Мама, я доктора люблю - Алина Зарайская

Анжела решительно откинула теплое одеяло и почти побежала в ванную. Холодный душ и крепкий горячий кофе быстро привели ее в бодрое, деятельное настроение. По магазинам Анжела ходила, чуть ли не приплясывая от переполнявших ее энергии и радости, сменивших мрачную апатию предыдущих дней. Накупив кучу всяких мелочей и вкусностей и с трудом упихав все это в рюкзак, Анжела со всех ног побежала на вокзал, чтобы успеть на последнюю до перерыва электричку.

А вечером неожиданно приехала Полинка. Она, отдуваясь, поставила на стол большой тяжелый пакет и внимательно посмотрела на подругу.

— Ты что-то на себя не похожа, — покачала она головой. — Глаза вроде радостно блестят, и улыбка во весь рот, а сама бледная и осунувшаяся. Что случилось?

— Сейчас расскажу. Только сначала сама ты мне расскажи, почему ты здесь, а не рядом с Саликом, да еще с таким огромным мешком и в таком шикарном платье? — Полина покрутилась, продемонстрировав развевающийся блестящий подол и задорно подпрыгивающие на груди кружева. — Вы что, поругались? Или поженились?

Полина расхохоталась:

— Ни то ни другое! И всегда-то тебе крайности мерещатся! Просто Салик уехал, у него срочный заказ. А я решила купить к его приезду что-нибудь эдакое и наткнулась на это чудо. — Она выразительно взмахнула подолом. — И сразу, естественно, примчалась к тебе, показать приобретение и узнать, как дела.

— Платье — глаз не оторвать, и дела тоже хорошо, правда, с некоторыми изменениями.

Полина испытующе заглянула Анжеле в глаза.

— Я тебе все объясню, только давай сначала разберем твой пакет и дополним твои гостинцы тем, что я привезла сегодня из города — тоже всякие вкусности.

— И что, телефон у него так и не отвечает? — Полина почти час, не перебивая, хмуро слушала рассказ подруги об исчезновении доктора и находке его все объясняющего письма.

— Нет, — Анжела грустно опустила голову. — Но ведь мало ли что может быть: дела, батарейка села, деньги закончились…

— Я не хотела бы тебя огорчать, но, по-моему, он тебя просто кинул. Что, дела длятся беспрерывно целый день, и все такие, что на короткий разговор по трубке отвлечься нельзя? Или денег за целый день нельзя положить, как будто в Петербурге пунктов приема платежей днем с огнем не найти?

— Но если он просто сбежал от меня, тогда зачем было номер и адрес давать и к себе звать?

— Для видимости. Мол, он хороший, честный, не прячется. Только почему-то телефон все время не работает и никого нет дома.

— Нет, Полина, ты не права. Этак можно все что угодно перевернуть. Откуда ты, например, знаешь, что Салик поехал по делу, а не на свидание? У тебя ведь и мысли такой не возникает, правда? Потому что ты не только рассуждаешь, но и чувствуешь. И какие бы предположения ни казались правдоподобными, сердце выбирает безошибочно. Ты бы не говорила так про Володю, если бы знала его так же, как я, и если бы прочитала его письмо. Такие слова нельзя написать нелюбимой женщине, той, от которой хочешь избавиться!

— У тебя слишком доброе сердце. Оно просто не может подсказать тебе ничего плохого. Я знаю, ты всегда чутко реагируешь на несчастья и печали других, но зла не видишь. И если бы с Владимиром что-то случилось, это ты бы почувствовала, а подозрительности, коварства, равнодушия ты в людях не замечаешь и готова поверить всякому ласковому слову, не задумываясь о том, что оно может быть сказано не искренне, а с расчетом или просто в шутку.

— Но невозможно врать систематически и ни разу не выдать себя! Можно поиграть, обмануть, но не продолжать же так месяцами! Все время следить за собой, чтобы, не дай Бог, не забыться! Да кому же и зачем захочется так напрягаться?!

— Ох, Анжелка, не знаю я, кому и зачем, а только доктор и его поведение мне доверия не внушают. Ну да Бог с ним, может, я и не права. Я всегда перестраховываюсь, ты же знаешь. Давай уже спать ложиться. Я, честно говоря, сегодня не выспалась, а завтра надо пораньше встать, чтобы успеть домой к возвращению Салика.

Глава тринадцатая

Анжела продолжала хлопотать в огороде и была относительно спокойна. Она каждый день по нескольку раз звонила Володе, но телефон так и не отвечал. Постепенно девушкой начала овладевать апатия, но не та мрачная и истерическая, которая охватила ее, когда возлюбленный просто перестал появляться, а тихая, ровная, умертвляющая все чувства, застилающая туманом мысли.

В конце августа, как будто смилостивившись на прощание, тучи разошлись и выглянуло солнце. Птицы запели радостнее, как пели в июле, цветы стали ярче и ароматнее. Анжела надела топик и шорты. Ее тело, ласкаемое теплыми солнечными лучами, помимо воли вспоминало ощущения середины лета, и по ночам она скидывала одеяло, пытаясь умерить охватывающий тело пожар. Но душа и сердце оставались все так же безучастны. Анжела почти ни на что не обращала внимания, не замечала, что творится вокруг, почти машинально, привычными движениями перебирала клюкву, резала яблоки для сушки, консервировала овощи.

Не заметила она и того, как с некоторых пор смотрит на нее сосед — успешный тридцатилетний предприниматель, еще два года назад купивший два смежных с Флеровыми участка и теперь отстроивший на них стильный домик, а-ля финский коттедж. Анжела не раз мечтательно заглядывалась на этот домик, представляя, как уютно и счастливо, наверное, живут его обитатели, всегда такие приветливые, спокойные и нарядные. И вот один из них, молодой и красивый, уже не один день смотрел сквозь увитую разными вьюнками решетку своего сада на девушку с пушистыми длинными волосами и печальным отрешенным лицом. Она почти весь день проводила на улице, вне зависимости от погоды, в мягко обнимающем стройную фигуру теплом свитере или в простенькой, не стесняющей тела футболке. Это тело, эти пушистые волосы и большие глаза непреодолимо тянули Игоря. Ему было просто необходимо обладать им, ощутить под пальцами гладкую загорелую кожу и зарыться лицом в тяжелые русые пряди.

И однажды, когда Анжела сосредоточенно отбирала те огурцы, что пойдут на семена, Игорь вошел в калитку и, тихо подойдя сзади, обнял ее за плечи. Анжела вздрогнула, обернулась, узнала соседа и хотела что-то сказать ему, но ее рот неожиданно оказался замкнут упрямыми сильными губами. Анжела попыталась вывернуться из объятий или просто оттолкнуть мужчину, но оказалась только теснее прижатой к нему. По лицу девушки текли злые слезы, но как она ни старалась, не могла избавиться от неудобно сдавливающих тело рук и сухих обжигающих губ, оставляющих на лице и шее саднящие, словно порезы, красные пятна. Она, захлебываясь от рыданий, уже не понимая, что делает, впилась зубами в целующие ее губы. Объятия мгновенно разжались, Анжела рванулась и, не оборачиваясь, бросилась к дому. Она закрыла входную дверь на замок и на щеколду, юркнула к себе в комнату и почти упала на диван.