Разрешение на жизнь - Михаил Климман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень интересуется моей женой, – неожиданно жестко сказал Андрей.
Он почувствовал, что человек перед ним не просто так попался на их пути, от него тянуло каким-то холодом и надо было срочно Лену прикрыть, чтобы она не простудилась… И еще ему показалось, что он недавно уже слышал где-то это имя.
– Брошкой, – Найт примирительно покачал головой, – у нее на груди потрясающая брошь. И не сердитесь… Я бы тоже ревновал и устраивал сцены, если бы у меня была такая жена.
Дорин, изумленный неподдельной болью, которая вдруг прорвалась в этих почти дежурных словах, открыл рот, чтобы ответить, но вся компания была атакована уже подвыпившим Гришкой и его спутником с тяжелым взглядом.
– Григорий, – сказал угрюмец и покачнулся, – представь меня своим друзьям.
Лена, объясняющая Валере, кого из гостей в салон пускать всегда и кому можно давать вещи на комиссию без залога, вдруг почувствовала, как внизу живота какая-то мышца сжалась, а потом отпустила. Затем еще и еще раз. Она подняла расширившиеся от ужаса глаза и оглядела зал. Гости медленно плыли в непонятной атмосфере салона, как взрослые в детском бассейне, где надо быть внимательным, чтобы не ободрать коленки о дно. Квадраты линолеума на полу показались ей шахматной доской. Дорин стоял в дальнем конце, разговаривая с неприятным спутником Брайловского.
– Андрей… – прошептала она.
И он тут же оказался рядом с ней, держа ее бережно за локоть. Никаким способом, кроме телепортации, проскочить двадцать метров за секунду нельзя. Разве что пронырнуть под водой.
– Мне нужна машина, – хрипло сказала Лена. – По-моему, я рожаю…
ГЛАВА 15
14 марта, вторник
Гуру не поехал в Шереметьево провожать Найта. Тот его отговорил, оставил письмо к неизвестному спецназовцу, свой телефон в Мюнхене и «Владимира». На молчаливо поднятые брови Жени ответил, что в любом варианте орден – для него, он и так не мало сделал, а вполне возможно, теперь придется еще расплачиваться с «Рэмбо».
Шахматы, брошенные Настей, лежали в сумке. Найт решил их взять с собой: будет повод прийти к длинноногой красотке, когда приедет в следующий раз. Многочисленные звонки так ни к чему и не привели. Поехать в знакомый подъезд Найт побоялся – слишком «красный» шлейф тянулся за ним…
Таможенник с шикарными усами лениво посмотрел на экран монитора, потом показал на стол перед собою:
– Что это у вас там грохочет?
Найт расстегнул молнию на сумке. Усы заглянули внутрь.
– Шахматы, – разочарованно протянул он и махнул рукой в направлении регистрации.
Опять очередь.
В письме, оставленном Жене для спецназовца, Найт написал:
«Дорогой Эдуард!
Мне хотелось бы найти шахматы в виде фигурок фей, украденные тридцать лет назад советским дипломатом Вадимом Кольцовым или Козловым на перегоне между Дудингеном и Фламаттом в Швейцарии. Человек, который вез их, умер от инфаркта прямо за рулем машины. Господин Кольцов-Козлов ехал мимо и, видимо, увидев «Вольво», врезавшееся в дерево, подошел посмотреть, что случилось. Поняв, что человек мертв, он украл у него эти шахматы прямо из багажа, решив, что это наиболее ценная вещь. Недостоверное знание фамилии Вадима объясняется тем, что полицейский, который проверял его документы на въезде во Фрибург, не точно запомнил трудное русское имя – то ли «Kozlov», то ли «Kolzov».
По непонятным мне причинам шахматы эти вызывают интерес еще каких-то людей, хотя имеют скорее мемориальную, чем материальную ценность. Как я понимаю, сегодня их поиски сопряжены с определенной опасностью, поэтому вы вправе отказаться от моего предложения. Финансовую сторону вопроса вы обсудите с Женей.
С уважением. Заранее благодарю, Найт».
Родился этот эпистолярный памятник в мучительных раздумьях. Что он может сказать, а что и нет неведомому человеку? Надо было, чтобы тот понимал, что именно он ищет, сознавал, что это может быть опасным и что, с другой стороны, стоит не очень больших денег. Дальше следовало дать некое направление в этих поисках и объяснить, почему есть уверенность, что искать надо именно здесь, а не там.
Найт не знал знаменитого анекдота про пьяного, который ищет что-то оброненное не там, где потерял, а под фонарем, потому что там светлее, но почти точно повторил его логику. Наблюдения о брошке на груди хозяйки салона он оставил при себе, понимая, что это самая верная ниточка. Спецназовец же, если он чего-нибудь найдет – хорошо, а если нет, по крайней мере поводит за собой неведомых конкурентов.
