Черная хроника Арды - Наталья Васильева

-- Но он уйдет все равно...

-- Не скоро, не скоро...

-- Тогда знай -- мы не сможем освободить тебя от цепей, ибо они -- из Арды, а ты не отрекаешься от нее. И твои раны нам не залечить...

-- Не могу. Изначально своей судьбой я связан с Ардой, и связь эта крепче любой цепи. Я люблю этот мир. И ненавижу его.

-- Так и с нами... Зачем ты берешь на себя эту тяжесть?

-- Не знаю... Не могу видеть сирый этот мир, покинутый всеми, катящийся в бездну хаоса и безвременья... Не могу...

-- Но ты не сможешь больше вступить в Арду.

-- Я буду хранить ее здесь.

-- Да. Берегись Серой стрелы. Ты понимаешь?

-- Да.

-- Тогда слушай нас: мы отдали тебе свою силу и ты умер; мы взяли твою боль, и ты можешь действовать. Мы поможем тебе, ибо если рухнет Равновесие в твоем мире, то пошатнется оно и в иных мирах. Ныне страшнее всего нарушено оно здесь, и мы даем тебе Меч. Но скажи -- каков твой путь?

-- Скорбь избираю я.

-- Темен и мучителен этот путь. Но ты выбрал. Протяни руку!

Он поднял обе руки -- цепь. Гладкая рукоять легла в ладонь.

-- Но я скован... Я слеп...

-- Не навечно. Твой путь -- перед тобой. Иди, брат. Ты не один в пути.

-- Прощай, брат! Ты не один... О, долог путь, Зов летит...

-- Прощай! Мы придем! И ты придешь к нам... Мирам нет конца...

Он ощущал, но не видел их. Но они были рядом, и голоса их были разными, и теперь гасли они, словно искры в небе...

* * *

"Я вернулся и увидел этот мир, и все, что сталось с ним. И я проклял его и возлюбил его, ибо пожалел я его. Я умер -как те, кому дано покинуть этот мир. Но им дано уйти -- а я не могу. Слишком прочна цепь любви и ненависти, что приковывает меня к этому миру. Я вернулся и возложил на плечи свои бремя, оставленное всеми. И сказал я -- да будет отныне со мною Скорбь. И стала Скорбь венцом моим, и свита ее -- свитой моей.

И вижу я ныне этот сирый мир, покинутый всеми, и жестокую Серую стрелу, нацеленную в сердце его. И не вступлю я в мир этот, ибо не будет тогда ему щита. Не мною одним создан он, и не все лучшее в нем -- от меня, и не все дурное -- не мое... Но я один защита ему ныне. И стою я один, и стрела направлена в мое сердце. Устою ли я -- один? Руки мои скованы... Я зову - придите ко мне, возлюбившие этот мир! Я один. Тяжела моя ноша. Кто разделит ее со мной?"

И среди бесчисленных звезд воздвиг он чертог себе, доступный и видимый лишь немногим, ибо из боли своей и скорби создал он его, и не многие могут вступить его и остаться собой, и не рухнуть под бременем боли и скорби...

"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь принял Саурон благородное обличие и пришел, дабы выразить почтение Эонве, герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся, пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон, и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в Средиземьи и вновь предался злу, ибо весьма крепки были те узы, которыми опутал его Моргот..."

В ту ночь на землю обрушился звездопад...

Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал этого.

Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого. Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.

Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.

Не успеть -- даже быть рядом. "Глаза... глаза мои... какая боль... " "Учитель!.." Он шел и шел под истекающим звездами небом. "Умереть..." Он знал -- умирать долго и мучительно, возвращаться -- и вновь умирать.

Но сейчас он хотел этого.

"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..." Не сумел -- защитить. Не сумел даже -- разделить боль. "Будь я проклят!.."

...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя, слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных -золотых -- белоснежных одеждах, Эонве громогласный -- "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля Мира.

