Санктус. Священная тайна - Саймон Тойн

Наказание за незаконное проникновение в хранилище было традиционно жестоким и всегда публичным. Оно служило средством устрашения для всякого, кто помыслил бы о нарушении запрета. В прошлом виновных подвергали казни на глазах у обитателей монастыря. Им выкалывали глаза, чтобы очистить душу от увиденной ими ереси. Раскаленными докрасна щипцами преступникам вырывали языки, чтобы они не смогли рассказать о том, что прочли в запрещенных манускриптах. Им заливали в уши расплавленный свинец, чтобы выжечь запретные слова, которые они могли невзначай услышать.

Растерзанное тело преступника в назидание сбрасывали со стен Цитадели, как бы говоря тем самым: «Непослушание и желание проникнуть в запретное знание — смертельно опасно». Бытует мнение, что известная поговорка: «Не видь зла, не слушай зла, не произноси зла», — возникла благодаря этому жестокому закону. Когда-то люди добавляли к ней «не делай зла ближнему своему», но, учитывая происхождение поговорки, четвертая часть не прижилась.

Как и каждый в Цитадели, брат Афанасиус слышал рассказы о том, что случалось с теми, кто забредал в запретное хранилище, но, насколько он знал, никто не подвергался казни уже несколько столетий. Причиной тому послужило, с одной стороны, смягчение нравов, а с другой, то, что никто больше не осмеливался входить в хранилище без разрешения. Афанасиус был там всего раз, когда его только назначили управляющим монастырским хозяйством. Тогда он надеялся, что первый раз будет и последним.

Послушно продвигаясь вперед сквозь царящий вокруг полумрак, Афанасиус не отрывал взгляда от паутинки вмонтированных в пол путеводных лампочек и думал о том, для чего его пригласили. Неужели ему предстоит сделать еще одно неприятное открытие? Возможно, Сэмюелю удалось добраться до библиотеки незадолго до бегства и мрачного восхождения? А может, пробравшись в запретное хранилище, он украл или повредил один из священных текстов?..

Вереница лампочек резко свернула вправо и скрылась за невидимой каменной стеной. Там коридор заканчивался последней, самой дальней пещерой — книгохранилищем, где Афанасиуса ждал аббат. Скоро он узнает, зачем его пригласили.

23

— На теле жертвы видны рваные раны и многочисленные травмы, — произнес Рейс, продолжая предварительный осмотр трупа. — Раны многочисленные и глубокие, в отдельных случаях доходят до кости. Из некоторых виднеются осколки скальной породы. Я извлекаю их и отправляю на экспертизу.

Патологоанатом зажал рукой микрофон и повернулся к Аркадиану.

— Он вначале забрался туда, а потом спрыгнул вниз. Я прав?

Полицейский кивнул.

— Насколько я знаю, лифт на вершину не ходит.

Рейс вновь взглянул на израненные руки и ноги монаха, представил грандиозную высоту Цитадели и тихо произнес:

— Трудное восхождение.

Убрав руку с микрофона, он продолжил:

— Кровь в недавних порезах на руках и ногах жертвы свернулась в достаточной степени, чтобы можно было предположить, будто между их возникновением и смертью человека прошло довольно много времени. Некоторые небольшие порезы практически зажили и превратились в шрамы. Исходя из состояния ран, я бы сказал, что между восхождением на вершину и падением прошло несколько дней.

Рейс прикоснулся ладонью к холодной керамической поверхности анатомического столика и внимательно рассмотрел вытянутую руку трупа.

— Веревка, привязанная к запястью правой руки жертвы, стерла кожу до крови. Веревка длинная, грубая на ощупь, прочная, изготовлена из пеньки…

— Это пояс, — произнес Аркадиан.

Рейс нахмурился и посмотрел на товарища.

— Взгляни на сутану, — подсказал полицейский. — Что ты там видишь?

Патологоанатом переместил взгляд на покрытое пятнами темно-зеленое одеяние. На уровне талии с одной стороны грубыми стежками была пришита кожаная петелька. С противоположной стороны Рейс увидел рваную ткань на том месте, где прежде была ее сестра-близнец. Еще два разрыва находились у края подола сутаны и по одному — на каждом рукаве.

— Веревка, возможно, является поясом жертвы, — заявил в микрофон Рейс. — К сутане пришиты кожаные петли, в которые предположительно продевался этот веревочный пояс. Одной не хватает. Я собираюсь послать все вещи на экспертизу.

Аркадиан, стоя за спиной патологоанатома, нажал пальцем на красный квадратик на экране компьютера и остановил запись.

