Звездная пыль (СИ) - Гейл Александра

— Значит, это последний наш с вами ужин в этом сезоне, господин спонсор? Тогда за нас, — дерзко сказала я и подняла бокал.

— Вот как, — повел он бровями.

— А как еще? Вы так тонко намекнули, что все свое свободное время мне следует посвятить развитию в себе танцевальных навыков, — не сдержалась я.

Но я не стала его ждать, и опустошила содержимое. Почти половину бокала. Это был перебор, но решительные интонации требовали.

— Если продолжите в том же духе, завтра вам будет очень плохо. И полировать вы будете не балетные па, а подушку. Головой, — не преминул заметить мой колкий собеседник. — Не хотите потанцевать?

— С удовольствием, — ответила я быстрее, чем поняла, что делаю.

Я была пьяна и дико хотела почувствовать рядом тело Вита еще раз. Мы ведь куда теснее прижимались друг к другу сегодня. И в лифте тоже. Что могло случиться криминального, да еще на глазах у толпы людей? Стало ясно, что все не так просто, едва мы коснулись друг друга. Без защиты из колкостей, под действием вина и приглушенного света все показалось слишком настоящим, близким. Это было не бестолковое топтание под музыку, но сказать, что Вит хорошо танцевал, язык не поворачивался. Впрочем, я и сама не слишком преуспела: после выпитого вина во время очередного разворота впечаталась в его грудь обеими ладонями.

— Прости, я совсем пьяная, — сказала, облизнув губы.

Под руками билось его сердце. Гулко и сильно, передавая вибрации прямо в мое тело и трансформируя их в сладкую дрожь, от которой подгибались колени. Не сдержавшись, я чуть согнула пальцы, сминая рубашку Вита, и еще отчетливее ощутила твердость мышц.

— Я вижу, — легко согласился он, увлекая дальше в танце.

Чем дальше, тем легче наши тела подчинялись друг другу. Хотя это неверно. Он вел, а я скользила следом, втекая в каждое движение с пластикой, подаренной годами упорных тренировок. Спустя какую-то минуту я предугадывала каждое движение Вита, чувствовала его как собственное и откликалась на подсознательном уровне. Совсем не так, как с партнерами, когда нам зачитывали последовательность па, а будто… будто на двоих один пульс. Потребовалось еще несколько секунд, чтобы мой заторможенный алкоголем мозг осознал, что это никакой не танец вовсе, а расплавленный секс, отлитый в новой форме. Хотя откуда бы мне об этом знать заранее? Мой опыт богатым не назовешь. Попробовав всего дважды, я решила, что больше не отдам свое тело мужчине, пока не найду того, кому по-настоящему захочу подарить удовольствие. Потому что иначе это… ну, даже по-своему противно. И вот — нашла.

Вит развернул меня спиной, прижимая к себе, и я почувствовала, как дрожат его руки, ощутила напряжение внизу живота, которое нельзя было не заметить.

— Нам следует уйти отсюда, — сказал он у самого моего уха, и я с удивлением поняла, что уже знаю эти интонации его голоса. Глубокие, угрожающие, но совсем не отпугивающие.

Несколько мгновений — и мы оказались у столика с недоеденным ужином. Вит бросил несколько купюр — больше, чем было необходимо, — а затем уже знакомо подхватил меня под локоть и буквально потащил к выходу. Но я не сопротивлялась и не спрашивала, куда мы собрались. Пьяная, возбужденная, да еще на шпильках, высота которых чуть ли не больше длины юбки — не то сочетание, чтобы отстаивать независимость.

Святилище Вита напоминало фотографию из журнала о жизни богатых и знаменитых. Больше всего меня впечатлили панорамные окна, из которых открывался вид на большой муравейник по имени Москва. Но я не стала в них выглядывать: мне и без того хватало впечатлений. Будто вернулась в прошлое, в жизнь, которой лишилась вместе с родителями.

Неловкость — нехарактерное для меня чувство, но именно его я испытала, вспоминая о том, что решилась пригласить хозяина этого стерильного ультрасовременного помещения в реликтовое тетино жилище.

«Не думай об этом! Не надо».

— У тебя красиво, — сказала я Виту, нарушая затянувшееся молчание.

Предвкушение ввинчивалось в мое тело штопором, и я не понимала, как себя вести. То ли фривольно сбросить туфли и пройти внутрь, бросив клатч куда придется, то ли подождать приглашения хозяина, то ли…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я знаю, — прохрипел за моей спиной Вит, и я застыла на месте, разучившись ходить. — Распусти волосы, Наташа.

