Минское небо - Андрей Диченко

Спальный район есть спальный. Ночью некая андеграундная жизнь может протекать только во дворах, в окружении безликих домов. Будь то лавочка возле подъезда, или же сам подъезд, или даже качели, которые видно прямо перед выходом… Они скрипят, подавая в пустоту пронзительные сигналы отчаяния.

Под утро ничего этого не было, только бутылки из-под водки, асфальт, усеянный монотонной россыпью окурков, и новые надписи, выцарапанные на лавках и нарисованные в подъездах… Иногда блевотина как символ отчужденности от мира.

Олеся, проехав две остановки, вышла из синего троллейбуса и направилась в разбитый подземный переход, который должен был ее вывести к станции метро «Институт культуры». Повернув голову влево, она случайно увидела на табличке название улицы, по которой шла. Улица Прыгожая, что с белорусского языка переводилось как Красивая… Она погрузилась в переход: несколько десятков метров между бомжами, полупьяными людьми, кидающими на нее странные взоры — и она уже была на почти пустой станции.

4

Ночные клубы — огни темной энергии ночного Минска. Это круто, когда ты выходишь из подъезда, смотришь на небо, подсвеченное отражениями ночных фонарей…

Я иду на тусовку, я иду на дискотечный движ. Я часть прогрессивной молодежи. Я винтик квинтэссенции бомонда. Я сегодня буду там.

Дует холодный осенний ветер, продувает черные в сеточку колготки и, как всегда, нагло задирает мою нескромную коротенькую юбочку. Ничего страшного, главное, дойти до клуба, а там уже будет хорошо и тепло. Там будут дяди с деньгами, жаждущие меня. Там я буду в центре внимания, между вспышками слепящих и манящих огней.

Сначала троллейбус — судя по его состоянию, мой ровесник, выкидыш последних пятилеток советской империи. Потом подземный переход. Запах блевотины и кошачьей ссанины. Переход — место укрытия от бдящей по ночам милиции.

«Уваход» — станция метро «Институт культуры»

Я сажусь в полупустой вагон метро. Поезд разгоняется и прыгает в тоннель, из которого выберется на свет следующей станции с осыпавшейся побелкой на потолке. В метро можно читать рекламу, а лучше — спать. Его сонная обстановка позволяет вспомнить недоделанное и трезво, вдали от бесполезной общественной массы, оценить происходящее.

«Требуются каменщики, кровельщики, прорабы… зарплата высокая». Я будущий учитель русского языка и литературы. Но это только в будущем. Сейчас я проститутка. Да, я обвиняю себя в этом, где-то презираю, что не смогла стать сильной волевой женщиной. Я не буду рассказывать внукам о том, как закалялась сталь моей жизни, поэтому ко всем своим целям я стараюсь идти путем наиболее легким, но, к сожалению, презираемым со стороны все еще консервативного общества.

А что мне оставалось делать?

Станция метро «Площадь Ленина»

Я не прораб и не строитель, не банковский рабочий и не депутат Национального собрания. Много денег у меня никогда не будет. Идеи, ради которой можно будет сказать смерти «да» — скорее всего, тоже. И что мне остается делать? Возвращаться обратно из света неоновых огней во тьму бесконечных и потерянных белорусских полей и лесов. Я смотрю в исцарапанное окно электрички. Обрывки света позволяют разглядеть мелькающие трубы, по которым в черных проводах бежит электричество — кровь города. Справа от меня сидит дядя в зеленом пальто и старомодной шляпе с узкими полями. Он читает газету, пробегая глазами по бессмысленным статьям серой повседневности. Мне ни к чему все это. Та повседневность, о которой пишут в газетах — ложная и иллюзорная. Настоящая правда у каждого из нас внутри, как Бог. Да, точно. Только в нас. Метро разгоняется еще быстрее, и мне становится немного страшно, что сейчас вдруг весь свет погаснет и мы окажемся во тьме, из которой выхода не будет. Да ладно, я и так во тьме, куда уже дальше-то?

Нет, уже близко следующая станция. И в вагоне приятный голос из динамиков сообщает о том, что надо присматривать в метро за своими вещами. Везде этот голос гонится за нами и предупреждает о чем-то тревожном. Складывается порой ощущение, что жизнь наша протекает в вечном страхе.

Станция метро «Октябрьская». Переход к поездам Автозаводской линии

Я встаю и выхожу из вагона. На фоне играет попсовая музыка с текстом о том, как же все вокруг обалденно и прекрасно. Мелодия отражается от гладких стен помещения станции и становится такой же нереальной, как и сопутствующий ей текст. Я погружаюсь в один из пролетов этого хорошо освещенного минилабиринта, этого муравейника, где со мной находятся другие шатающиеся по своим причинам люди. Но среди серой массы я нахожу своих — таких же девочек в юбках и ярких кофточках, которые маршем ночных бабочек идут через врата хаоса.

