Выбор Евы (СИ) - Сергей Гончаров

На уроках судьи рассказывали, что первые поселенцы прибыли из-за океана на большом корабле. И этот корабль действительно был — на побережье, восточнее кладбища техники. Одним боком он лежал на дне, а второй частично выглядывал из-подо льда. Как рассказывали судьи, первые поселенцы встретили Период Бурь в океане и огромные волны выбросили их судно на мель.

На кладбище техники Байомин чувствовал себя умиротворённо. Различные экскаваторы и бульдозеры, автосамосвалы, гидромолоты, кабелеукладчики, всевозможные краны, гидроножницы, бетоноломы, бурильные машины. И множество других агрегатов и спецтехники, которая уже никогда не сможет двинуться с места. Всё стояло ровными рядами, впритирку. Словно бойцы на общих сборах.

Ответ на вопрос кто и для чего оставил эту технику на берегу океана исчез вместе с цивилизацией.

В этом месте Байомин любил размышлять, да и просто отдыхать от суеты, которая прекращалась в поселении лишь на Период Бурь. Звери на кладбище техники почему-то не заходили. И опасаться можно было лишь медведей, которые могли бродить по окрестностям в поисках моржей. Больше мешали не дикие животные и не звери, а ребятня, прибегающая поиграть на древних машинах. Взрослые им этого не разрешали, но когда это дети слушались взрослых, тем более в таких вопросах, как «сходить посмотреть загадочные места»? Собственно Байомин и сам убегал на кладбище техники тайком. Ему исполнился лишь тринадцатый Сезон, и, естественно, ни один здравомыслящий родитель не отпустил бы ребёнка из-под защиты стен. При этом если остальные дети старались такие вылазки совершать группой, то сын Гтирера предпочитал одиночество.

Или компанию Бристы.

С этой голубоглазой девочкой он познакомился на уроках. Она была из семьи Судей, потому он её раньше и не видел. Дети этой семьи предпочитали играть отдельно. На уроках Байомина посадили рядом с ней, и он сразу влюбился. Как говорится — до кончиков ушей. Несколько Сезонов ходил на уроки к Судьям и лишь в конце прошлого, после нескольких бессонных ночей, признался Бристе, что любит её. Каково же было удивление, когда дочь судьи ответила взаимностью, да ещё и отругала за нерешительность.

Байомин забрался в кабину одного из экскаваторов. Закрыл за собой дверь и сел в кресло. Ещё не так давно он любил играть, будто эта машина была на ходу. Он представлял, как ездил на ней по городу и убивал выпрыгивающих отовсюду зверей. И особенно Вожака и Серого.

Теперь же он сел в кресло и ему стало стыдно играть. Будущий разведчик откинулся на задубевшее сидение, закинул ноги в унтах из тюленьей кожи на приборную панель. Закрыл глаза и унёсся в воображаемый мир. В тот мир, где он и Бриста были главными действующими лицами всей вселенной.

Главный разведчик вернулся с Совета в подавленном настроении. Молча прошёл к кровати. Медленно присел.

— Неужели всё так плохо? — поинтересовался Зайрик, средний сын.

В доме стало тихо, словно звук выключили. Даже малышня перестала вопить и пытаться догнать друг друга, сгрудились кучкой вокруг котла электроводонагревателя. Гтирер и Бримо возились с трупом в задней части дома, потому тишину не заметили. Когда, наконец, и они поняли, что стало подозрительно спокойно, старший брат решил проверить, чем вызвано молчание. Он вытер руки о только что снятую с мертвого бойца одежду и вышел в жилую зону.

— Отчего такое безмолвие? — Гтирер обвёл комнату взглядом. — К нам прокрался зверь?

Домочадцы, будто по команде, посмотрели на главного разведчика. Флор почувствовал взгляд. Что-то проворчав под нос, медленно поднялся.

— Что, старый, произошло? — с нескрываемым презрением в голосе спросил старший сын.

Главный разведчик холодно посмотрел на Гтирера.

— Ничего хорошего, — буркнул он. — Тебя Дидли ждёт. Причём срочно. У него есть для нас задание.

— Я не могу, — Гтирер направился обратно в нежилую половину дома. — Пусть Зайрик сходит.

Средний брат открыл рот возмутиться, почему это старший перекидывает свою работу на него, но отец перебил:

— Он сказал, чтоб пришёл именно ты, и при этом срочно.

«Неужели Дрина проболталась?!» — на секунду в душе разведчика похолодело.

В следующее мгновение он откинул эти мысли. Если бы жена убитого проговорилась, то уже пожаловали бы человек двадцать бойцов с самыми серьёзными намерениями.

