Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

— Черт побери! Вот вы и стали моряком! Нет, что я говорю! Морским офицером! Так, значит, слухи нас не обманули? Там действительно состоялась настоящая баталия? И на этот раз наша взяла!

Они потихоньку вошли в спящий дом.

— Пойду поищу вам горячей воды.

— Нет! — остановил бывшего моряка Николя. — Мне велено явиться к королю в том же платье, какое сейчас на мне.

— К королю! Ах ты черт! Вот так, в пыли и крови? О, понимаю. Надо, чтобы он сам потрогал пальчиком! Что ж, уж лучше так, чем…

Триборт помог Николя добраться до его комнаты, а когда тот рухнул на кровать, стянул с него сапоги.

— Я принесу ваш плащ и сообщу о вашем прибытии мадемуазель. Не зная, куда вы пропали, она совершенно извелась. Но я-то видел, что адмирал знает, но сказать не вправе.

Николя хотел ответить, но слуга уже исчез за дверью. Засыпая, он почувствовал, как кто-то крепко прижался к нему, а на его исцарапанное лицо посыпался град поцелуев. Он робко запротестовал, ссылаясь на то, что он ужасно грязный, но вскоре перестал сопротивляться. После пережитых им ужасов, после ужасной жатвы, что собирала вокруг него смерть, после кровавого зрелища истерзанной плоти, после до сих пор не рассеявшейся трупной вони он впервые почувствовал, что снова возрождается к жизни.

Это были самые тесные и пылкие объятия, какие когда-либо соединяли их. Всю ночь он обвивал руками возлюбленную, временами прижимая ее к груди столь сильно, что она начинала стонать во сне. В семь часов Триборт бесцеремонно сдернул его с кровати. Встряхнувшись, он оделся, накинул пыльный плащ и сел в присланный Сартином экипаж.

Слух о том, что в два часа ночи приехал с новостями герцог Шартрский, уже облетела Версаль, и кучка зевак перед дворцом стремительно прирастала любопытными. Министр ждал Николя в галерее. Он только что виделся с королем в его приватных апартаментах. Довольным взглядом он на секунду задержался на запыленном костюме Николя. Придворные и те, кто получил привилегию присутствовать при сегодняшней утренней церемонии одевания, смотрели на Николя с почтительным любопытством, смешанным со страхом.

— Вы выставили меня на потеху зевакам, сударь.

— Совершенно верно, — усмехнулся министр, потирая руки, — в этом и состоит суть моего маневра. Посмотрите лучше, кто идет.

В галерею в ослепительном мундире вошел герцог Шартрский. Холодно ответив на приветствие и комплименты Сартина, он с раздражением устремил свой взор на согнувшегося в почтительном поклоне Николя. Все направились в парадную спальню. Повернувшись к кузену, король поздравил его со счастливым возвращением и с заметным нетерпением и неожиданной холодностью выслушал рассказ герцога о сражении при Уэссане. Об ошибках и нерешительности командующего арьергардом, разумеется, не было сказано ни слова.

Николя внимательно оглядывал лица толпившихся вокруг короля придворных. В стране, именуемой Версалем, все зеркала души являлись для него открытой книгой. Придворные, искренне преданные королю, ожидали, когда слово предоставят Николя, дабы в поведении своем руководствоваться его примером. Льстецы мертвенным злобным взором смотрели на комиссара, словно самое его присутствие и внешний вид оскорбляли герцога и угрожали незаконно завладеть его ожидаемым триумфом.

Король отметил, что ни та, ни другая сторона не потеряла ни единого корабля, и пожалел, что не отдали приказа начать погоню, чтобы потопить вражеские корабли, ибо если французская эскадра одержала победу, то ей следовало бы преследовать англичан до полной капитуляции. С тревогой расспросив о состоянии раненых офицеров, Его Величество поинтересовался потерями. Заметив Николя, он рукой поманил его к себе. Напомнив всем, что каждый, доблестно исполнивший свой долг, подает добрый пример, он неожиданно заявил, что не стоит обольщаться результатами битвы, завершившейся, в сущности, ничем. Пока король высказывал свои скептические соображения, герцог Шартрский всем своим видом выражал ужасное нетерпение, и стоило королю умолкнуть, как он тотчас попросил дозволения удалиться, дабы засвидетельствовать свое почтение королеве, и немедленно сие разрешение получил.

Тьерри д’Аврэ, первый служитель королевской опочивальни, потянул Николя за рукав и, сопровождаемый одобрительным взглядом Сартина, повлек его во внутренние покои. Они поднялись по потайной винтовой лестнице, выходившей в узкую галерею, окружавшую Олений дворик, своего рода прихожую тайного убежища монарха, являвшего собой полукабинет-полумастерскую; Людовик XVI уже однажды принимал там Николя. Подтолкнув Николя к двери, Тьерри исчез, словно растворился в воздухе.

