Таня. Жестокие игры - Алексей Арбузов

Герман. Твой Перфильев вызывает. Хочу у здешнего старичка бензином поживиться, а то не доеду, пожалуй, до города.

Игнатов (смотрит на забинтованную руку Германа). А что с рукой-то?

Герман. С пальцем беда, вторую неделю мучаюсь. Хочу в городе врачу показать.

Игнатов. Зачем в городе! Я тебе сей момент доктора представлю.

Таня (кричит из-за занавески). Прошу потише! Очень мешаете.

Герман. Это… чей голос? Кто это?

Игнатов. Доктор. А что?

Герман. Доктор? Значит, показалось… Удивительно.

Игнатов. Пойдемте-ка разбудим старика. А там, глядишь, и доктор освободится. Я вас познакомлю.

Входят в маленькую, по соседству с нарами, дверь. Из-за занавески появляется Таня, за ней идет хозяйка.

Таня. Ну, все хорошо, через три дня встанет. Горло полоскать больше не надо, а порошки – вот эти – пусть еще два дня принимает. Осложнений у нее, думаю, никаких не будет. Она девочка крепкая.

Хозяйка. Ну, спасибо тебе, Танюшенька…

Таня (смотрит в окно). Тучи-то расходятся, – может, и солнышко выглянет… Поеду я, пожалуй.

Хозяйка. А может, отдохнешь?

Таня. Нет, мне еще на «Золотой луч» заехать надо.

Хозяйка. Ну, стало быть, прощай, милая. (Целует Таню.) Пойду Олюшку молоком напою. (Уходит за занавеску.)

Таня надевает плащ, берет сумку, идет к двери. Из маленькой комнаты выходит Игнатов.

Игнатов. Уезжаете?

Таня. Да.

Игнатов. Глядите, солнышко! Это вам на дорогу, чтобы ехать веселее было.

Таня. Спасибо.

Пауза.

Игнатов. Так, значит, не обиделись?

Таня. Нет, за что же…

Игнатов. Ежели будет в чем нужда, заходите. Буду рад.

Таня (улыбнулась). Да ведь я даже не знаю, кто вы.

Игнатов. Простите, не сообразил. Игнатов, Алексей Иванович.

Таня. Игнатов? Управляющий золотопромышленным районом?

Игнатов. Он самый.

Таня (улыбается). А ведь я ходила к вам. Зимой была острая нехватка медикаментов, транспорт работал отвратительно, и я решила… В общем, вам от меня не поздоровилось бы.

Игнатов. Вот как?

Таня. Да. И спасло вас только то, что меня к вам не пустили. (Насмешливо.) Мне было объявлено, что товарищ Игнатов занят.

Игнатов. Случается. Район у меня побольше Бельгии и Голландии, вместе взятых. Так что уж не обессудьте, бываю иногда занят. Даже частенько бываю.

Таня. Зачем же в гости зовете? Ведь и теперь у вас может времени не оказаться.

Игнатов. Может. И вот за это я у вас сейчас прошу прощения – так сказать, авансом.

Таня. Однако вы любезны.

Игнатов. И все-таки рад буду, если увидимся. По-моему, мы с вами чего-то недоговорили. (Пауза.) Желаю счастья.

Таня. До свиданья.

Таня быстро выбегает из комнаты. Хлопнула дверь.

Васин (проснулся). А? Что такое? Уже утро? Так и есть, уснул на самом интересном месте! И все из-за музыки!

Герман (выходя из маленькой двери). Ну, Алексей Иванович, где же твой доктор?

Игнатов. Ах, черт, забыл про тебя!.. Ну просто из головы вон!

Герман. Что? Уехала?

Васин. Как – уехала? Совсем? А вы проснулись? Давно? Эх, не надо мне было спать!

Игнатов (подводит Германа к окну). Видишь, вон по дороге скачет… Теперь уж не догонишь!..

Васин (в отчаянии). Проспал! Ах, горе, горе… Этот вот проснулся, вон тот приехал, а ее уже нет… И что здесь было – неизвестно! Эх, самое интересное проспал, чувствую!

Картина шестая

Седьмое ноября 1938 года.У Игнатова. Просторная, светлая комната в деревянном доме. Очень тепло, уютно. Стол накрыт для обеда. Топится печка. Игнатов сидит в кресле возле радиоприемника. Москва передает парад с Красной площади. Слушая передачу, он зажмурился, откинул голову на спинку кресла. В дверь стучат, Игнатов неохотно идет и открывает ее. Входит Таня. В руках у нее лыжи, она бледна, движения ее неуверенны.

Игнатов(обрадованно). Татьяна Алексеевна, вот хорошо-то! Ну входите, входите… Прошу сюда, к печке.

