Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева

От ужаса под коленками мелко-мелко затряслись поджилки. Мелькнуло: для полного несчастья осталось только упасть перед всеми в обморок! И опозориться: на колготках чуть выше колена спустила петля. Ведь хотела утром зашить! Еще не хватало, чтоб потом засмеяли: дура, мямля, да еще и неряха!

Я ждала, я была уверена — сейчас обязательно кто-то встанет и скажет: да как он смеет? Почему какое-то хамло разевает на учительницу рот? По какому такому праву?

Глаза уже заволакивала влажная пелена. Я смотрела в класс, изображение настойчиво двоилось, увеличивая число глаз, рук, если бы еще моих заступников… Но — нет, их не было, и удваивать было некого.

— Я пыталась объяснить Елене Константиновне, что ребята могут и хотят учиться, в прошлые годы у них с историей не было никаких проблем, — прервала молчание Вобла, бесповоротно лишая меня шанса на оправдание и защиту. — Но опыт прежнего педагога Елена Константиновна учитывать не хочет, говорит, у нее свои методики.

— Да какие там после института методики! Молодым — им бы только все поперек, хлебом не корми. Старшие им не указ, сами все знают, — обиженно проворчала женщина в поношенной песцовой папахе.

— Ну не могут тридцать человек врать! Мы, уважаемая Елена Константиновна, своим детям привыкли доверять, а Вере Борисовне — тем более, — хорошо поставленный голос принадлежал симпатичной дамочке в норковой шубке. — Она опытный педагог, ребята за ней, как за каменной стеной.

— А может, вы, Елена Константиновна, ждете от нас особой поддержки? — рубанул сидевший на последней парте крепко сбитый мужчина. — Ну, понимаете… Магнитофон или карты какие… В школе ведь все знают, что в нашем классе много родителей в торговле. Математичке стенд заказывали, биологичке чучело покупали.

Я еле выдавила:

— Мне от вас ничего не надо.

Мой неуверенный тон только раззадорил его.

— Да чего тут стесняться! Мы своих детей любим и вас понимаем: платят копейки, наглядности нет. Мы же не вам в карман, — выдержал он едкую многозначительную паузу, — а на благо учебного процесса.

— Мне ничего не надо, — повторила я.

— А нам — надо! Чтобы у ребят в четверти выходили хорошие оценки, — отчеканила норковая шуба.

— А знания?..

— Что?

— А знания вашим детям не нужны? Одни отметки?

— Знаете, дорогая Елена Константиновна, — голос дамочки совсем окаменел: казалось, она не говорила, а выплевывала булыжники: — Моему Диме история вообще — а тем более в таком объеме! — не нужна. Мы решили, что он будет поступать в технический университет. Но портить сыну аттестат из-за каких-то там ваших методик я не дам.

Она огляделась вокруг и добавила:

— Мы не дадим. Имейте в виду.

— Они не мои, есть программа…

— Вот и учи по учебнику! — отрезала папаха, грубо и совершенно запросто «тыкнув». — Мы безо всяких там тетрадей учились, и они обойдутся. Чё детей-то мучить? А если каждый столько назадает? Башку сломаешь! И так света белого не видят: учат-учат, скоро все штаны протрут. Зато, когда на выпускных учителя начинают речи толкать, оказывается, самое главное — чтоб человек был хороший! Так-то!

Она победоносно огляделась, ловя одобрительные взгляды.

Все. Приоритеты расставлены, разговор окончен. Ковыляй, милая, до хаты.

Мой жалкий лепет был обречен на освистание. Может, в классе и сидел кто-то, кто был на моей стороне. Его не могло не быть. Но ввязываться в драку с единственной перспективой уйти побитым он не захотел. Строй моих противников был монолитен, он наступал на меня в жестком, отработанном марше, сзади угадывалась тяжелая артиллерия (кто бы в дислокации Совы сомневался!), и пытаться его остановить было самоубийству подобно. Затопчут. Разве стоит того жалкая, никчемная девчонка, которая старается ради их же собственных детей?!

Пишу сейчас и понимаю: не имею права осуждать. Человек слаб.

И все же вчера я так надеялась на поддержку!

Ведь ради их же детей…

17 ноября

Вечером перелистывала томик Ахматовой и наткнулась на жуткое стихотворение. Странно, раньше казалось, что оно слишком сгущает краски. У Ахматовой непростая судьба, а от нервной жизни рождаются несчастливые дети и мрачные стихи.

Но теперь примерила на себя — все сходится:

Осуждены — и это знаем сами —Мы расточать, а не копить.