— Другими словами, — проговорил он, — с помощью веревочного пояса парень взобрался на вершину горы, изранив себе до крови руки и ноги, затем подождал, пока внизу соберется большая толпа, а его раны начнут заживать, и наконец, желая испортить мне утро, бросился вниз. Дело закрыто. Ладно. Мне бы, конечно, хотелось присутствовать на вскрытии, но, к сожалению, у меня полным-полно менее резонансных, но при этом более реальных дел. Поэтому, если ты ничего не имеешь против, я позаимствую у тебя лежащий у кофейника телефон и займусь настоящим делом.

Полицейский развернулся и исчез за стеной льющегося на анатомический столик яркого белого света.

— Крикни, если обнаружишь что-нибудь необычное.

— Хорошо, — беря в руки тяжелые хирургические ножницы, согласился Рейс. — Но ты точно не хочешь посмотреть? Я сейчас буду разрезать сутану. Не каждый день выпадает шанс увидеть голого монаха.

— Тебе надо лечиться, Рейс.

Аркадиан поднял телефонную трубку, не зная, с какого из шести висящих на нем дел начать.

Патологоанатом посмотрел на труп и улыбнулся.

— С моей должностью трудно оставаться нормальным, — пробурчал он себе под нос.

Просунув ножницы в горловину сутаны, Рейс начал резать ткань.

24

Афанасиус проследовал вдоль вереницы встроенных в пол лампочек и свернул за угол. Далее шел длинный темный коридор, заканчивающийся запретным хранилищем. Если впереди его кто-нибудь поджидает, он все равно ничего не увидит. Кроваво-красный цвет этой части библиотеки издали был почти незаметен. Афанасиус ненавидел тьму, но гробовую тишину он ненавидел еще больше. Однажды Афанасиус слышал, как Томас объяснял Сэмюелю причину этого феномена: постоянный низкочастотный звук, не слышный для человеческого уха, создавал диссонанс между звуковыми волнами, поэтому звук распространялся не дальше столба света, который окружал идущего человека. Находясь на расстоянии десяти футов от говоривших, ты не слышал, о чем идет речь. Это было нужно для того, чтобы при большом скоплении монахов, горячо дискутирующих на различные теологические темы, все сорок два зала библиотеки оставались погруженными в гробовую тишину. Даже быстро шагая по каменным коридорам, Афанасиус не мог получить успокоение от звука собственных шагов.

Дойдя до середины коридора, управляющий увидел впереди проблеск.

Афанасиус отскочил назад, вглядываясь в темноту. Ударившись обо что-то, управляющий обернулся. Он увидел, что натолкнулся на книжный шкаф. Вновь повернув голову, Афанасиус уставился в зловещую черноту.

И снова увидел это…

Сначала неопределенный, словно паутина, образ, плывущий во тьме. Приблизившись, образ этот принял вид сухопарого старика, шаркающей походкой бредущего по коридору. Он был ужасно худой, даже костлявый. Сутана висела на нем, словно мешок. Длинные редкие волосы свешивались на слепые глаза. У этого человека действительно был пугающий внешний вид, но у Афанасиуса отлегло от сердца.

— Брат Понти, — с облегчением выдохнул он. — Ты меня напугал.

Старик работал в библиотеке уборщиком. Его слепота позволяла ему прибирать огромные книжные залы и хранилища, не включая освещения. Брат Понти повернул голову в направлении говорящего и уставился на него бельмами глаз.

— Извини.

В сухом воздухе библиотеки голос старика звучал неестественно хрипло.

— Я стараюсь ходить вдоль стен. Я не хочу, чтобы люди наталкивались на меня, но здесь слишком узкий проход. Извини, брат…

— Афанасиус.

— А… да… — кивнул брат Понти. — Афанасиус. Я тебя помню. Ты уже бывал здесь… Или я ошибаюсь?

Старик махнул рукой в сторону дальнего хранилища.

— Только однажды, — сказал ему управляющий.

— Точно, — снова медленно кивнул брат Понти, словно соглашаясь со словами Афанасиуса. — Ладно. Не буду тебя задерживать.

Старик повернулся на негнущихся ногах и исчез во тьме, бросив на прощание:

— В хранилище тебя уже ждут. На твоем месте, брат, я не стал бы заставлять его долго ждать.

25

Пропитанная засохшей кровью ткань плохо поддавалась. Рейсу понадобилось несколько минут, чтобы разрезать сутану от ворота до нижнего края, а потом распороть каждый рукав — осторожно, чтобы не задеть скальпелем труп. Бережно приподняв тело, патологоанатом вытащил из-под него остатки сутаны и положил их в отдельный стальной лоток для дальнейшей экспертизы.