История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

Так что ал-Мас’уди, в принципе, мог писать свою книгу и в таком «доме знания», но человек он был, судя по всему, достаточно состоятельный, и, скорее всего, предпочитал работать в благородном одиночестве. Ясно одно: уважение к рукописям и книгам к его времени давно уже стало благородной традицией ислама, и неграмотность времен великих завоеваний ушла в прошлое, чтобы, увы, вернуться во многие мусульманские страны сегодня – через четырнадцать веков.

Нужные ал-Мас’уди рукописи и книги он, как и все другие пытливые ученые его времени, искал и находил не только в Фустате, но и в Александрии. Да, в той самой Александрии, завоевание которой в 642 году породило проникший даже в российские исторические учебники слух о сожжении арабами по повелению халифа Омара знаменитой Александрийской библиотеки[33]. Слух этот, между тем, совершенно неверен.

Классик ориентализма Г. Э. Фон Грюнебаум говорит, что «легенда, согласно которой александрийская библиотека была сожжена по приказу халифа, впервые появляется в XIII веке[34]», между тем как российский ученый О. А. Большаков в своем трехтомном труде «История Халифата» утверждает:

«Специалисты хорошо знают, что это всего лишь благочестивая легенда, приписывающая Омару добродетельный поступок – уничтожение книг, противоречащих Корану, но в популярной литературе эта легенда иногда преподносится как исторический факт. Однако, ни Иоанн Никиуский[35], немало сообщающий о грабежах и погромах во время арабского завоевания, ни какой-либо другой христианский историк, враждебно относящийся к исламу, не упоминает пожара библиотеки. Скорее всего, самой великой библиотеки в это время уже не существовало – она тихо угасла под напором борьбы христианства с языческой культурой в течение предшествующих трех веков[36]».

И вправду, как это ни печально, но Александрийская библиотека не дожила до мусульманского завоевания Египта. Эта библиотека была частью знаменитого храма Муз, Музейона, основанного в III веке до нашей эры царем Птолемеем Первым. В течение пятисот лет в этой библиотеки работали античные ученые, среди которых были и Эвклид, и Архимед; заведовал ею уже в 127–151 годах нашей эры отец картографии Птолемей, однофамилец правящей династии, на картах которого впервые упомянуты Волга и Каспийское море. Библиотека, в которой насчитывалось до 100000 папирусных свитков, пережила пожар в Александрии в эпоху Гая Юлия Цезаря и Клеопатры, однако была уничтожена в 272 году нашей эры в ходе другой гражданской войны, уже при римском императоре Аурелиане. Оставалась еще «дочерняя» библиотека, но и она не дожила до исламского завоевания, пав жертвой борьбы христианства с язычеством. Как пишет об этом британский ученый Джон Уилфорд:

«Храм, где располагалась библиотека, устоял, и какое-то число ученых старалось продолжать великую исследовательскую традицию Музейона. В конце концов, в 391 году толпа христианских фанатиков ворвалась в библиотеку, предала огню ее бесценное содержимое и превратила пустое здание в церковь, что ознаменовало собой символическую победу веры над разумом[37]».

К счастью, какого бы вреда ни натворил в истории слепой фанатизм, всегда проистекающий из невежества толпы и неверно истолкованных верований, истинное знание, как выясняется, непобедимо. Александрия во времена ал-Мас’уди и без знаменитой античной библиотеки продолжала оставаться не только городом купцов, но и городом науки, в котором вместе с мусульманскими учеными работали христианские и иудейские ученые, опиравшиеся, как и ал-Мас’уди, на труды своих предшественников.

Круг ученых интересов ал-Мас’уди впечатляет, и неспроста. Для одной лишь упомянутой нами книги «Золотые луга» он черпал свои познания из ста шестьдесяти пяти письменных источников, в том числе, наряду с арабскими текстами, из переводных текстов Платона, Аристотеля, Птолемея, а также из древнеперсидской литературы. В другом своем труде, «Книге предупреждения и пересмотра», он упоминает христианских авторов, с которыми был лично знаком, и высказывает суждения об их трудах: складывается впечатление, что они делали по его просьбе переводы на арабский язык нужных ему иноязычных цитат или объясняли их содержание.

«Греческая транскрипция имени Елена в «Золотых лугах» является доводом в пользу широты его интересов и любознательности», пишет о нем лейденская «Энциклопедия ислама». Тот же источник, между тем, предполагает, что ал-Мас’уди был профессиональным географом и путешественником, то есть проводил исследования и предпринимал далекие путешествия на свои собственные средства, лишь иногда попутно занимаясь и торгово-коммерческой деятельностью.

