Ерёменко Вблизи сильных мира сего - Неизвестно

Подмывало спросить: "А что если напомнить ему о той речи? Но ведь не известно, кому будет больше неудобства: ему или мне?" И я прогнал эту мысль.

Второй случай.

Он произошёл на следующем, XXV съезде. Среди полутора десятков речей, которые приходится обычно редактировать на каждом съезде, на этом мне досталась и речь ставропольского секретаря Горбачёва. О нём я наслышан от недавно вернувшегося из командировки в этот край моего коллеги из сектора газет Виктора Бакланова. Он рассказывал, как здорово принимали группу работников аппарата ЦК, готовившую на секретариат какой-то вопрос по Ставрополью.

— Знаешь, когда поехали по районам, в каждой лесополосе накрывали столы...

— Удивил, — прервал я его, — да везде так! Я вот недавно вернулся из Узбекистана. Такая же картина. Только там это называется "достарханами".

— Да нет, я тоже бывал в Средней Азии. Но это не то. Тут сам первый секретарь всем руководит. И делает это с комсомольским задором и размахом. Поедешь — узнаешь...

И вот передо мной Горбачёв. Низкорослый, с родимым пятном, разбрызганным по лбу и лысине. Этакий комсомольский живчик. Подвёл его к моему столу наш консультант Леон Оников.

— Знакомься, мой лучший друг, Миша, Михаил Сергеевич. А это твой редактор, Володя...

Мы пожимаем руки. Беру его речь, присаживаемся, пододвигаю бутылки с водой. Разгорячённые речью, пьют все, Горбачёв не исключение.

Быстро просматриваю листы. Ни одной помарки. Да и говорил он легко, чётко, будто заученный урок. Только "гакал" по-южному, налегая на "г". Значит, работы над речью почти никакой. Лишь в группе Госкомстата проверить цифры, да уточнить географические и иные названия в бюро проверки.

— Володя, тут всё в ажуре, — нависает надо мной неугомонный Леон. — Можешь не волноваться. На выпуске речь Миши, Михаила Сергеевича, пойдёт через меня.

Он хлопает по плечу сначала меня, а потом Горбачёва. Тот расцветает в улыбке от дружеского касания Леона. У армянина московского розлива Леона Оникова везде друзья, и не просто, а "лучшие"! Его знают все, и он знает всех.

— Ну, я пойду на выпуск! — бросает он нам. — А вы работайте.

Пока Горбачёв пьёт боржоми и оглядывает зал, он явно впервые попал сюда, я для порядка прочитываю речь. Минут через пятнадцать у меня всё готово, но сдавать на машинку, пока не придёт стенограмма, нельзя. А это будет не раньше, чем через полчаса. Чтобы ускорить время прохождения, несу готовую речь бригадиру. Он должен прочесть и поставить свою визу. Подпись оратора и моя уже есть. Ещё нужна от Госкомстата и службы проверки...

В ожидании этих виз и стенограммы завожу разговор с Горбачёвым.

— Объясните мне, пожалуйста, но только попроще, в чём преимущество ипатовского метода сельхозработ? Я сам бывший тракторист, работал и бригадиром и не очень понимаю...

— Да-а? — удивлённо смотрит на меня Горбачев. — А я тоже был комбайнёром. Вы что, старше меня? Когда работали? И где? — "гакает" Горбачёв.

— Немного старше. Работал в войну и после в Сталинграде.

— Ну, вот собирается вся техника в кулак в районе, — начинает Горбачёв, — и перебрасывается в те хозяйства, где раньше созревают хлеба, а весной, где просохли земли... И всей мощью...

А дальше идёт тот же рассказ, о чём говорится в его речи. Очередная лажа, придуманная партфункционерами в Ипатовском районе Ставропольщины. О ней уже шумят газеты, передают по радио, почти так же, как о кукурузе при Хрущёве. Открыта новая панацея, которая вытащит наше горемычное сельское хозяйство из пропасти!

— Да ведь это сколько лишнего горючего нужно? — пытаюсь возразить я. — Чтобы перегонять технику. А поломки? И потом, как колхозам и совхозам вести расчёты за работы? Это же удорожает работы?

— Нет! Всё просчитано и проверено на практике! — горячился Горбачёв. — Вы должны знать, какие потери несут хозяйства при задержке посевов, а особенно при уборке. А у нас на юге, вы же знаете, задержался на неделю, и половина зерна высыпалась...

— Да, знаю... — теряю я интерес к разговору.

— Ну, вот. Мы сначала проверили на одном районе. Потом на нескольких, а в прошлом году по всему краю пошло. И результаты отличные! Теперь краснодарцы, ростовчане, да и ваши волгоградцы у нас перенимают...

Горбачёв "сокрушает" все мои сомнения, а я нутром чувствую, что это очередной самообман, шумиха, которую так любит высокое руководство. Опять заморочат головы людям и прикроют провалы и просчёты в сельском хозяйстве.

