Темные воды. Тайна Иерихонской розы - Дороти Иден

вересковых пустошей. Я сделаю что смогу с вашим отцом. Теперь бегите и посмотрите, готова ли бабушка спуститься вниз к обеду. Если готова, посмотрите, чтобы она надела свою кашемировую шаль и чтобы ее прическа была в порядке. Иногда мне кажется, что она намеренно делает себя похожей на пугало.

Амелия, настроение которой улучшилось, засмеялась:

— Разумеется. Она же вредная. Только Джордж может заставить ее сделать что-нибудь хорошее.

Луиза снова нахмурилась, вспомнив множество случаев, когда ее мать портила своего красивого внука. Но она только резко сказала:

— Амелия, не выбегайте так быстро из комнаты. Учитесь двигаться спокойно и грациозно.

Амелия остановилась.

— Как Фанни, мама?

— Ничего подобного! Я никогда не советовала вам брать Фанни за образец.

— Я никогда этого и не делала, — весело сказала Амелия. — К тому же Фанни тоже может метнуться, когда она взволнована. Вам следовало бы видеть ее в этот момент. О, папа — я как раз ухожу.

Эдгар вошел в комнату, едва ли заметив уход Амелии. Он был погружен в раздумья.

— Мой дорогой, вы еще не начали одеваться. Вы должны поторопиться. Вы же знаете, насколько пунктуален сэр Джайлс. Полагаю, что это следствие руководства тюрьмой…

— Луиза, не болтай! Могу я получить хоть минуту покоя?

Луиза удивленно посмотрела на него. Обыкновенно он был добродушным и мирным человеком.

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Только пустяковое, но несколько тревожное дело. Адвокат моего брата из Шанхая считает уместным нанести нам визит. Должен сказать, что я рассматриваю это, как попытку сунуть нос в наши дела. Вероятно, он представляет меня таким же непредусмотрительным, как Оливера. Но если бы это было и так, он ничего не сможет поделать. Поручения моего покойного брата должны быть выполнены.

— Сколько ему лет?

Эдгар посмотрел па жену с удивлением. Он никогда не был способен понять, как работает женский ум, и отбросил весь этот процесс, как недостойный серьезного внимания.

— Какое отношение имеет его возраст ко всему этому?

— Женат ли он? Или, может быть, едет без жены?

— Что у вас на уме?

— То, о чем следовало бы подумать и вам, моя любовь. Вы забыли, что у Амелии выход в свет в этом году. Мы должны подумать о каждом подходящем молодом человеке, если хотим, чтобы наши вечера были успешными. Мужчины никогда не думают о таких вещах.

— А думают ли женщины о чем-нибудь, кроме этого?

— Эдгар, пожалуйста, не раздражайтесь. Амелия ваша дочь, и вы должны сделать для нее все возможное.

— Черт побери, я обещал ей очень щедрое приданое.

— Обещали, любовь моя, — Луиза небрежно погладила его рукой. — Но от приданого мало пользы без мужа. Па самом деле я думаю, что мы должны открыть лондонский дом…

— Нет, об этом не может быть и речи.

— Но, Эдгар…

— Не спорь со мной. Я сказал, что это исключено.

— О, дорогой, Амелия будет так разочарована.

— Вы обсуждали это с Амелией? Не поговорив со мной?

Полные веки его жены лукаво поникли.

— Я боюсь, вас нужно будет еще убеждать в том, какие преимущества даст бал в Лондоне.

— В лондонском доме никто не жил уже несколько лет. Вы увидите, что все там требует повой отделки и новой мебели. Сейчас в нем живет Мерчисон и держит для меня в порядке пару комнат, и это все, что необходимо. Преимущества! Моя дорогая Луиза, чтобы устроить бал в Лондоне, потребуется дополнительно несколько тысяч фунтов.

— Тогда, — мгновенно среагировала Луиза, — Амелия и я ожидаем более щедрых ассигнований на наш гардероб. Амелии потребуется несколько новых платьев, а что касается меня…

— Остановитесь, — хрипло сказал ее муж. .

— Остановиться! Пожалуйста, не говорите так со мной! Я прошу только один маленький меховой палантин, — Луиза с упреком надула губы. — Только это должен быть белый горностай. У леди Моуэтт есть что-то подобное, но из ондатры. Горностай — намного более благородный мех. Господи, устроили же вы мне лето, с этими чужими детьми, навязанными нам — а я ведь так легко примирилась с ними, даже не могу себе представить, — и затем все заботы о выходе Амелии в свет. Но больше всего меня беспокоят эти дети. Это, в конце концов, ваш брат, и едва ли моя вина, что он оказался таким никудышным человеком. Я не вижу, почему я, или Амелия, или любой из нас должен страдать из-за этого!..

Снова Эдгар поднял руку, чтобы прервать ее. Оп уловил знакомую обиду в голосе жены. Он знал, что палантин из горностая, естественно, удлинится до шубки, стоящей намного больше, чем ему хотелось бы думать. Он знал и то, что жизнь его в этом доме не войдет в нормальное русло, пока эта треклятая шубка не будет висеть в и без того хорошо заполненном гардеробе Луизы.

— Моя дорогая Луиза, вы не послушаете меня минутку? Когда я сказал, что сейчас не может быть и речи о том, чтобы заново отделать дом в Лондоне, я имел в виду следующее: сейчас у меня мало денег. В последнее время я сделал одно или два неудачных вложения, и мне не хватает наличных.

Луиза встревожилась.

— Эдгар, надеюсь, ничего серьезного? Он легко засмеялся.

— Боже милостивый, разумеется, нет. Со временем все выправится. Что-нибудь еще подвернется. Но тем временем я был бы рад, если бы вы немного экономили в своих расходах по дому.

Это вовсе не было забавно. Луиза снова надулась.

— Это будет не легко, имея в доме два лишних рта, которые надо кормить, и дополнительную прислугу. Хотя Фанни, но меньшей мере, могла бы оказать некоторую помощь. Я надеюсь, вы поговорите с ней, Эдгар. И еще я должна сказать, что вы выбрали крайне неудачное время делать ей дорогие подарки. Ведь этого сапфира было бы достаточно, чтобы содержать детей целый год, или…

— Или купить тебе палантин из горностая? — заметил Эдгар. — А я говорю, что это было самое подходящее время подарить его Фанни, если мы хотим ее помощи. Кроме того, девочка заслужила подарок. Вспомните, у нее не было и никогда не будет такого бала, какой будет у Амелии.

— Она разделит его с Амелией. Она не может ожидать ничего большего.

— Тут очень большая разница, моя дорогая. И Фанни первая поймет это. Что же, полагаю, мне пора одеваться.

Тем не менее он тяжело сидел на краю кровати, не пытаясь пойти в туалетную комнату, и был погружен в раздумья.

— Эдгар, что расстроило вас в этом человеке из Китая? — проницательно спросила его жена.

— Что? О чем вы говорите?

— Что-то беспокоит вас, и я знаю, что