Непозволительные удовольствия (СИ) - Лётная Марина

― Ты хуже, чем я о тебе думала. Жестокий… ― Девушка разочарованно шумно выдохнула и от чего-то уверенно зашагала в сторону студии. Я шёл следом ещё какое-то время, пытаясь успеть за торопливой походкой, но потом замедлился и окончательно отстал, упуская Мишель из виду: она оставляла меня позади в буквальном и переносном смысле. Теперь мне и надеяться на её благосклонность было глупо, всё было испорчено до основания.

2.3

― Согни уже, пожалуйста, колени! ― Мишель сдерживала раздражение с особым старанием, лишний раз избегая делать мне замечания, но в отражении я улавливал, как выбиваюсь из чётко сложенного рисунка: светловолосый мерзавец сильно портил синхронность непринуждённо двигающихся жарких тел. Удержаться от комментариев в роли хореографа и я бы не смог, видя как у танцора напрочь отсутствует чувство ритма. Бывает, тело от чего-то непослушно, и его невозможно растанцевать ― неудачный день ― мой затянулся на полмесяца. Это не могло не выбивать из колеи и добавляло нервозности, ведь отборочный этап конкурса был намечен на завтра.

Давно смело и не скрываясь я изучал состояние лапули, отразившееся на её внешнем виде: в преддверии отборочного этапа брюнетка не собирала в хвост свои шёлковые гладкие волосы, они трепались за время тренировки и пушились, от этого женский облик принимал особый интимный вид, как во время нашего уединения. Усовершенствованный танец предполагал элементы ненавистного ей стриптиза: взглядом хореограф неловко и с брезгливым удовольствием проскальзывала по моему полуголому телу и торопилась схватиться взором за что бы то ни было, только бы это не был я. Мишель не прятала печаль и едва горящий влюблённый огонёк в глазах, но мне приходилось чувствовать в каждом её действии окончательное разочарование ― что бы девушка не испытывала, она была настроена решительно через это перешагнуть и стала преувеличенно равнодушна во многих отношениях ко мне.

Я начал страдать. Жизнь превратилась в вымученный набор запланированных действий, больше не включавший в себя алкоголь и мимолётные знакомства ― две недели привели заядлого ловеласа в сексуальное истощение и беспамятство о себе как о привлекательной личности. Последние тренировки превращали организм в сублимированный овощ, я приходил домой поспать, чтобы на утро снова тренироваться, слабо отдавая отчёт в своей мотивации. Это ли не ради выигрыша для Мишель?

Мишель…

Теперь, когда девушка отдалилась, я изводил себя душевными терзаниями. Вместо очередной галочки в списке самоуверенного бабника зародилось гнетущее, болезненное чувство сожаления. Зачем она только появилась в моей жизни? Официантка дешёвого паба, профессиональный хореограф и мать детсадовской малолетки. Раньше мне бывало всё равно, кто готов раздвинуть передо мной ноги, социальные роли в обществе не заботили, ведь жажда удовольствий свойственна любым категориям женщин. А что сейчас? Связь с Мишель неприятна, терзает мою из ниоткуда появившуюся совесть. Мне искренне жаль, что я добавил ей неприятностей, а не сожалеть было невозможно ― каждый день лицом к лицу мы сталкивались на репетициях.

Танцы, а вечерами бесцельное передвижение по квартире, сопровождала тяжесть в грудной клетке; при редкой возможности уловить взгляд светлых блестящих глаз на себе организм испытывал ноющую боль, заземляющую и приводившую меня в странное живое состояние. Вдруг особенно остро я ощущал широкое пространство студии, ограниченное стенами, тяжесть потолка, осознавал, что танцуем мы на метрах пяти от твёрдого асфальта под окнами на отёкших ватных ногах, а при взгляде на зеркальное отражение напротив улавливал пугающую глубину так, что перед глазами темнело. На душе делалось пусто, а впереди у самых зеркал стояла стройная милая Мишель, невзначай подарившая мне один взгляд, и её присутствие уже начинало казаться естественно привычным и необходимым в моей жизни.