Я дернулась, и маленькая сумочка вылетела из пальцев, приземлившись у ног. Я хотела за ней наклониться, но Вит каким-то неведомым образом остановил меня одним прикосновением к бедру.

— Я подниму, — сказал он буднично.

Сказал и наклонился, скользя ладонью вдоль всей моей ноги. Руки не слушались, и чтобы освободить волосы, мне пришлось сильно дернуть резинку, оставив на ней целый клок. Но я даже не поморщилась. Я видела только длинные пальцы на своей ноге и чувствовала одно лишь горячее прикосновение сквозь тонкую капроновую паутинку колгот. Этим не ограничилось. Поднимаясь, Вит сместил руку и теперь скользил ладонью по внутренней стороне щиколотки. Когда его пальцы коснулись колена, я не выдержала и отступила на шаг в сторону, якобы чтобы сбросить туфли. Мне совсем не хотелось повиснуть на шее своего искусителя прямо в коридоре, не выдержав безобидных ласк. Все это время он задавал тон игры, а я лишь подчинялась. Если бы вдруг он посмеялся над моим порывом, я бы такого унижения не перенесла. Гордыня, да, но что поделать?

Вит мой маневр, кажется, разгадал. Улыбнулся, пристроил клатч на тумбочке и, глядя как сам дьявол, провел в комнату.

— Потанцуй со мной еще, — предложил он, и я лишь кивнула, не уверенная, подчинится ли мне голос.

Музыку Вит выбирал без моего участия, и, надо сказать, трек обескуражил. “My body is a cage” в исполнении Питера Габриэля. Я прокляла себя за то, что не так хорошо знала английский язык, как хотела бы. Но название цепляло. Полагало, оно просто не могло бы оставить равнодушным человека, столь сильно зависящего от собственных физических возможностей, как я. У всех нас есть предел, как его достичь? Как его узнать? Как его не переоценить?

Пока я упивалась пронзительными нотами, раздиравшими на части, Вит подошел ко мне сзади и отвел волосы с шеи. Его руки обвились вокруг моей талии, буквально продолжая то, на чем мы закончили в ресторане. Только теперь без посторонних взглядов, которые держали нас в целомудренных оковах. Впрочем, градус откровенности танца повышался постепенно. Легкое скольжение тел, узнавание заново. Затем я повернулась лицом к Виту, прогнулась назад. Пор де Бра по кругу. Вернувшись к его обжигающим глазам, напомнила:

— Вести должен ты.

Он закружил меня в танце, прижимаясь так тесно, что с каждым новым поворотом от трения тел короткая юбка задиралась все выше. Острота ощущений смущала. Представить только: на сцене меня прижимали к себе многие совершенно разные мужчины, но я ни единого раза не испытала даже слабого отголоска сегодняшних ощущений. Электричества в воздухе было столько, что хватило бы на обеспечение города.

Вит остановился так неожиданно, что я потеряла равновесие и неловко отклонилась в сторону, с трудом удержавшись от нового шага. А Вит потянул на себя мое бедро. Медленно. Вверх, вдоль своего тела, тяжело дыша. Я пьянела от каждого его выдоха. А потом наши губы сомкнулись. Мгновение — и он поднял меня вверх, заставляя обвить талию обеими ногами. Я сама не подозревала, насколько эротичен этот жест, хотя сотню раз проделывала его со всевозможными партнерами в балете. Вот только если они мне казались чем-то вроде каната, на который нужно залезть и слезть, то теперь аж в глазах темнело от ощущения твердых мышц… и не только мышц в мужском теле.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Взмах ресниц, и мы уже на диване, я — на коленях Вита. Как? Когда? Его губы на моей шее, пальцы касаются молнии на платье, но так и не потянув замочек вниз, продолжают путь вдоль позвоночника, до короткой юбки, фривольно собравшейся на талии. Неожиданно Вит подхватывает меня снова и опрокидывает на диван. Рассыпавшиеся волосы закрывают лицо, и я закусываю до боли губу в надежде, что этого не видно. Этот мужчина обращается со мной легко, почти играючи, и мне хочется кричать от мысли, насколько я у него не первая и не особенная. Потому что он у меня точно первый. Первый такой. Плохая мысль, опасная. Но не только моя.