ПрозаК - Макс Фрай

— Понятно тогда, почему налегке, — сказал на это Человек-Праздник, — но вот что у тебя в кулаке?

И, вздёрнув дуболома верхней парой рук, попытался разжать кулак нижними, но тот никак не поддавался.

— Пусти, — прохрипел Утопленник, шея которого медленно вытягивалась. — Покажу…

Человек-Праздник отпустил его и, раскрыв рот, уставился на медленно поднимающийся кулак.

Судя по всему, его подняло высоко вверх, ударило о скалы и проволокло вниз по осыпи довольно далеко от упавшего дерева, и это было самое скверное, потому что проломленная лицевая кость, раздробленные хрящи гортани и перебитый хребет останутся тут, с этим телом, если только удасться доползти до корней, а вот если нет, то он сам тут останется вместе с ними. Дерево было так далеко, что всё вокруг окутала багровая тьма, тело, или то что от него осталось, превратилось в бескостный студень, а Человек-Праздник не мог и двух слов сложить в бедной своей голове. Сперва он просто валялся, левым глазом глядя на уходящую за горизонт гальку, а правым — как в кровавой толще неба нарезают круги два канюка. Затем он немного пошевелился и руками кое-как развернул остатки головы таким образом, чтобы видеть дерево. Было очень неприятно думать, но он довольно скоро нашел в ложе осыпи русла двух каменных струй, сейчас неподвижных, ведущих прямо от него прямо к нему, те дорожки, по которым камням плылось легче всего, каналы пустоты. Тогда он перехватил голову нижними руками, а верхние закинул вверх и схватился за эти нити. Пальцы свободно гнулись во все стороны, но он скрутил из них некое подобие узлов и стал подтягиваться. Ниже пояса он то ли умер, то ли отсутствовал вовсе. Скоро исчезла и середина, а вместе с ней и средние руки, а потом и верхние стали мерцать, то появляясь, то исчезая, но уже тьма потихоньку собралась багровыми сгустками, пространство очистилось и в него вплыли тонкие кончики корней, и вместе с ними боль. Оглушительно сипя, он подтянулся еще три раза, провалился и выпал на вершине лысого холма, в корни старого цеповника, в пяти шагах от Большого Дурня.

Злоба клокотала в его утробе, как дурные газы, и выстреливала в разные стороны длинными остриями боли. Он был последним Выворотнем, последним Человеком-Праздником, и его едва не состоявшееся убийство равно уничтожению целого вида. Это преступление должно быть оплачено полностью, и к тому же весть — он должен услышать весть. Коли ради этой вести мертвецы ходят, а целые таксономические единицы ставятся под угрозу исчезновения. Он повернулся в сторону Города.

Сейчас он был невысок, жилист и резок. Не очень силён и совсем некрасив, но зато его было три в силу некоторых особенностей цеповного дерева, а именно трёхстержнёвости. Очень кстати.

Он косолапо перебежали пустое вытоптанное пространство и шуганули экипаж Большого Дурня, с криками ужаса кинувшийся кто куда. Он залез на груду камня, привстал на цыпочки и выбрал цель — макушку крытого сланцем терема в глубине за верхушкой дерева, стеной, рекой и ещё стеной. Тем временем он вкатили в ковш угловатую глыбину и встали с деревянными молотками наготове, хотя на таком расстоянии от цеповника ноги уже подкашивались и в глазах всё колыхалось. Несколькими ударами выставлен прицел, наклон стопора, он упал, уронив один молоток, он неловко подбежал на ватных ногах, подхватил под локоть, он поднялся, он прищуривается, встав на четвереньки и бьют синхронно, так что молоток падает на молоток и молоток на клин — и к ним уже бегут со всех сторон, прикрываясь кожаными щитами и вопя для храбрости какую-то нестройную бездарную чушь. Попадание. Верхушка вздрагивает, кивает вперёд и рушится назад, на терем. Тем временем его поражают дротики — в ногу и в руку, он спрыгивает вниз, бросает молоток, подхватывает и ковыляет к останкам цеповника, в него втыкаются еще дротики, все в спины, но это уже неважно, он падают, как он стремительны, это Внутренний Двор.

С одного выстрела! Выворотню кажется, что он может всё, и не так уж безосновательно. На нём зелёная куртка тонкой замши, какой в этих краях и не видели, зелёные же сапоги, высокий колпак с изумрудами, смуглое острое лицо и почему-то всего две руки. Это неудобно, но он же не есть сюда пришёл, тем более что по всем ощущениям кишечного тракта у него тоже нет.

Терем трёхстенный. Вместо четвёртой стены стоит высокий каменный стул, на стуле сидит Аксолотль. Он очень плох. Специальный человек приставлен следить за целостностью его тела, и едва успевает открошится кусочек и упасть на мощёную площадь, как он подхватывает его и прилаживает на место при помощи трёхнедельного рыбьего клея, и этот человек не знает покоя. Другой человек следит за движениями рта Царя-Скомороха и перетолмачивает издаваемые им шелест и поскрипывания на понятный язык, чтобы потом тридцать три толмача перевели царские слова для всех людей, стоящих на стенах.

Как раз когда Человек-Праздник зелёной пружиной выскочил из корней Царь-Древа, стражники ухватили его за ветви и ствол и с гиканьем развернули кроной от терема, чтобы не застила свет, так что Выворотень, силой законов сил, описал круг и предстал перед Аксолотлем как актёр, выехавший на середину сцены на поворотном круге. Это было наруку — он просто появился из-за правого края царского поля зрения, занял центр и начал:

— Муж многомудрый, к тебе я спешил невзирая. На трудности торил дорогу сквозь чащи и хляби и сушь. Многие я по пути. Препоны преоборол, ведомый яростью мухи, коия. Мужем стократ будучи согнана с тела. Снова и снова бросается в битву, жало наставя, Пусть! Не о том я хотел рассказать, не то. Тебе я думал поведать! Видишь ли ты, храбросильный, колькие мнози враги обступили. Скромное наше жилище? Алчностью полны сердца и злобой утробы кипят — надобно дать им урок, да довольно суровый, чтобы вовсе забыли они на чужое роток разевать. Вот как кота мы, коль алчно домашний любимец возжаждет пищи хозяйской вкусить и лезет нахально на стол, учим изрядно дланию, кактусом тычем под хвост — так и ты ныне можешь. Распрям конец положить, наказав непослушных. Гляди:

И, развернувшись, взмахнул он рукой в сторону озера. Мгновения не происходило ничего. Затем вода вспыхнула у самых берегов, с треском отхлынула на глубину, зачёркивая по пути чёрные аксолотлевы корабли, полосатые буи, сторожевую сеть, и обрушилась на плавучую стену. Страшный крик поднялся в обоих лагерях, озеро бурлило, пытаясь переварить огонь, и дерево, и бьющиеся тела, и со свистом вливались в него воды рек, как раскалённые клинки входят в мокрую шкуру, а чуть погодя клубы белого дыма скрыли третью часть небес и к берегам в тишине важно поплыли раздутые парные люди и рыбы.