-- Зачем пришел ты, раб Моргота? -- с презрительной надменностью победителя бросил он.

Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами, охватывала шею Эонве, как ошейник.

Ошейник.

Саурон стиснул зубы.

Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя. Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.

Эонве счел молчание Саурона растерянностью и покорностью; и возвысил голос.

-- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью. Твоя участь не будет столь тяжела -- ты всего лишь исполнял приказ... Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед величием Валар -- и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе: Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда -- на нашей стороне. Воля Единого...

Он говорил и говорил -- громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь звучанием собственного голоса.

А Саурон не слушал его.

Не слышал.

...-- Говоришь, против чести? -- издевался Тулкас, -- Ну, что ж, я могу предложить тебе честный бой... Одолеешь -свободен и прощен. Ну, как?

...-- А теперь беги, -- сказал Ороме, возвышаясь в седле, -- Беги, может, спасешься. Если мои собачки позволят, -усмехнулся он.

...-- Увидишь, человек ты или нет, -- прошипел Манве, -Ты подохнешь и вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - - до Конца Времен! Тогда ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!

...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу, не желавшую покаяться.

...-- Учитель, я не могу так... Ведь я -- виновен, как и они... За что ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..

"За ч т о ты караешь меня жизнью?!.."

Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно -- застывшая маска.

"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я виноват во всем, и ты принял кару -- за меня... не могу... зачем... ты -- всесилен, а я ... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."

Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть, серо-зеленая вода смыкалась над ним -- медленно и равнодушно. Казалось, он утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок сердца, пульсирующий бесконечной болью.

Он шел, и все бежали перед ликом его, и воплощение Гнева Единого Тулкас упал ниц, закрывая голову руками, перед гневом Намо-Мандоса. Он шел стремительно, прижимая к груди Книгу и смеялся во гневе, ибо знал, что свободен. И радовался своей наконец-то осознанной им самим силе. Он шел к Вратам, и от быстрой его походки темные его волосы отлетали назад, словно черный ветер. Он не остановился, чтобы оглянуться. Он не остановился, чтобы вдохнуть в последний раз воздух Арды. Так же стремительно, как шел, он шагнул во Тьму. Он не боялся. Он знал и был готов.

И притаившаяся за Стеной Ночи мучительная боль прыгнула на него, словно дикий зверь, словно собаки Ороме. Эру не сулил легкой смерти своим непокорным детям...

"Вернись. Вернись в Арду. Покайся," -- вкрадчиво шептал чей-то мягкий голос, когда боль на миг покидала его, словно сговорившись с голосом. А он был упрям. И он делал новый шаг, и снова он превращался в комок обнаженных нервов, плоти без кожи, нещадно терзаемой яростной болью.

Он уходил, в агонии разрывая последние слабые нити связи с Ардой, словно вырываясь из паутины, и лишь мысль о Книге не позволяла ему потерять свое "я", ибо боялся он, что, умерев, потеряет и Книгу Арды.

Боль, боль, боль... Он был слишком могуч, Владыка Судеб Арды, чтобы умереть быстро. Но все же смерть пришла, прекрасная и милосердная, и почему-то в последний миг Намо показалось, что Ниенна, его сестра, ласково кладет ему прохладные ладони на больные глаза...

Сначала было ощущение бытия, и лишь потом -- осознание этого ощущения. Веки были тяжелы, словно ладони Ниенны действительно лежали на его лице. Все тело было легким, и непонятное ощущение радости чего-то предстоящего заставляло быстро биться его сильное сердце. Но и на сердце была какая-то тяжесть. Возвращаясь, он начал все четче воспринимать окружающее, и настал миг, когда он понял, что он не один, и этот второй "кто-то" действительно положил руки на его глаза и сердце.

Он думал, что он говорит. Но не услышал своего голоса. Только губы слабо дрогнули.

-- Ниенна? -- еле слышно произнес он. -- Ниенна? Я -где?