Правила поедания устриц (СИ) - Мори Анна leithne

У Шей все лицо залито кровью, правый глаз заплыл — даже при сканировании непонятно, цел или нет. Да и сам Рактер со стороны тоже, вероятно, выглядит не лучшим образом. Это первый раз за много боев, когда все же пришлось прибегнуть к блокаторам боли.

И они не очень-то помогают.

Рактер отстраненно думает: похоже, что это конец. Но не для него, конечно. Во всяком случае, не полностью. Какая-то часть его личности выживет вместе с Кощеем. Даже самый дурной исход обернется для него интереснейшим экспериментом. Он просто превратится из гусеницы в бабочку: можно будет избавиться от лохмотьев этого тела, перешагнуть за ограничения убогой электрохимии человеческого мозга. Личность — это ведь не тело, не мозг, не умвельт, не Сущность; личность — это воспоминания, информация…

А все-таки кажется, что тот, кто пробудится вместо него, будет кем-то другим.

Обычный человек сказал бы проще: ему сейчас страшно.

Страшно умирать.

Странно, но в глубине души Рактер все еще верит, что они выкарабкаются — и что он останется таким, каким привык себя воспринимать. Выживет, проще говоря. У Шей всегда есть какой-то план. Абсурдный, нелогичный, запутанный, и все же…

“Шей – это Шей. Она все на свете может”.

— Четырнадцать лет удачи, — повторяет Шей медленно. – Это хорошая сделка, да?

Она обводит взглядом остальных, и в конце концов ее взгляд останавливается на Рактере.

Он тихо говорит:

— Хорошая ли? В Гонконге не бывает честных сделок. Если правильно распорядитесь этим временем, сможете изменить мир к лучшему. Но сами знаете, что потеряете, если согласитесь.

Они оба знают: самое малое — она потеряет всех своих близких. Дункан, честь и совесть команды, никогда не согласится на такую сделку. И Рэймонд, хоть он сам и устроил всю эту заваруху, тоже. И как бы Гоббет и Из0бель ни успели привязаться к Шей, они не простят, если она своими руками вложит город, где они родились и выросли, в пасть Царицы Тысячи Зубов. Хорошо, что эти четверо сейчас слишком далеко или без сознания: скорее всего, они возненавидели бы Шей даже просто за то, что она вообще ведет с Цянь Я этот диалог.

Четырнадцать лет, которые начнутся с убийства друзей – так себе удача.

— Но вы… — говорит Шей полувопросительно, глядя Рактеру в лицо. — Вас я не потеряю.

— Меня – нет. Я не тот человек, чтобы вас осуждать. И вы мне важнее Гонконга.

— Четырнадцать лет удачи, — почти шепотом говорит она, — для меня – и для вас…

Цянь Я растягивает всю свою тысячу зубов в улыбке, предвкушая победу.

Рактер утешающе касается рукой волос Шей. Его ладонь вся в крови, липкая, но и волосы Шей слиплись от крови — уже не разобрать, где чья.

— Помните, — вдруг говорит Шей тихо-тихо, — при встрече вы спросили, что значит “именно такой”… А это значит: точь-в-точь как я вас представляла — еще даже не зная вас, не встретив… Я ждала человека, похожего на вас, всю жизнь, каждый день, с самого детства…

Она смотрит на Рактера не отрываясь, в том ее единственном глазе, что не залит сейчас кровью, бушует целый пожар эмоций — и ярче всего среди них бесстрашие, но вовсе не перед смертью и не перед Цянь Я. Эмоции, которые она больше не пытается спрятать или приглушить — Шей теперь в курсе, что Рактер видит все, что с ней происходит, и сейчас ее открытый взгляд — словно распахнутая перед ним душа. Вот, смотри, что я к тебе чувствую, я как раскрытая книга перед тобой.

Это ее бесстрашие, ее смущение, ее желание, власть над Шей, силу которой Рактер только сейчас осознал, на миг ошеломляют его. Затем он делает то единственное, что может сделать в такой ситуации мужчина — наклоняется и целует Шей.

(К горлу подступает тошнота: когда он последний раз целовал женщину, человеческая кожа еще не казалась похожей ему на сырную корку. Кровь на лице Шей и ее раненый глаз Рактера не смущают. Коробит иное: мысль о мерзко-влажных слизистых во рту, о слюне, о том, как отвратительно выглядят синие вены с нижней стороны человеческого языка. Хорошо, что Шей не знает, о чем он думает. Чтобы отключиться от этих ассоциаций, он старается сосредоточить восприятие на волнах от нее как на звуке. Как ни странно, это вовсе не какофония: от Шей исходит хорошая, чистая, хоть и тревожная музыка).