Король ждал его, стоя посреди невообразимого хаоса: вокруг вперемежку лежали книги, инструменты, морские карты и прочие приборы, свидетельствовавшие о широте познаний и интересов Его Величества.

Со времени его первого посещения этой комнаты количество вещей здесь явно увеличилось; особенно бросались в глаза маленькие модели военных кораблей. При виде Николя лицо молодого короля озарила добродушная улыбка.

— Ранрей, я рад вас видеть.

Как всегда, после приветствия воцарялась неловкая тишина: король никогда не мог сразу приступить к делу. Казалось, он еще больше потолстел. Тяжело переминаясь с ноги на ногу, он озирался вокруг, словно ища чего-то. Николя отметил, что темный костюм монарха не очень чист. Небрежное отношение к своему внешнему виду раздражало королеву и давало повод молодому двору смеяться и вышучивать бедняжку. Уважая молчание короля, Николя лихорадочно соображал, как его прервать. Наконец с заинтересованным видом он устремил взор на превосходно выполненную карту; вставленная в раму, она стояла у стены; признаться, он не узнавал контуров изображенных на ней земель.

— О! — воскликнул Людовик. — Вижу, вы любуетесь этой картой.

Фраза вполне могла сойти за вопрос, а следовательно, требовала ответа.

— Да, сир, но я не знаю, какая часть нашей земли изображена на ней.

— Ничего удивительного! Это изогнутая карта южного полушария. Мне подарил ее герцог де Круи, являющийся подлинным кладезем всевозможных знаний. Он сам ее составил. Он дружит с господином де Кергеленом[20] и принял участие в плавании Крозе[21] в Новую Зеландию и Тасманию, дабы с наибольшей точностью вычертить эту карту. Теперь он увлечен изучением Северного полюса, и русский министр пообещал подарить ему карту Камчатки. Поддерживая мнение Фиппса, который утверждает, что Северо-Западный проход не существует, он считает, что арктические моря, начиная от берегов залива Баффина и до острова Шпицберген, затянуты льдом.

Покойный король никогда столь стремительно не отвечал своим собеседникам. Теперь предстояло перевести беседу в более серьезное русло. К сожалению, Николя убеждался, что своим вопросом не смог побороть нерешительность короля.

— Знаете ли вы, Ранрей, что вчера во время охоты на пруду Кубертена я подстрелил более четырех сотен птиц? Ах, какая была отличная охота! Я отметил это в своем дневнике.

Суверен рассмеялся, и на его сосредоточенном лице расцвела радостная улыбка подростка. Подробно описав вчерашнюю охоту, король вновь умолк и обрел серьезный вид.

— Адмирал д’Орвилье сообщил мне, что вы доблестно исполнили вашу миссию, не посрамив честь мундира, который вам пришлось надеть. Меня это нисколько не удивляет.

Он сел в кресло и пригласил Николя сесть напротив него. Находясь в потайной комнате, куда нет доступа любопытным взорам, комиссар без лишних слов подчинился.

— Мой дед всегда говорил, что нет лучшего рассказчика, чем наш дорогой Ранрей. Он умеет заинтересовать без лишних подробностей и объяснить, ничего не усложняя. Я хочу услышать рассказ о сражении. Не скрывайте от меня ничего.

Николя повторил все, что уже рассказал Сартину, время от времени уснащая рассказ подробностями, касавшимися морского дела, ибо знал, что королю это понравится. Его Величество слушал необычайно внимательно, пару раз задав ему наводящие вопросы.

— Мне очень важны любые детали, дополняющие полученный мной отчет д’Орвилье. А сейчас я вам расскажу, что ускользнуло от вашего взора, когда вы находились в гуще битвы.

Похоже, сегодня у короля случился необычайный прилив энергии. Очутившись на знакомой ему почве, он, к великому удивлению Николя, встал и, отодвинув кресло, присел на корточки и выстроил на полу модели кораблей двумя параллельными линиями, друг напротив друга. Повинуясь приглашению Его Величества, комиссар присел рядом.

— Вот линия французских кораблей. Видите, она с подветренной стороны, и, следовательно, корабли наклонены в сторону неприятеля.

И, словно подкрепляя свои слова, он наклонился вместе с кораблем.

— Таким образом, расположившись лицом к неприятелю, корабли глубоко зарываются носом в волны, и борты, расположенные внизу, главным образом на третьей палубе, теряют способность вести огонь, в то время как противник целит в высокие борта наших линкоров. Орвилье оказался в невыгодном положении. Вы только подумайте, Ранрей, никогда еще наши суда не начинали сражение в таких неблагоприятных условиях.