У меня последний аргумент. Дело в том, что в центральные сельхозжурналы, а я их курирую в секторе, да и в газеты, уже год идут письма из Ставрополя от доктора наук из Сельхозинститута (сейчас забыл фамилию), которая говорит об абсурдности этого метода. Учёная приводит факты и расчёты вреда этого лженовшества. Но первый секретарь поднял такую хвалебную волну и шумиху, что она попала со своими статьями в клеветники. Уже дана отповедь других учёных в местной печати. Завязалась обычная свара. И вот теперь пришло коллективное письмо к нам в сектор журналов от учёных Сельхозинститута в защиту "клеветницы".

Залившись краской, Горбачёв прерывает меня и называет фамилию "клеветницы", минутное смущение уже прошло. Он, видимо, не раз отвечал на подобные вопросы.

— Да, она противница ипатовского метода... Но сейчас и она поняла... Куда же против фактов? Я знаю, она писала повсюду. И в ЦК тоже. Но теперь, когда все переходят на наш метод, кажется, угомонилась. Новое — ведь оно всегда в штыки принимается. Диалектика...

Дальше мы уже говорили без всякого интереса друг к другу, пока не появилась стенограмма. Я попросил Михаила Сергеевича подписать её, хотя это было и не обязательно. Пожали руки и разошлись. Впечатление "среднее". Обычный партийный функционер с ещё не остывшим комсомольским задором. Мой коллега, Виктор Бакланов, был прав, когда подчёркивал его "достоинство". А его ипатовский метод, "очередное чудо", в котором нуждается наша жизнь...

В предпоследний день съезда по залу и вестибюлях Дворца загуляли слухи о нововведениях в руководящих партийных органах. Работа в пресс-группе сворачивается. Идут официальные документы и резолюции съезда. Редакторы разделились на компании и гадают, кого же будут избирать. А вернее, кого уже наметили там, в "ПБ", и на кого указал Сам.

Лучше всех расклад сил знают наши консультанты. Они всё время трутся около членов "ПБ" и секретарей, пишут им "бумаги", но те знают "службу" и молчат. Только перешёптываются меж собой.

Уже закончилось вечернее заседание, опустел зал и гулкие вестибюли Дворца съездов, а мы, небольшая группа редакторов и выпускающих, застряли в РИО с речами секретарей зарубежных коммунистических и рабочих партий. С нами работают консультанты из международного отдела ЦК.

Они не то что мы, не церемонятся с речами своих подопечных (они же и писали их). Безбожно черкают и правят тексты и дивятся нашей робости и нашему трепету перед гербовой бумагой и вензелями "Хранить вечно!" Особенно смело действует Чернавин (он станет помощником при Горбачёве и будет с ним в мнимой блокаде в Форосе, затем напишет его первые книги).

В зал вбегает инструктор Гришкевич (он приводит нам ораторов и держит связь РИО с залом и президиумом). Лицо взволнованное.

— Помощники Брежнева разыскивают ставропольского секретаря Горбачёва! Здесь он не был?

— Да нет. Со вчерашнего дня его здесь не было. — отвечаю я.

— В гостинице его нет, — нервно шепчет мне на ухо. — Может, у московских друзей? Знаешь кого-либо?

— Знаю. Леон самый большой и лучший...

— Твоего Леона с собаками не найдёшь. Где-нибудь с друзьями водку хлещет. — Это уже Гришкевич говорит, озираясь по сторонам. — А кто у Горбачёва земляки? Здесь, в Москве? У них надо искать.

— Фёдор Давыдович Кулаков, член "ПБ", — шутливо отвечаю я.

Но Гришкевичу не до шуток.

— Кулаков тоже Горбачёва ищет... А ещё кто?

— Наш Марат Грамов, — вдруг вспоминаю я. — Он ведь тоже из Ставрополья...

Гришкевич, как ужаленный, резко поворачивается и исчезает.

Только сейчас у меня начинает выстраиваться наш разговор в ту логическую цепь, о которой уже давно догадался мой коллега-белорус. Он — тёртый калач и лучше меня разбирается в движении партийных кадров, потому что прошёл обкомовскую школу в родных краях.

Головокружительный рост по службе инструктора-ставропольца Марата Грамова, конечно, не мог быть случайностью. Из инструкторов в зав. сектором, а затем и в зам. зав. отделом и всего за три года! Его, несомненно, тянула сильная рука. И ею был Кулаков, с которым он работал в ставропольском обкоме. Теперь эта же рука поднимает в партийные высоты другого, лично известного ставропольца Горбачёва.

Эта схема окончательно выстроилась, когда я потом узнал, что Горбачёва избрали секретарём ЦК по сельскому хозяйству. А раньше курировал эти вопросы в Политбюро Кулаков. К тому же, как потом выяснилось, разыскали Горбачёва в тот вечер на праздновании дня рождения у Марата Грамова.