Проказы разума - Алексей Макеев

– Пусть я буду выглядеть в ваших глазах трусом, а мои требования напрасны и вызывают у вас смех, зато я буду уверенным, что в вашей больнице меня не отравит какой-нибудь придурок, у которого с головой не все в порядке.

– Хорошо, пойдемте, – неожиданно спокойно сказала губастенькая медсестра, развернулась и отправилась в процедурную. На некотором отдалении я пошел за нею. Уже в знакомом мне кабинете, где стояли стеклянные шкафы со всевозможными препаратами и системами капельниц, Люба открыла дверцу шкафа и взялась было за бутылку с физраствором, но я остановил ее…

– Нет, не эту. Следующую, пожалуйста.

Молодая женщина поняла, что я перестраховываюсь, сам выбираю бутылку с препаратом, усмехнулась и взяла ту бутылку, что я указал. Затем перенесла руку на следующую полку, где стояли ампулы с мексидолом. Насмешливо-презрительно спросила:

– Какую взять бутылку?

Я, ничуть не смутившись, сказал:

– Третью справа. – Пусть презирает, пусть смеется, хоть обхохочется, плевать – жить хочу.

Мне было немножко стыдно перед остальными пациентами отделения, потому что я был на особом положении и сам контролировал приготавливаемые мне препараты, в то время как они были беспомощные перед лицом убийцы, ежели таковой имелся в отделении и мог подсыпать им в лекарство яд. Но что поделаешь, своя рубашка ближе к телу. Тем более когда речь идет о жизни и смерти – тут каждый за себя.

Между тем Люба приготовила мне препарат и, прихватив опять-таки указанную мной систему для постановки капельницы, отправилась вместе со мной в нашу палату. Теперь я уже со спокойной душой лег в кровать и предоставил в полное ее распоряжение вену на правой руке.

– Куда это она тебя водила? – хрипло спросил Посылаев, когда Люба, поставив мне капельницу, вышла из палаты.

Уж очень любопытен этот вор в законе.

– Исповедоваться по поводу состояния моего здоровья, – проговорил я неопределенно и витиевато.

Лежавший под капельницей Посылаев скосил в мою сторону глаза. Ответ его явно не удовлетворил, но переспрашивать не стал, понял, что говорить на эту тему я не желаю. После того как медсестра убрала капельницы и унесла штативы под них, Посылаев, лежавший на кровати, вдруг повелительно сказал Миклухе:

– Димка, принеси-ка мне водички попить.

Дмитрий, по своему характеру, по-видимому, не конфликтный, спокойный, покладистый человек, которого присутствие бывшего зэка угнетало и подавляло, ни слова не говоря, встал и покорно отправился в коридор к кулеру.

– Да ты побольше возьми, не в стаканчик пластиковый, а в кружку. Можешь в свою набрать, я не брезгливый.

И вновь Миклухо молча вернулся к своей кровати, взял с тумбочки кружку, которую принесла ему жена, и пошел прочь из палаты.

Конечно, это было хамство со стороны Посылаева – так помыкать соседом по палате. Я понимаю, если бы он был лежачим, но Александр худо-бедно мог сам, несмотря на то что его левая половина тела все еще плохо ему повиновалась, обслуживать себя. Ну или в крайнем случае попросить Дмитрия принести воды, но так обращаться, будто он слуга или лакей… По-видимому, Посылаев и в палате желал установить зэковские законы, хотел вести себя как пахан, командующий шестерками.

Я смолчал, но презрительно посмотрел на вора в законе. Он понял значение этого взгляда, спокойно выдержал его и, хмыкнув, сказал:

– Ничего, пусть прогуляется, после инсульта ему просто необходимо двигаться.

– Тебе бы тоже не мешало прогуляться, – жестко сказал я. Помыкать собою я даже вору в законе не дам.

Посылаев, нагло глядя на меня, подмигнул:

– Придет время, Игорек, и я бегать буду.

Вот странное дело, когда друзья, знакомые или девушки называют меня уменьшительно-ласкательным именем Игорек, хоть я давно уже не мальчик, я отношусь спокойно. Ну, проявляют так ко мне ласковое добросердечное, иной раз ироничное отношение, и бог с ними. Но когда Игорьком меня назвал зэк, мне это показалось фамильярностью, и я довольно грубо ответил:

– Меня Игорем зовут.

– Как скажешь, – развел Посылаев руками.

Пришел Миклухо, поставил кружку, наполненную водой, на тумбочку рядом с Посылаевым.

– Бо-си-спа! – хохотнул тот, передразнивая Дмитрия, как известно, страдающего афазией.