Приближается следующая станция, только уже по Автозаводской линии. Минское метро — оно не такое, как в других столичных городах. Оно, построенное в восьмидесятых, отдает имперским пафосом и монументальностью. Оно — поглощает свет, как самое настоящее подземелье. И в нем ты чувствуешь простор и равновесие: никогда не бывает холодно и в жару всегда гуляет резвый сквознячок. А еще сухая пыль, от которой с непривычки хочется постоянно чихать и тереть и без того воспаленные глаза.

Глядя на все это броуновское движение людей и поездов вокруг, хочешь верить, что ты не одинока. Точнее, что ты не одна такая. А после этих поверхностных умозаключений жить становится намного легче. Но потом, правда, тяжелый груз вновь падает на грудь, обматывается вокруг шеи и тянет на дно, в канализацию, где и собрана вся правда этого города, да и любого другого.

Станция метро «Немига»

Когда я проезжаю мимо неё, у меня возникает чувство, что эта станция наполнена призраками. Помнится страшная трагедия, когда тут беспощадно задавили несколько десятков людей. В основном, таких же молоденьких девочек, как и я. На самом деле это был обычный пример жестокости современного мира. Нас, маленьких беззащитных существ с проколотыми ушами, нежными голосами и длинными волосами, давят, как нежеланных котят, и удаляют из чрева школьниц, как внепланово появившихся деток. А я вот никогда не дамся. Буду бороться со всем этим до последнего. И любви буду добиваться, хотя в таких вот городах, как Минск, ее продают за деньги, а в провинции просто выменивают на бухло… Эволюция отношений превратилась в повседневность сношений. Немига — алтарь последних жертвоприношений ХХ-ого века.

Станция метро «Фрунзенская»

Поздно вечером, когда едешь в вагоне, можно заметить, как невыносимо долго проходит время между станциями. Будь тот же час-пик кажется, что поезд мчится намного быстрее. Стоит закрыть глаза — и ты уже на следующей станции. А ночью все не так. Мне кажется, что понятие метро и ночь полностью совместимы и подходят друг другу. Если ночью не спать, то она длится невыносимо долго. Особенно в те минуты, когда тебя трахают потным членом.

Станция метро «Молодежная»

Вот я, типа, сижу за столиком, ножку за ножку закинув. Пью модные коктейльчики. И уже вижу, как с загипнотизированным взглядом ко мне подходит клиентура. Скоро этот чертов мужлан, которого дома ждут жена и дети, будет стонать, как счастливое животное, а я буду лежать, отворачивая голову от мерзких поцелуев. А потом я пойду в душ, струи горячей воды слегка заглушат страдания маленькой и ласковой кошечки.

Станция метро «Пушкинская»

Они всегда пьяные — даже те, что за рулем. Я не люблю запах спирта, поэтому сама пью. Все правильно: алкоголь является катализатором либидо. Пускай дедушка Фрейд плачет и переворачивается в гробу, когда будет глядеть, в каких целях используются его теории, а точнее, что ими оправдывается.

Если учение Фрейда начинают считать всецело верным, то это значит, что конец света уж точно не за горами. По ночам белорусская столица становится новым Содомом, огромной машиной, которая питается энергией наслаждения. Днем же она питается деньгами… Вся его широта, вся злость этого города легко уживаются с потерянными судьбами панельных девчонок вроде меня. Но великие и всепоглощающие рвотные массы разбухают в желудке города и вскоре будут готовы вырваться наружу, и тогда телевизионным каналам и воняющим идеологией газетам умалчивать это станет не под силу…

Да здравствует Апокалипсис. Я его богиня… Верностью я буду служить дьяволу, а вот верить все равно в Бога — так уж у нас заведено… не знаю, правда, с каких пор это все тянется. Но, глядя на свинорылое общество, можно сказать, что очень давно.

Станция метро «Спортивная»

Ну вот, вижу в стекло, как менты волокут какого-то парнишку. Тот, видно, пьяный и к тому же очень сильно избитый, сам уже идти не в состоянии. Каменные лица сотрудников правопорядка еще раз подтверждают их беспристрастность и педантичность, граничащую с обыкновенным садизмом. Каждый день по радио я слушаю сказки о том, что мы выходим на первые места в мире спорта. Почему же нам не скажут, что мы давно уже на первом месте по количеству абортов и детской проституции? Если бы сказали, то у меня по этому поводу уже давно висела бы грамота и на шее болталась медаль. Я засмеялась и этим смутила сидевшего рядом парня. Он вдруг начал поправлять свою прическу, думая, что с ней что-то не так. Глупый мальчик, я совсем на него не смотрела, просто думала о том, какие же будут выдавать нагрудные значки за первое место по проституции и абортам. Ботаник как-то рассказывал мне, что 90 процентов угнанных в Германию женщин юного возраста во время второй мировой войны, оказались девственницами, что сильно смутило нацистов. Типа, с высоконравственным народом войну они не выиграют. А сейчас от нашей поруганной нравственности остались только бабки, продающие семечки на остановках… Я опять засмеялась. Парень поглядел на меня и улыбнулся.