Особое задание - Владимир Возовиков

«Теперь — на КП, — сказал полковник Михайленко. — Пора и честь знать».

Вскоре мы оказались на опушке Каменского леса. Майор Кривопиша, похоже, обрадовался моему появлению. «Как раз вовремя. Погулял — и будет. Расскажешь всё потом. Службу справлять надо». Через минуту он вручил мне донесение для доставки в штаб корпуса, расположенный в лесу Нерубайка. «Обедать — в движении. К утру вернуться. Шофер — Бигельдинов. Всё». Но оказалось, ещё не всё. В тоне майора я сразу уловил недоговоренность и беспокойство. Достигли такого успеха, а он мрачен. Меня охватывало тревожное предчувствие. Здесь, в штабе, знали что-то такое, о чем не было известно в Каменке, где победа выглядела полной и прочной. Уже перед самым отъездом Кривопиша поманил меня к себе и прошептал на ухо: «Скажи генералу Шабарову, что со стороны Смелы к Каменке никто не подошел. На вызовы по радио не отвечают. Партизаны говорят, что Смела в руках гитлеровцев. Кроме генерала Шабарова, об этом никому…»

Там, где проходят войска, среди целины быстро возникают колонные пути. Выбрав один из них, мы уже в темноте прикатили в лес Нерубайка. Быстро отыскали штаб корпуса. Оперативным дежурным оказался гвардии капитан Ивашкин. Он тотчас дал ход доставленным мною документам и, пока ждали распоряжений, рассказал о местных новостях. В то время, когда наша бригада вела бой за Каменку, разведывательный батальон и комендантская рота корпуса при поддержке самоходчиков удачным маневром овладели Болтышкой. Боем руководил генерал Ермаков. Разведчики скоро ушли из села выполнять новую задачу, самоходчики тоже. В Болтышке осталась только комендантская рота. Ждали подхода стрелкового батальона. Вдруг испуганный крик: «Немцы!» Люди растерялись, увидев колонну машин. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы не генерал Ермаков. «К бою!» — скомандовал он и, схватив автомат шофера, ударил очередью по кабине головной машины. Вильнув, она остановилась, преградив дорогу остальным. «Захватить машины!» — послышался властный голос генерала, и солдаты, уже опомнившиеся, в пять минут завершили дело. Захвачено было пятнадцать крытых машин и полсотни ошалевших гитлеровцев. Оказалось, это была рота связи, направленная через Болтышку в Ивангород. Гитлеровцы, как видно, ещё не представляли, что произошло в районе Каменки.

Ждать вызова пришлось недолго. У генерала Шабарова находились гвардии полковник Былич и майор Москвин. Когда я докладывал подробности овладения Каменкой, полковник Былич заинтересовался имуществом, захваченным в эшелонах и на станции. Я довольно подробно рассказал о запасах продовольствия, спирта, бензина. Удовлетворенный, полковник похвалил: «Молодец. Офицер штаба должен всё примечать». Мне стало неловко от похвалы: поинтересоваться трофеями меня заставило не сознание необходимости, не специальный расчет, а самое обыкновенное любопытство к богатству, которое нам досталось. Однако это надо учесть: «всё примечать».

Едва я сказал генералу, что хочу кое-что доложить ему лично, полковник Былич и майор Москвин молча встали и вышли.

Я передал слова Кривопиши. Генерал выслушал совершенно спокойно и, ни о чем больше не спросив, сосредоточился над картой. Потом взглянул на меня и приказал: «Будьте готовы через несколько минут к обратному пути. Доставите распоряжение командиру бригады». Я приложил руку к шапке. «Да, вот что, — остановил меня генерал. Он встал, прошелся, ещё раз внимательно посмотрел мне в лицо и попросил мою карту. Подчеркнув на ней названия нескольких населенных пунктов, сказал: — Передайте комбригу, с этих направлений следует ждать ударов противника». Возвращаясь в штаб бригады, я всё время видел перед собой карту с отмеченными пунктами. Все они были на фланге и в тылу бригады.

В течение двух суток мы удерживали Каменку, отражая контратаки. Гитлеровцы бросали в бой все новые резервы и обошли Каменку с трех сторон. В ночь на 17 декабря мы отступили в Каменский лес, уничтожив трофеи, которые не смогли использовать и вывезти в тыл. Положение особенно обострилось, когда гитлеровцы овладели Болтышкой и их разведка появилась в тылу бригады. Сообщение со штабом корпуса оборвалось. Старший лейтенант Фесак, посланный майором Кривопишей с оперативной сводкой в штаб корпуса, вернулся, доложив, что по нему стреляли. «На то и война, чтобы стрелять, — раздраженно заметил майор. — Вам не о стрельбе надо докладывать, а о выполнении задачи». Фесак вдруг заговорил тонким, злым голосом: «Вы не имеете права посылать офицера связи в лапы к врагу. Я не о себе думаю — со мной документы». Майор Кривопиша презрительно глянул на Фесака, взял пакет и протянул мне: «Надеюсь, вы понимаете, что вас посылают не в лапы к врагу, а в штаб корпуса?» — «Так точно!» — «Вы ведь терский казак и, конечно, умеете ездить на лошади?» — «Умею». — «Идите в трофейное отделение и передайте, чтобы вам выделили верховую лошадь. Выезжайте немедленно».