Постепенно приходило смирение. Думать о ней становилось немного легче, и я уже осознавал, что добровольно отдаю себя в рабство мыслям о Мишель как о главной причине не только моего душевного беспокойства, но и восхищения. Я привык видеть её сильной и морально собранной, упорствующей в работе и требовательной, а зная её жизненную ситуацию, становилось очевидно, что она несёт своё бремя достойно, как бы не было трудно. И даже в редкие моменты уязвимости при взгляде на меня хореограф оставалась непоколебимой, хоть и будучи отрезвлённой мерзким поведением бабника. Девушка сторонилась меня, старалась избегать любого телесного контакта во время тренировок и боязливо озиралась после их окончания, не желая сталкиваться со мной лицом к лицу наедине. А я ни за что не собирался этого делать…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Маленький ребёнок оставался большой проблемой, как и нежелательные чувства. Я однозначно ничего не собирался предпринимать, ощущая как органы ноюще тлеют изнутри, стоит мне только уловить знакомый образ. Стараться реабилитироваться в её глазах, взращивать свои и женские надежды, когда между нами всегда будет стоять её дочка. Я не смог пойти бы на это и под пушечным выстрелом… Такая ответственность уготовлена не для меня.

― Блондин, на тебя смотреть больно! Ты всё портишь! ― Джастин крепко сжал пальцами моё плечо, вырывая из заученной автоматической хореографии и тягостных размышлений. ― Соберись уже, а то как пюре, размазанное по тарелке! Выглядишь невкусно…

Как и обещал, я не агрессировал, и это даже не составляло мне большого труда. Сложно провоцировать на злость “размазанное по тарелке пюре”.

― Кого ты там имел опять всю ночь до смерти? До своей собственной!

― Никого.

Весь коллектив видел и знал о наших теперь напряжённых отношениях с хореографом, как и об очевидном легкомысленном флирте в недалеком прошлом, наверняка увенчавшимся концовкой моего излюбленного сценария. Ведь так и было. Никто не смел подавать виду и хоть как-то открыто осуждать девушку, и только Джастин охотно пихал меня в её объятия, а как только понял, что я больше не состоятелен в качестве её возлюбленного, начал воздействовать на Карлоса. Мы оба справились бы и без капитана команды стриптизёров в любовных делах, но Джастин считал своим долгом обеспечить Мишель эмоциональную занятость и отвлечь от любых серьёзных мыслей о выигрыше. Пока девушка погружена в душевные переживания, принятые решения ускользнут мимо её невнимательного взора.

И хоть я знал, что нас взаимно друг к другу тянет, на место нездорового наслаждения заступила провоцирующая невыносимый сердечный ритм тревога, унять которую никак не удавалось, как и Карлос упорно стремился занять моё место в сердце хореографа. Он осторожно и едва заметно для Мишель шёл к этому с самого первого дня ― спокойный, рассудительный, мужественный, надёжный ― и теперь у него были все шансы заполучить её доверие. Карлос и детей не боялся, и был готов к серьёзным отношениям, а в стриптизе оказался лишь чтобы помочь родителям с тяжелым материальным положением. Это похоже на саму Мишель, и это благородно. На месте здравомыслящей матери-одиночки я бы не упустил такого шанса, поэтому я бы точно понял интерес хореографа к благородному красавчику-мулату. Я бы понял…

Но он активизировался так некстати! В реалиях жизни ― я скотина, которой лучше к Мишель не приближаться, но в мыслях… Там я способен извиниться достойно, предложить ей попробовать общение, и… Любить хореографа? И хоть это был для меня роскошный, непозволительный риск, я опрометчиво продолжал фантазировать о ней, а про ребёнка и думать забыл. В мыслях девушка стала моей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Сегодняшняя последняя тренировка перед отборами вынуждала меня чувствовать себя паршиво, как никогда в этой беззаботной жизни. Его симпатия, ранее не выходившая за рамки любезностей, переросла в настойчивое желание касаться её хрупкого тела. Я сбивался на каждом шагу, портил тонко созданную атмосферу номера, с неприязнью улавливая каждое тактильное взаимодействие Мишель и Карлоса, самопроизвольно представлял на моём месте, грубо ласкающего нежное податливое тело, мускулистого мулата. Сожаление и тихая злость на себя томили в груди мучительную горечь, я готов был искусать локти до алой крови: для Мишель наглый, требующий внимания блондин уходил на второй план её жизни.