— Хорошо, — голос Гтирера повеселел. — Сейчас пойду. Кстати, а ты куда это собрался?

Флор взял оружие, насыпал в сумку патронов.

— По делам, — коротко и холодно ответил отец. Старший сын решил не спрашивать, что замыслил папаша. Понял: тот всё равно не ответит.

Бримо, конечно, не обрадовался, что далее возиться с трупом придётся самостоятельно. Он вообще уже начал жалеть, что взялся за это дело. Но Гтирер вскоре станет главным разведчиком, и с ним надо дружить. А то, что людоед и заставляет помогать ему в этом людоедстве…

«Такие мелочи можно и простить», — думал Бримо.

На улице стояла прекрасная погода. Туда-сюда сновал народ, под навесом громко ругались бабы. Жизнь кипела и бурлила, словно и не было никакого нападения зверей несколько часов назад. Гтирер бодро дошагал к дому судей. У крыльца чего-то дожидался Ихтин, друг детства. Когда-то они вместе с будущим столяром убегали за частокол, представляли, что охотятся на изгнанников. Вместе заигрывали с девчонками и вместе впервые попробовали пойло самогонщиков. Через всё детство прошла у них неразрывная дружба. Она сохранилась и сейчас, но лишь как дань традиции. Изменились интересы, у каждого появились цели в жизни. Вдобавок разные профессии наложили на каждого свой отпечаток.

Ихтин растолстел, заматерел. Жена нарожала ему прорву дочек, по две-три за раз. Частенько их похищали звери, но столяр к этому, казалось, привык. Да и жена не подводила, сразу восполняя потерю двумя-тремя новыми малышками.

Он стоял возле единственных в поселении часов — солнечных. Их циферблат был разделён на двадцать четыре деления, и тень от стоявшего в центре плоского треугольника указывала время. Бегать, смотреть который час было прерогативой детворы.

Поболтав с другом детства, Гтирер узнал, что Ихтин пришёл просить за одну из дочерей. Она затеяла под навесом склоку, в которой самогонщице сломали нижнюю челюсть и теперь ещё непонятно выживет ли она вообще. Судья, который рассматривал это дело, постановил, отрубить зачинщице на правой руке три пальца: большой, средний и мизинец. При таком раскладе дочь становилась обузой, ведь хватательная функция основной руки терялась. Ихтин же и пришёл оспаривать решение, находя его, по меньшей мере, зверским.

— А ты с тем судьёй, что выносил решение, разговаривал? — поинтересовался Гтирер.

— Первым делом, как утром узнал, так и побежал сразу к нему. Как я там только не распинался. Бесполезно. Сказал, что раз у самогонщицы есть шанс умереть, то и моя дочь этого заслуживает. Ты представляешь до чего дошло? Ровняют самогонщиков с нормальными людьми! Совсем… озверели, — намного тише сказал он последнее слово.

— Но ведь она может и выжить?! — Гтирер приподнял шапку и почесал затылок. — И что тогда? Получается, твоя дочь навсегда становится обузой, а та…

— Вот и я о том ему пытался втолковать, — развёл руками Ихтин. — Но знаешь же, насколько они тупоголовы. Ничего вокруг не видят!

— Думаешь, Дидли поможет?

— Если не он, то кто? — задал риторический вопрос друг детства.

Главный судья был в поселении последней надеждой. Если уже никто и ничто не могло помочь, то шли к нему. Зачастую, если он не мог помочь физически, то помогал советом, что в некоторых ситуациях было гораздо важнее.

Ихтин остался у крыльца. Его должны были позвать. Гтирер поднялся, сообщить о том, что пришёл. Только поднёс руку к двери, постучать, как та сразу распахнулась. На пороге стояла Сия. Её лицо расплылось в улыбке, когда она увидела, кто пришёл.

— У меня такое есть тебе рассказать… — заговорчески защебетала она.

— Сия! — послышался строгий голос главного судьи. — Это разведчик?

— Да, пап, — звонко крикнула дочь. — Гтирер пришёл.

— Пригласи его ко мне, — последовало указание.

Сия отошла в сторону, сделала пригласительный жест рукой, а губы растянулись в счастливой улыбке, будто Гтирер принёс ей самый драгоценный подарок. Разведчик прошёл в дом. Первая часть, как и у остальных, отгорожена шкурой. Совет всегда заседал в третьей части, а весь немаленьких размеров дом разделён на восемь зон: учебную, для заседаний Совета, четыре жилых, хозяйственную и запасную. Последняя вообще была нонсенсом поселения. Лишь семья судей имела столько пространства в доме, что могла часть его не использовать.

— Пойдём, я покажу! — Сия взяла его за руку, и провела через жилую часть, туда, где заседал Совет.