если насадить здесь новый? Эго же богатство, красота! Ведь даром пропадает земля…

— Дело твое, Антон, но чтобы не мешать нашим непосредственным задачам.

— А разве это не непосредственная задача? Поможем колхозникам — они помогут нам. Да и для ребят пригодятся свежие яблочки, груши.

— Когда это будет! — Кольцов пожал плечами и замолчал. Столько забот на границе, а тут еще с садом возись.

На стыке с двадцать девятой заставой их уже ожидали ее командиры — Асхат Бахтиаров и Лубенченко. О встрече договорились вечером. Последние события на границе не предвещали ничего хорошего. Необъявленная война обострялась. Вражеская агентура не считается с потерями, и кто знает, что она еще готовит. Надо обсудить ряд вопросов взаимодействия.

— Вот вчера наряд обнаружил записку, — пожаловался Лубенченко. — Какой-то «друг-приятель» вновь предупреждает, что к нам прошел враг. Проморгали, мол… Если ты настоящий друг, предупреди, когда он собирается…

— Чего захотел! — засмеялся Бахтиаров. — Тогда бы нам нечего было делать. Расставляй силки и голыми руками бери нарушителя, как грибы в лесу. И нечего ругать этого неизвестного «приятеля», сами виноваты. Ведь бумажка эта, видно, целый месяц пролежала в траве, пока ее обнаружили… Вот и посуди, кто виноват. Нельзя в жизни видеть только дурное, во всем надо находить рациональное зерно. Может, этот «приятель» нам еще пригодится… Верно, политрук? — весело подмигнул он Байде.

Антон с интересом слушал рассуждения Бахтиарова. «Молодец! Настоящий солдат, как сказал бы Шумилов». Очень понравился ему начальник двадцать девятой, приятно работать с таким соседом.

— Тот же почерк! — воскликнул Кольцов, рассмотрев пожелтевшую бумажку, и рассказал о событиях февральской вьюжной ночи. — Хорошо было бы свести знакомство с автором этих писулек…

Никто из них тогда не думал, что не так уж далеко время, когда их дороги скрестятся с автором необычных предупреждений.

А на заставе Кольцова ожидал приятный сюрприз: жена, наконец, приехала!