О Викторе Драгунском. Жизнь, творчество, воспоминания друзей - Алла Васильевна Драгунская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я долго ждала ответа. А тем временем наша жизнь на Покровке превратилась в сплошную трепку нервов. Почти каждый вечер, вернее, ночь, сразу после двенадцати, в коридоре раздавался громкий топот сапог и сильный стук в дверь. Это являлся участковый Степанов, довольно пожилой человек, которого Витя знал еще до войны.
— Проверка паспортов! — громким басом изрекал Степанов.
Зажигался верхний свет, просыпался маленький Денис, мелко дрожала мама Виктора, у меня колотилось сердце, а Витя только сильно бледнел.
Взяв в руки паспорт Виктора, Степанов долго его разглядывал и говорил:
— А где же прописочка? Прописки нет — не имеете права здеся жить и даже ночевать. Даю срок три дня! Оформляй прописочку и живи себе на здоровье. Что, говоришь, хлопочешь? Ну, давай хлопочи, а то выселять тебя будем, Вихтор, из Москвы.
Степанов уходил. Видимо, ему было дано задание теребить нас, угрожать выселением. Ясно, он ходил не по своей воле.
А ответа на свое письмо Буденному я так и не получила. И тогда я вспомнила о Васе, сыне Сталина. Ведь я помню его с детства. Он приходил в наш дом на Грановского. Там жил его старший брат Яков Джугашвили, там жили его товарищи Володя и Фрунзик Ярославские. Когда он приходил, вся ребятня сбегалась на него посмотреть. Еще бы! Сын Сталина! Вася был, в противоположность своему красивому старшему брату, обычный паренек заурядной внешности, невысокого роста, рыжеватый, с крупными веснушками. Но это было так давно, еще до войны… И вот я решила пойти к нему на прием, как к депутату Верховного Совета. Я слышала, что он многим помогал. Я расскажу ему все, только бы он принял меня.
Штаб ВВС Московского военного округа помещался наискосок от метро «Аэропорт» на противоположной стороне Ленинградского проспекта (тогда это называлось Ленинградское шоссе).
В проходной я сказала, что иду записаться на прием к депутату генералу Сталину. Заглянув в мой паспорт, меня легко пропустили. Это была приятная неожиданность. Я готова была просить, умолять, а тут раз — и «проходите».
Пока я шла до штаба, ноги подкашивались от волнения и страха. В приемной штаба меня приняли двое военных. Фамилии их я помню до сих пор — майор Догаев и капитан Локшин. Заявление у меня было заготовлено заранее. Писала я его сама, без всякой подсказки и совета. Там было много отчаяния.
— А теперь расскажите все, как есть, — сказал майор Догаев.
И я, захлебываясь словами, боясь, что меня прервут, стала рассказывать о том, что я давно знаю Василия Сталина, что я жила в одном доме с его братом Яковом Джугашвили на улице Грановского 3.
Выслушали меня внимательно и попросили принести справку, что я действительно прописана на ул. Грановского 3, и еще справку из домоуправления о прописке Драгунского в Москве с 1925 года.
— И перепишите ваше заявление. Это никуда не годится.
Дома я все рассказала Вите. Ведь только он мог получить справку о своей прописке.
Витя уже ни во что не верил, настроение у него было подавленное, но за справкой он пошел.
Со справками и новым заявлением на имя генерала В. Сталина я поехала в штаб. На этот раз меня приняли не так официально: улыбались, шутили… А я все поглядывала на дверь, ведущую в ЕГО кабинет. Пустят меня туда или нет? Не пустили. Записали номер нашего телефона и сказали, что на днях позвонят и скажут день, когда меня примет генерал-лейтенант.
И вот этот день наступил. Я в огромном кабинете Василия Сталина. Одна стена сплошное стекло, а за ним летное поле, самолеты…
В кабинет без конца входили и выходили военные, что-то докладывали. Генерал стоял у стола, где был селектор, и с кем-то разговаривал. Он обернулся в мою сторону, и я увидела те же самые крупные веснушки, что покрывали его лицо, когда он был мальчишкой.
Взглянув на мое заявление, он размашисто, наискосок написал: «ПРОПИСАТЬ! В. Сталин». Потом он протянул мне заявление и пожал руку.
Нетрудно себе представить, с каким ликованием я возвращалась на Покровку. Когда Витя увидел бумагу с резолюцией «прописать» и подпись, он чуть не потерял дар речи. Он только повторял:
— Не может быть, не может быть… Ну, Алеша, ты совершила подвиг.
Не теряя ни минуты, Витя поехал в Главное управление милиции. Тот самый полковник, который издевательски советовал Виктору уехать в Бердичев или Житомир, прочитав бумагу с резолюцией, вскочил с места, потом сел и очень вежливо сказал:
— Товарищ Драгунский, подождите минуточку, пожалуйста! Я сейчас.
Минут через пять он быстро вошел в кабинет и сказал:
— Идите в свое отделение милиции. Мы дали команду. — И он пожал Виктору руку со словами: — Поздравляю вас, товарищ Драгунский, всех благ вам!
В эту минуту в кабинет вошли еще три милицейских чина, все улыбались и поздравляли Виктора.
Через час в паспорте Виктора стояла печать о постоянной прописке его в доме 29, квартире 20 по ул. Чернышевского, в доме, где он жил с двенадцатилетнего возраста и откуда чуть не был выгнан из Москвы.
Вот так Василий Сталин Виктора Драгунского в Москве прописал.
Теперь можно было спокойно работать и спокойно жить за шкафом вместе с женой и ребенком. В первой половине комнаты стояла тахта Витиной мамы Риты Львовны, обеденный стол, стулья и нечто, подобное буфету. А позднее, когда в доме появилась няня Ася, в первой половине комнаты на ночь ставилась раскладушка. Тесно и не очень весело, и все это в большой коммунальной квартире, в которой жила старушка Вера Аркадьевна, в прошлом владелица этой квартиры и начальница гимназии до революции.
Состав квартиры был очень пестрый: проводница вагона с Курского вокзала Нюша Семенова, преподаватель консерватории Евгений Рацер, живший в комнате-пенале с мамой, потом с молодой женой, певицей. В квартире помещался частный кабинет зубного врача, жили зав. мясным отделом какого-то магазина с мужем и тремя детьми, интеллигентнейший преподаватель русской литературы. Из «бывших», как говорили жильцы квартиры. И еще служащий какого-то министерства с женой, которую все за глаза звали «лошадью», а служащий, ее муж, в нашей семье имел прозвище Терентий Макаронов. Помните рассказ Арк. Аверченко о тайном сотруднике полиции?
У каждого жильца квартиры было свое место в огромном коридоре с поворотом к уборной. В этих коридорных местах хранились вещи, которые могли еще пригодиться. В основном это была рухлядь. В кухне