Делаешь, стараешься…

Иди один и исцеляй слепых,Чтобы узнать в тяжелый час сомненьяУчеников злорадное глумленьеИ равнодушие толпы.

Равнодушие родителей я уже пережила. До глумления учеников пока не дошло, но неужели и к нему стоит готовиться?!

Страшно работать с такой мыслью. И жить страшно.

Бррр. Один пассив и негатив.

А в чем позитив?

Надеюсь, они обязательно поймут, пусть и не сразу: я желала им добра. Пусть даже это будет стоить мне стольких нервов. Ведь не идти же у них на поводу, в самом деле!

На родителей тоже надеялась…

19 ноября

Ура! Наконец-то могу себя поздравить! А то заладили: это плохо, того недостаточно… Ну что, съели?!

Хотя, если честно, моя заслуга невелика. Вот Илюшка Смирнов — молодчина! Проводили в школе олимпиаду по истории, и он в девятых занял второе место! Первое, конечно, Озерова, но она у Мадам уже который год на репетиторстве сидит. А Илья сам на олимпиаду попросился, сам готовился, я ему только задания за прошлые годы нашла. И — ну дайте же себя похвалить! — наверное, все-таки неплохо объясняла на уроках.

Он вообще хороший мальчишка. Спокойный, рассудительный, ответственный. Из кожи вон не лезет, но все у него как-то основательно выходит, по-мужски. В классе к нему хорошо относятся, и, будь он поактивнее, вполне мог бы потеснить Рубина на его пьедестале.

На городскую олимпиаду решено на всякий непредвиденный случай готовить обоих — и Озерову, и Смирнова. Часть тем возьмет Мадам, часть я. Послезавтра первое занятие, и нужно обязательно самой просмотреть все прежние задания. Теперь лицом в грязь ударить никак нельзя.

23 ноября

Случайно наткнулась в шкафу на старый учебник по новой истории (забавно звучит: история XVII–XIX веков — новая, а учебник, которому 25 лет, — старый!). По нему еще мама училась.

Полистала. Удивительно — совершенно другие акценты. Тогда все ругали капиталистов: кровопийцы, эксплуататоры, тянут соки из трудового народа… В нарастающем противостоянии родилась классовая борьба — активная, даже агрессивная, как переспелая невеста. Но вот ей встретился парубок, призраком неприкаянно бродивший по Европе, и, дело молодое, пошли детки: во Франции, Германии, Италии, Австрии… Правда, пока недоношенные и быстро чахнущие. Это я про революции.

Прямо история в эротических картинках. Что-то подозрительные у тебя, Ленка, ассоциации…

Чушь все это, конечно. Убило другое.

Никогда не задумывалась, а тут вдруг поняла: у нас ведь сейчас тоже капитализм! Значит, у меня есть классовые враги.

Что у меня мало друзей, я знала, но всегда успокаивалась тем, что нет врагов. Оказывается, зря.

Но кто они? Те, про кого кричат на каждом углу — олигархи, они же капиталисты, кровососы и прочая, и прочая? Но горстка людей, пусть даже очень богатых и могущественных, не удержит в повиновении десятки миллионов. Если только эти миллионы сами не горят желанием повиноваться. Может, поэтому я никакой борьбы и не замечаю?

Или сама теория неверна? Может, и нет ее вовсе — этой самой борьбы?

27 ноября

О политике мы с Сережей никогда не разговаривали. А тут не удержалась и, похоже, зря. Чем больше он удивлялся, тем больше я зажималась, в итоге спуталась и ничего связного не сказала. Конечно, его можно понять. Одно дело услышать от учительницы рассказ о ее борьбе с классом (на это он был обречен!), и совершенно другое — рассуждения о классовой борьбе.

— Не думал, что молодые, а уж тем более симпатичные девушки интересуются политикой… Лен, ты случайно в депутаты не собираешься?

Никуда я не собираюсь. Все шуточки… Серьезно совсем не с кем поговорить. Одним неинтересно. Другие свое долбят, никого не слышат. Третьи осторожничают. Покоробило, но вот и Сережа, кажется, из последних.

Разговора не получилось. Но, увидев, что я расстроилась, он попытался сгладить неловкость:

— Знаешь, мы недавно один объект закрыли. Дачный поселок. Забор, видеонаблюдение, охрана — полный комплект. Место обалденное, рядом лес, речка… Так вот, из шестнадцати домов один заказал олигарх местного розлива, пять отошло администрации, рядом — прокурор, начальник налоговой, директор мясокомбината, начальник природоохранной зоны и дальше по мелочи. Все свои.

— Хочешь сказать, они — один класс?