Не поэтому ли самого ал-Мас’уди, которого позднее называли «Геродотом и Плинием» арабского мира, несмотря на всю его любознательную пытливость и огромную работоспособность, современники не считали в полном смысле ученым, а считали скорее собирателем «курьезов, басен и небылиц»», и только великий Ибн Хальдун в XIV веке, хотя и без критики, отдал ему должное, в полной мере оценив исторический метод ал-Мас’уди, его интерес к не-исламским народам, его широкий кругозор и универсальное видение человеческой истории.

Мы еще не раз вернемся на страницах нашей книги к свидетельствам средневековых мусульманских и христианских ученых, но одно дело – подлинные описания времени, и совсем другое – ощущение нашего собственного присутствия в том далеком прошлом. Нам, вчитывающимся в чужие свидетельства и цитаты, мнится быть не только читателями, но и свидетелями, а то и очевидцами истории.

Да и правда – ведь только вдумчивый очевидец может надеяться по-настоящему понять происходящее, которое так быстро перетекает в будущее, что не успеваешь и заметить, да когда же, когда это настоящее вдруг успело стать минувшим?

Не потому ли, когда мы читаем записи ал-Мас’уди, ибн Русты, ибн Хордадбеха и других мусульманских историков и географов, мы всякий раз пытаемся разглядеть не только еще не вполне просохшие строчки на бумаге, но и окружение, и эпоху, и сам мир той эпохи. Ведь нас интересует сейчас не только и не столько география древности, к которой мы еще вернемся, сколько самые начала той удивительной цивилизации, которая через многие века назовется российским мусульманством.

И вот – сидя за своей книгой в Фустате, ал-Мас’уди в тот день, с которого мы начали наше повествование, записал:

«Теперешний (в 332 г. – 943–944 г.) царь таргизов (булгар) – мусульманин. Он принял эту религию во время (халифа) Муктадирбилляха в 310 г. вследствие бывшего ему видения. Его сын сделал путешествие (в Мекку) и был в Багдаде. Муктадир послал ему одно большое и несколько малых знамен и денежный подарок. Они имеют большую соборную мечеть[38]…»

Это и было одно из первых известий, оповещающих весь мусульманский мир о том, что один из народов Седьмого Климата во главе со своим царем принял ислам, и время официального пришествия ислама в Поволжье – 922 год – указано ал-Мас’уди совершенно правильно, что вызывает доверие и к его сообщению о приезде сына булгарского царя в Багдад. Нам еще предстоит говорить об этом паломничестве булгарского царевича и его пребывании в Багдаде, чему, по всей видимости, ал-Мас’уди был прямым очевидцем: едва основанное государство волжских булгар еще не было так всемирно известно, как несколько десятилетий спустя, и прибытие сына далекого северного царя в Город Мира не было, надо думать, очень уж громким дипломатическим событием. Да и то, о булгарах, как и о других племенах Седьмого Климата, недоставало правдивых сведений, и ал-Мас’уди далее в своих записях путает волжских булгар с родственными им придунайскими Болгарами и очевидно гордясь могуществом северного царя-мусульманина, рассказывает:

«И этот царь нападает на область Константинополя почти с пятьюдесятью тысячами или более всадников; производит набеги около него до страны Рима, Андалузии, земли борджан (бургундов), джалалика (жителей Галиции) и франков. И от царя булгар до Константинополя около двух месяцев непрерывного пути через возделанные и пустынные местности. Когда в 312 (924–925) году мусульмане выступили в поход из области Тарса в сирийской пограничной области под начальством евнуха Сумла, известного по прозванию Аз-Зульфи, и на бывших при нем судах сирийских и басрийских прошли вход в Константинопольский пролив и вход в другой пролив из Греческого моря, у которого нет выхода, то на суше пришло к ним большое количество Болгар, чтобы помочь им, и сообщило им, что их царь находится поблизости. И это подтверждает то, что мы отметили (выше), а именно, что Болгарские отряды (беспрерывным сухим путем) достигают Греческого моря. И некоторые из Болгар сели на тарсийские корабли и прибыли на них в область Тарса. Болгары – большое, сильное и воинственное племя: им подчиняются соседние народы: один всадник из тех, которые вместе с этим царем приняли ислам, может сражаться со ста и (даже) с двумястами всадников. И население Константинополя могло защищаться против них в это время только его городскою стеною; одиноково все живущие в этой стране могли защищаться только укреплениями и стенами. В стране Болгар летние ночи очень коротки[39]».