Несмотря на отвращение, он старается сделать все так, чтобы ей понравилось: нежно отодвигает со лба волну волос, проводит пальцами по скуле, стараясь не задеть окровавленный глаз, ненадолго, несильно прижимается губами к губам, легко проводит языком по верхней — у поцелуя вкус крови и отчаяния – и все, и отодвигается; не поцелуй, а только его призрак; видит, что Шей замерла и прикрыла глаза, будто прислушиваясь к своим ощущениям. Через несколько секунд после этого она тихонько вздыхает, точно борясь с самой собой, и почти шепотом говорит:

— Простите. За то, что все-таки не утерпела, как ребенок, призналась, и… Еще простите за то, что сейчас мы все, может быть, умрем.

И – громче, повернувшись к Цянь Я:

— Нет, старая ты карга, не нужна мне твоя удача. Одна добрая женщина вовремя объяснила мне, что нет ни удач, ни неудач. Но у меня есть встречное предложение.

Цянь Я хохочет глухим угрожающим смехом:

— Да что ты можешь мне предложить, малявка?

— Твою жизнь, — говорит Шей, маленькая и храбрая, как Алиса перед лицом Червонной Королевы. – Я знаю, как открыть проход между нашими мирами. Через него сюда придут другие короли Йама, а я знаю, что вы делаете друг с другом. Вы всегда голодны. Не могут в этом мире существовать двое таких, как ты. Кто-то один окажется сильнее.

Потерявшая дар речи Цянь Я нависает над ней каменной глыбой.

— Ты не успеешь, — рычит она, но в ее голосе нет уверенности. Рактер почти физически чувствует исходящие от нее волны ненависти – и отчаяния…

Кто бы мог подумать.

Шей Сильвермун, мусорщица из Сиэтла, играючи справляется с Царицей Тысячи Зубов.

Ну как — играючи… Ни один хирург, ни один знахарь, ни один мастер акупунктуры не может с уверенностью сказать, будет ли ее глаз когда-нибудь снова видеть.

Но все они живы. И Рактер, и Гоббет, и Из0бель, и Дункан, и даже злополучный Рэймонд Блэк, которого на самом деле зовут Эдвард Цанг и который заварил всю эту кашу.

И Гонконг тоже цел.

Шей всегда собирала себя, как пазл, из чужого хлама. О ней действительно сложно сказать что-то определенное: она разная, как океан. Она не стрелок и не декер. Рактер успел своими глазами увидеть, как она притворяется богатой наследницей, специалистом по кибернетике, писательницей, официанткой, шаманкой и врачом — с одинаковой ловкостью. Рактер сказал бы, что она умна — но часто она ведет себя абсурдно и по-детски без всякой цели. Сказал бы, что везуча, если бы ее “везение” не было результатом тщательно продуманного переплетения вероятностей. Сколько с ней ни разговаривай, о ней мало что понятно, кроме одного — Шей Сильвермун в самом деле очень любит жить. И еще — она никогда не перестает удивлять.

История с Цянь Я ясно продемонстрировала и то, и другое.

Шей просто обвела Царицу Тысячи Зубов вокруг пальца — и, похоже, даже не осознает, что совершила нечто экстраординарное. Спасительница Гонконга, Серебряная Луна; Лун Арженте; Луа Прата; Гин-но Цуки; это имя теперь звучит на десятках языков, повторяется миллионами голосов, в ее честь называют новорожденных детей. К счастью, довольно мало людей связывают это имя с реальным обликом девушки в смешной одежде с вороньим гнездом на голове, иначе ее карьере теневого бегуна пришел бы конец.

Сейчас живая легенда Гонконга сидит одна в зале маджонга Добрейшей Чэн над кружкой пива «Асахи». И необязательно видеть мир как абстракции из волн и частиц, чтобы понять, что Шей грустно.

Несколько дней после сражения с Цянь Я она ходила (точнее, в основном лежала, оправляясь от ран) с нашлепкой из бинтов на правом глазу.

— Решили податься в пираты? Одноглазая Шей Сильвер? — поддразнивал ее Рактер. Шей фыркала, хотя уж он-то как никто другой видел, как ей больно и страшно, как не хочется потерять глаз. Интересно, сколько раз за это время — пока надежда на одного, другого, третьего врача снова и снова обманывала ее — Шей вспомнила про обещание Цянь Я вернуть ей зрение и про четырнадцать лет удачи, от которых она отказалась?..