Тринадцатый знак - Анатолий Манаков

О "немце", державшем в тисках всех сотрудников аппарата Белого дома, ходили легенды, а одно лишь его появление наводило на них безмерный ужас. "Каждому президенту нужен свой сукин сын, - шутил Холдеман без тени улыбки. - Именно таковым я и являюсь для Никсона". Однако, несмотря на собачью привязанность мажордома, оказавшийся в пиковой ситуации президент вынужден был сделать "гамбит" и отправить того в отставку под давлением расследователей "уотергейтского дела". Пост номер один в особняке перешел к генералу Хейгу.

Военную академию в Вест-Пойнте Хейг закончил весьма посредственно, да и поступил в это заведение лишь со второй попытки. Поначалу военная карьера сулила ему будущее заурядного штабиста, но сделала резкий взлет после его женитьбы на дочери генерала. И хотя он шутил, что "лучшие люди в армии полковники, которые никогда не станут генералами", мечтал о звездах на своих погонах, и звездах крупных. Когда же его прикомандировали от Пентагона к аппарату Совета национальной безопасности, возглавляемому Генри Киссинджером, перспектива получить их стала значительно реальнее.

В Белом доме полковник работал по четырнадцать часов в сутки, приходя на службу раньше Киссинджера и покидая службу позже него. "Великий обработчик документов" был незаменим и, казалось, не опасен. Обратив на себя внимание коллег своим открытым характером и ненавязчивостью, полковник любил соленые шутки, умел выпить, не теряя головы. Сам себя считал реалистом и не верил в искренность сентиментальных политических жестов, начальству же доставлял удовольствие думать о нем как о простачке. С Киссинджером никогда не спорил, преклоняясь перед его авторитетом в международных делах и предпочитая не высовываться, если не просят.

Со временем, однако, помощник-администратор так много узнал о своем шефе, его планах и уязвимых местах, что мог уже более уверенно высказываться при нем не только по протокольным вопросам. Влияние Хейга возрастало, но Киссинджер как бы этого не замечал. Полковник же, ставший уже генералом, хранил хладно-кровие, даже когда Киссинджер позволил себе однажды оскорбительно отозваться о военных, обзывая их "тупыми животными", или ехидничал при посторонних по поводу того, что Америка, мол, нуждается в генералах, способных выиграть сражение, а не таких, как Хейг, который готов разве что сделать блестящий доклад. В другом случае, опять же прилюдно, шеф смахнул невидимую пыль со звезды на погоне своего помощника и пообещал вторую, если тот будет пай-мальчиком. В ответ на эту, совсем уж вышедшую из ряда приличных вольность Хейг попытался поправить галстук без помощи рук.

Обиды сносятся, но не забываются. Среди сотрудников аппарата СНБ генерал стал "первым среди равных" и потихоньку начал делать гадости своему шефу, допуская по его адресу весьма двусмысленные намеки. Но прежде заключил негласный союз с Холдеманом и излагал тому небольшими порциями новеллы о любовных эскападах Киссинджера. Впрочем, это не мешало генералу передавать и Киссинджеру разные слухи о Холдемане. Дьявольски изощренная игра преследовала дальний расчет - выставить себя в самом выгодном свете перед президентом и, удерживаясь на плаву, приближать стратегическую цель. Хозяин Белого дома невольно начал приглядываться в Хейгу, почувствовав в нем не только аса высшего пилотажа, умеющего разобраться в огромном потоке правительственных документов. А вскоре во время своих ночных блужданий по коридорам особняка даже захаживал к генералу на огонек, чтобы поболтать или попросить напрямую какой-нибудь документ. Постепенно между ними устанавливался канал общения, пока еще не слишком доверительный, но свой собственный, о котором Киссинджер мог только догадываться.

Хейг же все больше расширял свои полномочия и поле деятельности, возлагая на себя роль главного лоббиста Пентагона, а заодно негласно информируя высшее командование вооруженных сил о происходившем в Овальном кабинете. Даже оставаясь в фаворе, он не мог сдерживать себя и в приватных беседах уже называл Холдемана "говнюком", а самого президента - "нашим пьяницей". Как любил говаривать генерал, "есть много способов содрать кожу с кота". Ох, уж эти шутки военных! Никогда не разберешься, чего в них больше - юмора или угроз.

