Правила поедания устриц (СИ) - Мори Анна leithne

На ней сейчас, как всегда, очень много одежды для теплого Гонконга — одна рубашка поверх другой, куртка, накидка с мехом — словно она купила на барахолке целую гору тряпья, не смогла выбрать самое красивое и решила надеть все сразу. Ноги, наоборот, почти голые, в мурашках и каплях воды (снаружи на улице, как почти всегда в Гонконге, льет дождь).

Так могло бы одеваться какое-то иное существо, похожее на человека лишь внешне, которое обычно существует в виде, скажем, гиперкуба в шестнадцати измерениях, но зачем-то подчиняется законам физического тела — людям положено носить одежду — со снисходительностью взрослого, который согласился поиграть с детьми в забавную игру.

И движения у нее такие же — резкие, порой неожиданные, являющие собой странную смесь грации и неуклюжести. Может быть, именно так двигаются драконы, но Рактер ни разу не видел вживую никого из них, даже Лофвира.

Фейри и железо — так она сказала.

Слово «фейри» действительно ей подходит: Шей Сильвермун — совершенно точно не королева эльфов из фэнтези-романов, скорее уж он готов поверить, что она из рода тех диких, озорных, жестоких, непредсказуемых и эгоистичных существ, которых в стародавние времена называли Добрым Народцем, чтобы не накликать несчастье, пытались умилостивить молоком и хлебом, винили в краже младенцев и прочих бедах. И правильно, наверное, винили.

Рактер не удивился бы, если бы она, как эти фейри в сказках, боялась железа, но именно в тот момент, когда ему приходит в голову эта мысль, Шей Сильвермун поглаживает Кощея, причем так естественно, как будто это домашний питомец… нет, хуже того — как будто это что-то, что принадлежит ей.

“Это как ножом по горлу, вжик — и все, и ты себе не хозяйка”.

Отойди, — посылает он импульс своему дрону, но Кощей словно не слышит его, продолжая нежиться под руками Шей.

Кажется, именно в этот момент Рактер впервые чувствует то, что обычные люди назвали бы беспокойством. Непривычный и непонятный разлад колет его, словно иголка в сердце. (Большая часть его тела – из стали, но у него все еще есть сердце).

Шей, словно почувствовав этот укол, вскидывает на него глаза.

— О чем вы думаете? — спрашивает она.

Он думает вот о чем: о своем детстве, и о Пятом Мире, кусочек которого успел застать, и о том, что после Пробуждения в глазах людей стало еще больше скуки, чем прежде. Прежде люди мечтали об эльфах, драконах и единорогах, как о видении Рая, как о чем-то невозможном, прекрасном, увиденном во сне и полузабытом — а теперь драконы руководят корпорациями и ведут ток-шоу. Когда человечеству были дарованы чудеса, оно окончательно потеряло способность замечать чудесное.

Но Шей словно из тех времен, когда магия была магией. В ней есть нечто особенное, что-то необъяснимое, сродни неопалимой купине или расступившимся перед целым народом водам моря. Что-то, чего он так и не нашел тогда, в детстве, среди дымящихся потрохов той курицы – среди мотков тонких сизых кишок, и костей, и жира, и испачканных в слизи и крови перьев.

Нечто сияющее.

— О магии, друг мой, — наконец отвечает Рактер. – О магии.

Цветы и птицы

Правило пятое: не привязываться к тем, кто бесполезен.

Сказав Шей, что его не интересуют факты, которые показались бы ей возмутительно личными, Рактер немного покривил душой.

Например, он с большим интересом слушает и наблюдает разговор Шей с ее приемным отцом Рэймондом, настоящее имя которого — Эдвард Цанг. Что несложно, так как с камерами в каюте Шей все в порядке.

Шей роется в своих вещах. Старый китаец сидит на койке напротив той, на которой спит Шей, и мнет в руках одеяло. Вид у него сконфуженный, как и положено человеку, наломавшему дров такого размера.

— Ты уверена… что я тебе тут не помешаю? – спрашивает он.

— Все нормально, Рэймонд. Все равно мне пока неохота ночевать в этой каюте. Слишком много кошмаров я тут видела. – Ее смех фальшивый, как брендовая одежда на рынках Монг Кока. – Думаю, ближайшую пару ночей я проведу в каком-нибудь баре или клубе. Может, в Ван Чай… Огни стробоскопов, громкая музыка, какие-нибудь не очень страшненькие незнакомцы, море соджу и крэма – и никаких снов про выпадающие зубы.