– Пожалуйста, – не переставляя слоги, четко и правильно выговорил Миклухо. Затем отправился на свою кровать и лег.

– Черт возьми, стремно все же валяться целый день на шконке. Надоело мне в больничке торчать, поскорее бы на волю. – Дрыгнув в воздухе ногами, Посылаев сел на кровати, взял кружку, отпил из нее воды и вновь поставил на тумбочку. Затем снова, на сей раз хаотично взмахнув руками, лег на кровать. Вообще-то надо сказать, движения у вора в законе были какие-то странные, он как-то непроизвольно дергал то руками, то ногами, резко ложился и резко вставал, а когда лежал на кровати, то поворачивался с боку на бок не через спину, а через живот. У меня, честно говоря, подобное вызывало недоумение, но я не заговаривал с бывшим зэком на эту тему, не вызывал он у меня чувства сострадания, желания ему помочь.

Но помочь все-таки пришлось, потому что с вором в законе стало твориться что-то неладное. Очевидно, у него начались сильные головные боли, а внешне это проявлялось в том, что он стал вести себя беспокойно, то вставать, то ложиться, то кидаться на постель, а то вообще становился на колени на пол, а головой утыкался в постель.

– С тобою что-то случилось, Александр? – не выдержав его метаний, спросил я.

– Давление, видимо, долбит, – проговорил он глухо, уткнувшись в ладони.

– Чем тебе помочь?

– А чем ты мне можешь помочь? – фыркнул он. – Свою голову, что ли, приставишь вместо моей?

– Ну, может быть, врача позвать?

– Толку от них нет, – проговорил он, встал с коленей, лег на кровать и отвернулся к стене.

Но он и минуты не мог пролежать спокойно. Вот тут-то мне и пришлось проявить к своему соседу сострадание, вдруг у него что-нибудь серьезное и у нас в палате еще один труп образуется. Я встал со своей постели, вышел в коридор и двинулся к ординаторской. Постучав в дверь, приоткрыл ее. Доктор Фролов находился на месте.

– Там что-то с Посылаевым неладное творится, Андрей Михайлович, – проговорил я.

Элегантный мужчина с острым носом, тонкими губами и в темных оптических очках всполошился.

– Что там такое, Гладышев? – проговорил он укоризненно, словно я был виноват в проблемах Посылаева.

Я сделал в воздухе неопределенный жест.

– Понятия не имею. Пойдите, спросите у него сами.

Он поднялся. Поднялась и сидевшая в ординаторской заведующая Валентина Петровна Аверина – невысокая дама с детским личиком и детскими очками доктора Пилюлькина на маленьком остреньком носу.

– Идемте вместе, Андрей Михайлович, – сказала она моему лечащему врачу. – За этой палатой глаз да глаз нужен.

Они вышли из ординаторской, и мы втроем отправились в наш бокс.

Посылаев лежал на спине, вытянувшись во весь рост. Его круглое красное лицо с мешками под глазами выражало страдание.

– Что с вами, Александр Алексеевич?

Аверина остановилась у кровати и взялась рукой за ее спинку.

– Хреново мне, женщина, – закрыв ладонями лицо, сказал Посылаев. – Кажется, голова вот-вот лопнет, и постоянная сухость во рту, пить хочется.

– Сахарного диабета у вас нет? – поинтересовалась заведующая отделением.

Не отрывая ладони от лица, Посылаев покачал головой:

– Нет.

– Андрей Михайлович, – обратилась Аверина к Фролову. – Пригласите, пожалуйста, медсестру. Пускай глюкометр прихватит. Возможно, у пациента сахарный диабет. А я пока давайте-ка у вас давление измерю, – сказала она, когда врач вышел из палаты, и стала раскладывать тонометр, который прихватила с собой из ординаторской. – Давайте вашу руку.

Оторвав руки от лица, Посылаев протянул левую руку врачу, и она надела на нее манжету. Измерив давление, сказала:

– Немного выше нормы, но, в общем-то, пойдет. Вы говорили, страдаете гипертонией?

– Да.

Вернулся Фролов вместе с Любой. Она принесла глюкометр, с помощью которого измерила уровень сахара в крови. Он оказался в норме.

– Вы знаете, у него все движения какие-то странные, – встрял я в разговор эскулапов и пациента. – Он все время дергается, взмахивает то руками, то ногами.

Покосившись на меня, Фролов сложил на груди руки и спросил Посылаева:

– Раньше подобные симптомы у вас были?

– Были, – признался тот. – У меня депресняк пару лет назад случился. Так тоскливо было, чуть кони не двинул. Я в ПНД[2] на учете состою.

– Вот как? – спросила Аверина, и детские очки на ее детском личике от удивления подпрыгнули.