Больше всего Хейгу нравились заседания Совета национальной безопасности. Занимая свои места заранее, директор ЦРУ доставал из атташе-кейса свою папку, государственный секретарь и министр обороны громко смеялись, переговариваясь через президентское кресло, остальные внимательно изучали повестку дня. Легкое оживление в зале - пожимая на ходу руки, влетал помощник по национальной безопасности с черной папкой и быстро садился в свое кресло напротив еще пустовавшего. Атмосфера менялась, все глаза невольно устремлялись в сторону этой папки. Киссинджер открывал ее, члены Совета прикидывали количество страниц и думали: лишь ему хорошо известно, зачем их собрали и что может сказать президент по подготовленным вопросам. Ведь только он с глазу на глаз встречался с главой государства по три-четыре раза в день.

- Джентльмены! Господин президент! - объявлял секретарь.

Бросив что-то в ответ на дежурное "Доброе утро!", тот усаживался в свое кресло. Атмосфера снова менялась: глаза, головы и тела поворачивались к нему, главным хранителем тайны был уже не владелец черной папки. Открыв заседание и поставив проблему, президент обращался через стол к человеку напротив: "Генри, представьте нам, пожалуйста, альтернативные варианты". Твердым, глухим баритоном Киссинджер докладывал, вновь завладевая всеобщим вниманием. Интеллект и эрудиция его блистали всеми оттенками, иногда он читал выдержку из документа, нередко импровизировал. Казалось, что это беспристрастное изложение позиций ведомств, и, когда он говорил, даже президент внимательно слушал. Замечаний по существу никто не осмеливался делать, дискуссия переходила в область нужд отдельных министерств и служб.

Генерал уже привык к этой процедуре и думал в такие минуты о своем... Почему, скажем, солдат идет в бой? Да, его ведет воля к победе, но нередко она объясняется страхом подчинения, преданностью, гордостью. Это чувство знакомо и генералам, которые даже после отставки живут под страхом угрозы военного трибунала, если допустят в адрес президента, вице-президента, конгресса, министра обороны или губернатора штата оскорбительное высказывание. Какую же роль им приходится играть? Специалиста, военного дипломата, ученого, технократа, бюрократа? Не выбирая только одну, они предпочитают играть все вместе, но по большей части их коронной ролью становится бюрократ. Генералов считают "священными коровами", и они всегда будут довольны своим положением. Да и есть ли вообще морально устойчивые во всем люди? Пирамиды и те качаются - лишь незаметно для нашего глаза.

Настроения в вооруженных силах и обществе взаимосвязаны, продолжал рассуждать он. Не случайно, видимо, результаты опросов показали, что каждый пятый американский солдат постарался бы избежать участия в боевых действиях либо отказался бы подчиняться приказам. По-разному, но все без исключения люди испытывают страх перед войной, тем более мировой; копящееся же в них озлобление может наложиться на этот страх и образовать критическую массу, способную вылиться в психический взрыв. Ядерные грибы поднимутся вслед за этим взрывом, а не наоборот...

В такие моменты беседы с самим собой Хейг все чаще ловил себя на мысли, что не удовлетворен достигнутым, хотя и стал в сорок семь лет четырехзвездным генералом. Ему уже виделось, как он выходит на ринг схватки за высший государственный титул. А почему бы и нет, коли есть способности искусно одерживать верх над соперником, убедительно лгать и обладать интуицией на обман? И думалось Хейгу, что пора проходить из пешки в ферзи, делая это не откладывая, пока над "королем" висит угроза мата...

Позднее, заняв пост начальника аппарата Белого дома, он убедит президента не уничтожать магнитофонные пленки с тайно записанными беседами, а потом и в отставку уйти, не дожидаясь импичмента. К тому времени все рычаги государственной власти окажутся у генерала в руках, включая контроль за ядерной кнопкой.

Но вот кто никогда и не помышлял о президентстве, так это Генри Киссинджер, выходец из еврейской семьи немецких эмигрантов. Его небольшой кабинет размещался в пятидесяти шагах по золотой ковровой дорожке от Овального. Там в углу стоял круглый столик, за которым он каждое утро по-холостяцки поглощал омлет, английскую булочку и черный кофе. Эта комната - единственный молчаливый свидетель его истинных, тщательно скрываемых настроений. Казалось - и это признано теперь во всем мире, после президента он обладал самым большим влиянием на мировую политику, но мало кто видел "волшебника в международных делах", отчаявшимся от бессилия, когда президент давал ему понять, что все грандиозные успехи его дипломатии связаны преимущественно с налаживанием отношений между государствами, которые и без него делали это. После таких безжалостных разносов Киссинджер возвращался к себе, чувствуя себя беспомощным и незаслуженно оскорбленным.