— “Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, кого любит душа моя…” — произносит вдруг Рэймонд. Шей удивленно вскидывает голову:

— Что?..

— Из “Песни песней”.

— Если хочешь назвать меня обторчавшейся шлюхой, можно без экивоков. А цитату я узнала, спасибо, — говорит Шей неприятным голосом.

— Ну да, ты же у нас учёная… Я могу подсказать пару таких мест. С громкой музыкой, с крэмом… — говорит Рэймонд с непонятной, какой-то горькой интонацией.

— Да тех клубов, в которых ты зависал по молодости, уже небось давным-давно не существует, — смеется Шей.

— Они просто носят другие имена. Места, где те, кому больно, стараются забыться, а другие тянут из них силу, как вампиры, никуда не делись. Они пребудут и через сотню лет, и через двести, и даже когда Шестому Миру придет конец и наступит новая эпоха.

Шей перестает ходить по комнате, останавливается напротив Рэймонда.

— Твои постулаты слишком непоследовательны для отцовских наставлений…

В ее насмешливом голосе уже нет злости, но у Рэймонда Блэка становится такое лицо, будто она дала ему пощечину.

— Шей, — говорит он глухим голосом, — мы с тобой всегда обтекали все острые углы, как вода, но сейчас давай поговорим начистоту. Зачем я тебе? Эдвард Цанг мёртв. У меня теперь нет ни денег, ни власти, ни имени. Я просто бесполезный старик.

— Эдвард Цанг, может, и мертв, зато Рэймонд Блэк еще жив.

— Даже зная, что я сделал, ты спасла меня от Цянь Я…

— Я не спасала тебя, — прерывает его Шей. – Я просто… спасла всех.

— …Даже зная, что заставило меня заботиться о тебе и твоем брате, — упрямо продолжает Рэймонд, — ты не плюнула мне в лицо, а позвала к себе на этот корабль, на эту свою… “Калошу”… Почему?

Шей скрещивает руки на груди и обхватывает ладонями плечи, будто ей холодно.

— Рэймонд… Я же не Дункан. Это он верит, что любовь и забота просто сваливаются с неба, как подарок. Я всегда догадывалась, что ты заботишься о нас… даже не знаю, можно ли тут сказать «не бескорыстно»?

— Полагаю, лучше всего сказать как есть: заботой о вас я просто пытался заглушить вой своих демонов, — говорит Рэймонд, не отводя глаза.

— Так или иначе, даже не зная о Коулуне, Цянь Я и машине удачи, я догадывалась, что у тебя свои причины. Но, знаешь, это неважно. Что бы тобой ни двигало, ты был хорошим отцом. Если бы не ты, я бы давно уже лежала мертвая в канаве, или спилась и сторчалась, или воровала грошовые часы и торговала пиздой.

— Я просто научил тебя, что мозги можно продать дороже, чем пизду, — говорит Рэймонд с какой-то горечью.

— Думаю, и в том и в другом случае все зависит сугубо от покупателя, — говорит Шей с мрачной усмешкой. Рэймонд Блэк хмыкает и кивает:

— По крайней мере, ты научилась не продешевлять.

— Вот видишь? Мы с тобой всегда говорили на одном языке. Даже странно, что я не твоя родная дочь, — ухмыляется Шей. Ее смех снова напоминает поддельные туфли с ошибкой в названии бренда.

— Нет, Шей, это неправда… Знаешь, — говорит Рэймонд и словно сам удивляется своим словам, – ты непохожа на меня хотя бы потому, что я никогда не отважился бы бросить вызов Царице Тысячи Зубов. И я бы был горд, если бы ты действительно была моей дочерью.

— Да хватит уже. Ни к чему эта лирика. Если ты пытаешься извиниться за то, что ты меня не любил, не нужно. Я никогда и не просила твоей любви. Тем не менее, я тебе задолжала, и теперь возвращаю долг.

Рэймонд Блэк молчит, и вид у него еще более прибитый, чем в начале разговора.

— Я все же… не хотел бы… стеснять тебя, — наконец говорит он, глядя в сторону. – Думаю, мне было бы лучше жить… в каюте Дункана. Может быть, ты поговоришь с ним? Меня он не хочет видеть. Он, кажется, очень зол.