Я выбрал коня светло-серой масти, рассчитывая, что на фоне снега он будет не так заметен. По пути в нашем расположении видел группу партизан. На их лицах озабоченность. Миновал деревушку. Около неё, на пригорке — наша последняя застава: взвод стрелков и три самоходки СУ-152 Стволы их обращены на запад, а мой путь — на юг. На заставе проверили документы, как-то странно посмотрели на меня и пожелали успеха. Оставшись один, я отломил ветку и, похлестывая лошадь, помчался по дороге. Не проехал и полукилометра, как сзади грохнули тяжелые орудия самоходок. «В кого же стреляют?» Не сдержав любопытства, выскочил на опушку леса и сразу увидел атакующие немецкие танки. Два шли прямо на меня, видимо, обходя позицию самоходчиков. Предупредить бы ребят, но я не могу задерживаться. Да ведь не дураки же там — должны следить за флангами. Поворотив коня, отчаянно нахлестываю его по бокам, но он, испугавшись выстрелов, заартачился. Мне стало страшно. Заметят — одна очередь из пулемета, и конец. Я в те минуты старался не думать о собственной жизни, но документы!.. Соскакиваю с лошади, опрометью бросаюсь в лес. И вдруг приходит на память: «Дрожишь, скелет? Ну так знай, что я тебя ещё не туда поведу». Замедляю шаг, громко смеюсь этой фразе французского маршала Тюренна, которую любил приводить наш училищный преподаватель военного искусства полковник Айновский — подвижный седенький старичок. Говорят, эту фразу часто повторял Суворов.

Тут только замечаю, что кто-то бежит следом, громко фыркая. Ба, да это же мой конь! Смеясь, говорю ему: «Выходит, тебе нужна была не хворостина, а личный пример хозяина». Вскакиваю верхом и несусь к штабу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви…

В штабе корпуса меня немедленно повели к майору Москвину, подробно расспросили обо всем увиденном, потом вызвал Шабаров. Выслушав и расспросив, он пригласил к себе начальника разведки майора Богомаза, а мне приказал пока отдыхать…

— В записках лейтенанта нет сведений о его возвращении в бригаду, — говорил Александр Павлович Рязанский. — Видимо, оно прошло без приключений. Но он оказался последним связным — кольцо вокруг двенадцатой гвардейской скоро окончательно замкнулось. Корпус получил приказ отойти на рубеж Михайловка, Елизаветградка, но прежде следовало вывести бригаду из окружения.

План выхода мы разрабатывали в штабе корпуса. Для деблокирующего удара у нас не оставалось свободных сил. В танковой бригаде, например, насчитывалось лишь полтора десятка машин. Поэтому расчет был на хитрость и внезапность действий, если они вообще возможны в подобных условиях. Выбрали направление, наиболее трудное для движения, где гитлеровцы меньше всего ждали появления бригады. Это — в нескольких километрах севернее того места, где бригада входила в Каменский лес. Гитлеровцы теперь усиленно караулили его. По «старому» пути намечалась ложная атака. Корпус помогал бригаде встречными ударами на обоих направлениях. Причем демонстративный удар должен быть наиболее шумным и начинаться в том случае, если выход бригады к опушке обнаружит противник.

…Ночь с 17 на 18 декабря. Состояние у всех напряженное. Мной владеет одна мысль: скорее в бой, на прорыв. Комбриг уверенно, с подчеркнутой точностью отдает распоряжения. Начальник политотдела подполковник Дмитриев доложил ему о расстановке офицеров на самых ответственных участках. Сам комбриг будет в авангарде, Дмитриев — в штабе с главными силами, Михайленко — в арьергарде, Кривопиша — на «сабантуйном» направлении — там, где обозначалась ложная атака. Комбриг приказал выстроить разведроту. Он объяснил разведчикам, что от того, насколько бесшумно они снимут боевое охранение противника, будет зависеть судьба бригады. В заключение спросил, есть ли добровольцы. Вся рота, словно по команде, шагнула вперед. Борисенко обнял ротного командира и сказал: «С вашими героями можно и не такие дела вершить! Ждите сигнала к выступлению». Затем он проинструктировал командиров батальонов, артдивизиона и отдельных рот. Тыл бригады, машины и повозки с ранеными были поставлены в середине колонны главных сил.