Улыбчивая, совсем как на Западе, девушка зарегистрировала билет Найта и попыталась определить его в салон для некурящих. Он выразительно показал ей предпоследнюю пачку «Филипп Морриса», и инцидент был быстро исчерпан. Сумка с багажом, шахматами и последним блоком любимых сигарет медленно уплыла на нижний технический этаж, и Найт проследовал к пограничному контролю.
Внезапная суматоха, поднявшаяся вчера на открытии салона, когда хозяйку срочно увезли на «скорой помощи» рожать, помешала ему познакомиться с ней и ее задиристым мужем. Можно было бы легко расспросить их про брошку, не привлекая к ней особенного внимания, просто как про любой другой предмет антиквариата. Хотя она и красовалась на груди хозяйки, все равно, Найт это знал по опыту, никакой дилер никогда не сможет избавиться от взгляда на самую замечательную вещь, как на товар. Но, как говорят здесь, поезд уже ушел, и теперь придется ждать следующего приезда, чтобы потянуть за эту ниточку.
Рыжая пограничница печатью, головка которой напомнила Найту пешку, шлепнула ему в паспорт выездную визу, он сделал шаг, миновал турникет и покинул Россию. Его всегда забавляло само понятие экстерриториальности, которое действовало на нейтральной земле. Вроде ты еще в стране, а на самом деле – нет. Фактически тут должны действовать другие законы. Правда, как говорил Марио, здесь, в России, переход этой черты ничего не менял.
Найт посмотрел на часы, огляделся по сторонам. У него было сорок минут до вылета, значит, где-то двадцать до окончания посадки. Есть не хотелось совершенно, чем старше он становился, тем менее его интересовали и сам этот процесс и якобы связанные с ним наслаждения. Сувениры покупать было не для кого, и он направился к газетному киоску.
Здесь он купил «Зюддойче цайтунг», потому что хотел посмотреть, что произошло дома за время его отсутствия, и, неизвестно зачем, русский антикварный журнал. Полистав его, он остановился на статье о ранних наручных часах. Рекламный подзаголовок гласил: «Уникальные часы могут находиться в России».
Автор, некий Вячеслав Оганесян, поначалу довольно подробно и живо рассказывал историю возникновения наручных часов, о друге самого Картье, летчике Альберто Сантосе Дюмоне, о его полетах через океан и просьбе сделать ему часы, которые не мешали бы управлять самолетом. Все это Найт уже читал раньше в популярных изданиях. Он не был специалистом в этой области, но самые элементарные знания имел, чтобы не попасть впросак в какой-нибудь простой ситуации.
В конце статьи утверждалось, что по исследованиям автора один из ранних экземпляров наручных часов, которые делал Картье с механизмами Джагера, и которые дали название всем моделям современных наручных часов (они в честь летчика называются «Сантос») и сейчас стоят колоссальных денег, может находиться в России, потому что известно, что этот самый экземпляр купил богатый русский купец. Правда, известно, что в то время он жил во Франции, но все же человек-то был – русский. Найт усмехнулся, опять полистал журнал.
В большой статье, посвященной иудаике на российском рынке, была приведена фотография настольного украшения. «Вена, конец девятнадцатого, – почти автоматически определил Найт, – какое отношение это имеет к евреям?»
В статье довольно толково объяснялось требование аккуратней относиться сегодня к предметам еврейского культа, особенно серебряным, потому что реплики с таких вещей сегодня производятся как в самом Израиле, так и в других странах – Польше, например. Причем не всегда для сувенирных целей, гораздо чаще с намерением злостного обмана и наживы.
В конце, как о событии в антикварной жизни, рассказывалось о появлении на рынке замечательного еврейского настольного украшения, сделанного в Вене в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Серебряный предмет, весь в гильошированной эмали, считался еврейским на основании того, что при взгляде сверху представлял собой шестиугольник, и на нем был укреплен бюстик, как писал автор, «еврейского композитора Мендельсона».
Найт едва не покатился со смеху, потому что на фотографии было ясно видно, что скульптура изображала совсем даже Рихарда Вагнера, который, как всем известно, был яростным антисемитом.
Найт отложил журнал и взялся за газету. Съезд любителей пшеничного пива его не заинтересовал. Концерт струнного квартета из Австрии в резиденции Людвига Баварского – тоже. И интервью с Борисом Беккером о современном состоянии тенниса в Германии пришлось пропустить. Ставки на чемпионат мира по хоккею принимаются с первого марта. Открытие памятника на могиле Готфрида Циммермана. С одного мобильного телефона теперь можно позвонить сразу в несколько мест, трудно только разговаривать с несколькими людьми одновременно… Стоп.