Тайна старой девы - Евгения Марлитт

— Он очень виноват передо мной, и я знаю, что никогда бы не пожалела его, если бы с ним случилось какое-нибудь несчастье, а если бы я могла содействовать его счастью, то я не шевельнула бы и пальцем...

— Фея!

— Я постоянно приходила к тебе со спокойным лицом, не желая отравлять те немногие часы, которые мы проводили вместе. Ты часто была уверена в спокойствии моей души, тогда как внутри кипела буря... Если тебя унижают ежедневно, ежечасно, если ты слышишь, как поносят твоих родителей, как их называют проклятыми Богом; если ты чувствуешь стремление к высокому идеалу и сознаешь, что заключена среди необразованных людей, потому что бедна и не имеешь права на образование; если видишь, как твои мучители носят ореол благочестия и безнаказанно уничтожают тебя во имя Господня, и переносишь все это спокойно, без возмущения, и даже прощаешь, — то это не ангельское терпение, а трусливое, рабское подчинение слабой души, заслуживающей всяческого унижения!

Фелисита говорила твердо, низким, звучным голосом.

— Мысль, что мне придется снова увидеть каменное лицо Иоганна, возмущает меня, — продолжала Фелисита. — Бессердечным и бездушным голосом он будет повторять мне все то, что писал в продолжении девяти лет. Он привязал меня к этому ужасному дому и тем обратил последнюю волю дяди в проклятие... Я не должна иметь ни способностей, ни мягкого сердца, ни благородных чувств — все это неуместно для дочери фокусника. Свое низкое происхождение я могла бы искупить только в том случае, если бы стала так называемой служанкой Господней, несчастным существом с самым узким кругозором.

— Ну, этого мы избежали, дитя, — сказала, улыбаясь, тетя Кордула. — Во всяком случае, с его приездом для тебя наступит новая пора.

— Несомненно, но лишь после ожесточенной борьбы. Госпожа Гельвиг сегодня утешила меня, заявив, что скоро все кончится.

— Мне не нужно будет тогда напоминать тебе, что ты должна вытерпеть все до конца, чтобы почтить последнюю волю того, кто взял тебя в свой дом и любил как своего ребенка. Затем ты будешь совершенно свободна и начнешь открыто ухаживать за своей старой теткой. Нам не придется больше опасаться разлуки, потому что они отрекутся от всех прав на тебя.

Глаза Фелиситы заблестели, она быстро схватила маленькую руку старой девы и прижала ее к своим губам.

— Не думай обо мне плохо, тетя, с тех пор, как ты глубже заглянула в мою душу, — попросила она мягким голосом. — Я высокого мнения о людях и люблю их, а если я так энергично боролась, то меня отчасти побуждало желание оказаться не просто вьючным животным. Но я не способна любить своих врагов и благословлять проклинающих меня. Я не могу изменить это, тетя, да и не хочу, так как тут кротость граничит со слабостью.

Тетя Кордула молча смотрела на пол. Может быть, и в ее жизни были минуты, когда она не смогла простить? Она умышленно не поддержала разговор, а взяла иголку, и работа закипела, так что, когда наступили сумерки, уже было готово порядочное количество белья.

Когда Фелисита покинула квартиру старой девы, в главном доме уже царило оживление. Она услышала смех и болтовню дочери советницы, маленькой Анны, а в прихожей были слышны сильные удары молотка. На лестнице стоял Генрих и развешивал над дверью гирлянды. Увидев Фелиситу, он сделал смешную гримасу и несколько раз так сильно стукнул по несчастным гвоздям, как будто хотел разбить их вдребезги.

Маленькая Анна с важностью поддерживала лестницу, чтобы она не упала, но, заметив Фелиситу, забыла о своем серьезном деле и нежно обняла ручонками ее колени. Молодая девушка взяла ребенка на руки.

— Так готовятся, точно в доме завтра свадьба, — сердито вполголоса сказал Генрих, — а приедет человек, который не смотрит по сторонам и делает такое лицо, точно выпил уксуса. — Он поднял конец гирлянды. — Посмотри-ка, тут и незабудки есть. Ну, тот, кто плел эту гирлянду, наверное, знает, зачем они здесь. Феечка, — сердито прервался он, видя, что ребенок прижался щечкой к лицу Фелиситы, — сделай одолжение, не бери постоянно на руки это маленькое чудовище... Может быть, это заразно...

Фелисита быстро обняла левой рукой маленькую девочку и прижала ее к себе с глубоким состраданием. Ребенок испугался враждебных взглядов Генриха и спрятал свое некрасивое личико, так что была видна только кудрявая головка.

В это время дверь отворилась. Казалось, что комнату действительно приготовили для приема молодой невесты: на подоконнике стояли вазы с цветами, а советница только что повесила длинную гирлянду над письменным столом. Она отступила назад, чтобы посмотреть на дело рук своих, и увидела стоявшую в коридоре Фелиситу. Советница недовольно нахмурила тонкие брови, позвала прислугу, вытиравшую мебель, и указала ей на дверь.

— Слезай сейчас же, Анхен, — заворчала Роза, выходя из комнаты, — мама ведь сказала тебе, чтобы ты никому не позволяла брать себя на руки...

Она увела плачущего ребенка в комнату и заперла дверь.

Генрих пошипел, спускаясь с лестницы:

— Вот видишь, Феечка, что вышло из твоего доброго намерения?

Фелисита молча пошла рядом с ним. Когда они уже спустились вниз, перед домом остановился экипаж. Раньше чем Генрих успел дойти до двери, ее кто-то отворил сильным движением. Несколько быстрых шагов — и вошедший уже стоял перед дверью в жилые комнаты. Затем послышался удивленный возглас госпожи Гельвиг: «Ты стал неаккуратен, Иоганн. Мы ждали тебя только завтра».

— Это он! — прошептала Фелисита, испуганно прижимая руку к сердцу.

— Ну, теперь начнется! — проворчал Генрих, но тотчас же замолк, прислушиваясь к тому, что творилось на лестнице.

Советница буквально летела вниз по ступенькам, ее белокурые локоны развевались, а белое платье клубилось, как облако.

— Ну, Феечка, теперь мы знаем, почему в гирлянде оказались незабудки! — засмеялся Генрих и вышел, чтобы внести вещи.

На следующее утро Фелисита воспользовалась свободной минуткой, чтобы проскользнуть к тете Кордуле и сообщить ей, что визит Генриха к бедному столяру окончился благополучно. В коридоре второго этажа она встретила Генриха, с усмешкой показавшего ей на дверь, которую он вчера украшал. На полу в беспорядке лежала целая куча гирлянд, а у стены выстроились вазы с цветами.

— Как все это выбрасывалось! — прошептал Генрих. — Я пришел, когда он стоял на лестнице.

— Кто?

— Да профессор. У него было ужасное лицо. И подумай, Феечка, он даже протянул мне руку, когда я пожелал ему доброго утра, — это меня удивило.

Фелисита хотела ответить, но в это время у дверей комнаты послышались чьи-то быстрые шаги, и девушка скрылась за угол.