Таня. Я наслежу у вас… И потом, лыжи…

Игнатов. Лыжи мы поставим в угол. Ну, раздевайтесь и садитесь сюда, на ваше любимое место. Были на демонстрации? Нынче в городе вся тайга собралась: у нас Седьмое ноября всегда так… Хорошо, что зашли, – вместе пообедаем, а потом на концерт, в клуб! Вы ведь свободны сегодня?

Таня. Да… Меня вчера на Черемшанский рудник вызвали, пришлось там заночевать, а утром… утром я освободилась. Но сегодня мне просто не везет: выехали с телегой, а телега увязла.

Игнатов. Да, за ночь снега навалило столько, что по всему району транспорт остановился. Говорят, все дороги замело. (Пауза.) Ну, так как же вы добрались? На лыжах?

Таня (кивает). А я давно не была у вас… Дней десять… Вы уезжали, кажется?

Игнатов. Путешествовал по району – как раз по вашему участку. Вы ведь теперь известность, мне столько о вас чудес порассказали!..

Таня молчит и как-то странно смотрит на Игнатова.

Игнатов. Сказать правду, соскучился я по вас. Вчера подумал – вот бы хорошо заболеть посерьезнее… Татьяна Алексеевна лечить бы стала! И так я размечтался, что даже градусник поставил. Гляжу, так и есть – тридцать восемь и пять. А потом вспомнил, сколько дел накопилось, и передумал. Стал на ночь температуру мерить – нормальная. (Смеется.)

Таня закрывает лицо руками и плачет.

Игнатов. Что… что с вами?

Таня. Отпустите меня…

Игнатов. Как – отпустить?

Таня. Отсюда… Я только что говорила с главным врачом, он отказал… Но вы его начальник, скажите – он послушает вас.

Продолжительное молчание.

Игнатов. Что случилось?

Таня. Вы помните Фиру Маркину, инженера на Черемшанском руднике? Она умерла сегодня ночью.

Игнатов. Что? Фира…

Таня. Правда, ее трудно представить мертвой? Но это сделала… я.

Игнатов. Вы?

Таня. У нее была хроническая язва желудка… Ну, и вчера, как следствие этого, прободение и перитонит. Я тотчас приехала и… Словом, ей следовало немедленно сделать операцию. Но я почему-то испугалась и решила везти ее сюда в больницу. (Тихо.) Она умерла в дороге, на рассвете. Умерла потому, что я не решилась… струсила.

Молчание.

Когда я приехала, она сказала: «Вот теперь-то я выкарабкаюсь». И только перед самым концом она как-то удивленно посмотрела на меня. Долго. (Плачет горько и безутешно.)

Игнатов. Не надо. Перестаньте. Не надо плакать.

Таня. Я хочу уехать. Совсем. Я больше не верю себе… жалкая, слабая девчонка… глупая и неумелая…

Игнатов. Куда вы хотите ехать?

Таня. В Краснодар. К родителям.

Игнатов. Зачем?

Таня. Не знаю. Буду учиться музыке… Или преподавать. Не знаю. Я хочу домой. Домой, понимаете?

Игнатов (долго смотрит на Таню, а потом как-то очень осторожно кладет свою руку на ее голову). Хватит. Не плачьте. Вы никуда не уедете. (Его голос делается почти нежным.) Поймите, вам нельзя возвращаться домой. Разве ваши старики ждут вас… такой? Увидеть свою дочь с пустым сердцем, без надежд и желаний. Неужели этого ждали они все годы? Нет, вы останетесь здесь. (Почти грубо.) Я не отпущу вас.

Таня. Кому я тут нужна? (Тихо.) Неудачница. (Пауза.) Вот я и сказала это слово.

Игнатов. Неправда. Вас любят и уважают в районе… Я… Я… почти понимаю, как вам тяжело сейчас… Но… Вам надо научиться быть черствой. Это входит в обязанности врача. Жалейте молча, краешком сердца, так, чтобы никто не заметил. Падать духом оттого, что вам не дано вылечивать всех! Разве это поможет вам завтра, когда вы отправитесь в очередной рейс?

Звонит телефон. Игнатов снимает трубку.

Да, я… Здравствуйте. Спасибо. Да, она здесь… Нет, ни в коем случае… Сейчас. (Передает трубку Тане.) Говорит главный врач.

Таня (в трубку). Да… Нет, говорите… (Долго слушает.) Николай Фаддеевич, дело не в празднике – я никогда не отказываюсь заменять товарищей, – но сегодня… Вы же знаете все, что случилось сегодня. Я в очень плохом состоянии, и тут дело в простой целесообразности… (Снова долго слушает.) Что? Ребенок? Да…

Это, конечно, меняет дело. Хорошо. Сейчас буду. (Вешает трубку.)