Убей Зверя сам!.. - Наум Баттонс

БЛАГУШИН: Нет, не читал….

НИКОЛАЙ: Бочку варенья и корзину печенья за предательство….

ВЕРА: Прекратите, молодой человек! Он вам жизнь спас! А товарищ Гринберг вам во всём сам признался: кто он?

НИКОЛАЙ: Гринберг – сволочь! Я с этим согласен! Но вот его (указывает на Благушина) – это не оправдывает и предательства его не умаляет. Здесь пусть каждый за своё отвечает. Мы все – предатели! Я отца предал! Гринберг – товарища Сталина, революцию и, может быть, вскоре и Родину предаст, ты, Вер, Гринберга сейчас предала, а ты, дядь Вась, сам себя предал….

БЛАГУШИН: Это почему же? Интересно мне философию мальца послушать….

НИКОЛАЙ: Ты же жил этим мщением! Ждал, когда встретишь этого самого Гринберга! И уже не рассчитывал на это! И, вдруг, если Бог есть, то Он тебе, врага твоего, перед самой твоей смертью на блюдечке подаёт и говорит: «Услышал Я, Василий Михайлович, молитвы твои, и твою жажду мести праведной удовлетворить перед Судом Страшным желаю! Вот тебе Гринберг! Делай с ним, что твоей душе угодно!». Но ты, дядь Вась, трухнул! Максимум на что тебя хватило – в морду своему врагу дать! А дальше, трухнул. Так же, как ты трухнул, когда немец в деревню пришёл и в старосты тебя назначил. Тебе бы отказаться, и думаю, что не расстреляли бы тебя немцы, но ты пошёл…. А в оправдание себе вот эту чушь про спасение баб и детей придумал…., которую тут мне ещё недавно нёс….

(Николай закашлялся, застонал и на некоторое время замолчал)

БЛАГУШИН: Ну-ну, продолжай! Интересно складываешь пасьянс моей души! Очень интересно!..

ВЕРА: Да погоди же ты, Василь Михайлович! Вишь, тяжело хлопцу! Ох, Боже! За что же ты прогневался-то так на нас на всех…. Энтот малец-то еще и не целовался-то по-настоящему, ан видишь, какову судьбу-то ему Бог уготовил….

БЛАГУШИН: Да я и не тороплю его…. Его торопить уже ни к чему! Он могёт и не целовался еще ни с кем, а вот война мозги-то ему на место поставила, думать и правильные мысли говорить научила….

НИКОЛАЙ: Погоди, дядь Вась, я еще не кончил про тебя….

БЛАГУШИН: Да я весь во внимании, Коля. Интересно ты всё про меня складываешь…. Я и сам об энтом не раз по ночам задумывался, а ты – вон как!.. За полчаса всё про меня вывел!

НИКОЛАЙ: Я бы не вывел, если бы не вся наша предыдущая беседа, в которой ты мне всё душу открывал…. Открывал желания свои, не думая, что желания-то вдруг исполниться могут…. И вот оно исполнилось – самое заветное твоё желание…. Вот тут враг твой был, в твоей полной власти и, казалось бы, убей его проклятого…. И тогда бы совесть-то твоя чиста была. А теперь…. Вот сидишь и маешься! И совесть тебя грызёт и подсказывает, что трухнул ты опять. Тебе Божий дар в руки упал, возможность, хоть раз в жизни что-то справедливое самому сделать, но ты этот Дар Мытарю передал. А Мытарю тоже этот Божий дар сейчас даден, ибо он, как и ты, местью к этому Гринбергу жил, но и он сейчас врага своего, совесть свою очищая, немцам передаст, отказавшись от этого Дара. А для немца этот Гринберг – не Дар, а подарок…. Гринберг для него пустое место, которое он использует по своему усмотрению, выпотрошит из него всю информацию, а затем над вами ещё и начальником поставит…. Вот к чему приводит эта ваша русская христианская боязнь – ответственность на себя взять….

(Повисает тяжёлое молчание)

БЛАГУШИН: Гринберг – еврей! Немцы их не жалуют!

НИКОЛАЙ: Но это не значит, что они их на службу не берут, а те туда не идут…. Сам говорил, что им всё равно где и кому служить…. Не жалуют тех, от кого пользы нет никакой….

(Благушин опять подходит к Николаю, садится перед ним на корточки и очень внимательно старается всмотреться в его лицо. Вера отсела от раненого чуть в сторону, уступая место Благушину).

ВЕРА: Дядь Вась, ты, что – дурное задумал?

БЛАГУШИН: Да нет, Вер! Что ты! Просто хочу понять, кто это?

ВЕРА (с недоумением): Не поняла!?..

БЛАГУШИН: Да ты, Вер, и не пытайся! Тут у нас нечто личное, более высокое так сказать…. Или даже божественное…. А я ведь тебя видел раньше, Коля…. Во сне, правда!

НИКОЛАЙ: А я знаю, дядь, знаю!..

ВЕРА: Да вы можете мне объяснить, что сейчас здесь происходит!?.. Что вы всё загадками какими-то брешете?!

БЛАГУШИН (Николаю): Так ты считаешь, что я сейчас смалодушничал? Ответственность на себя не захотел брать?

НИКОЛАЙ: Ты всё понял правильно. Василий Михайлович!

БЛАГУШИН: Так может, и сон мне и Верке расскажешь, в котором ты мне явился, раз знаешь?

НИКОЛАЙ: А чего ж не рассказать. Расскажу…. Только один, из двух…. Какой, Василий Михайлович, первый? Или второй? Их два было!

(Повисает молчание. Ошарашенный Благушин резко встаёт и отстраняется от раненого, осеняя себя крестным знамением. Вера закрывает рот ладонью, как бы погашая немой вскрик. Николай смотрит на Василия ухмыляясь).

БЛАГУШИН: Боже правый! Энтого не может быть! Откуда ты знаешь? Я думал, что брешешь, говоря, что знаешь про то, что снился ты мне….

НИКОЛАЙ: Я всё знаю! Поэтому и говорю тебе всё, как есть! От меня правды не скроешь! Ты успокойся, дядь Вась! Ты хороший человек, поэтому я здесь с тобой говорю и к тебе пришёл…. А сон твой первый давно был, перед войной, ещё той, при царе…. Помнишь? Тебя на войну забирали, и в последнюю ночь дома, во сне я к тебе и пришёл…. И, что сказал: помнишь?

БЛАГУШИН (растерянно): Д-да, помню!

НИКОЛАЙ: А сказал я тебе, чтобы ты шёл на войну спокойно, чтобы не боялся ничего, что главное твоё дело на другой войне будет…. Говорил?

БЛАГУШИН: Да, Господи! Неужто Ты энто? (Крестится). Верк! Верк! Энто сон у меня или ты тоже всё энто видишь и слышишь?

ВЕРА (крестясь): Господи, да неужто Ты опять на землю пришёл, чтобы смерть мученическу принять за нас? Зачем? Что могём мы, муравьи жалкие? Я, Верка пьяница и шалава деревенская, да стареющий мужичонка, которых завтрева убьют, может….

(Николай встаёт на ноги и, несмотря на рану, видно, что он может спокойно стоять и ходить. Это ещё больше повергает в шок Благушина и Веру).

НИКОЛАЙ: Так расскажи, Василь Михайлович, сон твой второй, который ты весной этой видел. Расскажи…, и