Темные туннели. В интересах революции. Непогребенные - Сергей Антонов

Чуть дальше в центре платформы стояла обтянутая красной материей тумба. На прикрепленном к ней листке было написано «Сбор пожертвований на восстановление мозаичного портрета основателя коммунистического движения». В торце тумбы имелось круглое, похожее на пулевое, отверстие, и на глазах у Анатолия пара человек успела опустить в него по очереди несколько патронов. Анатолий увидел портрет, о котором шла речь, на торцевой стене платформы. Там были возведены леса, на которых работали реставраторы. Анатолий решил в целях конспирации внести свою лепту в благородное дело восстановления мозаики. Он сунул руку в карман, но ни одного патрона там не нашлось. Пожертвование сделал Сергей. Под одобрительным взглядом Никиты он опустил в прорезь тумбы два патрона.

Торговля на Проспекте Маркса была упорядочена. Еду здесь не предлагали вообще. Обитатели станции питались исключительно совместно в большой палатке с надписью «Общественная столовая». Что касается расставленных через равные промежутки пяти палаток, то в них торговали пищей идеологической. Были здесь неплохо нарисованные плакаты с иллюстрацией с призывающим к бдительности товарищем Москвиным. Под надписью «Товарищ, враг не дремлет!» с них сурово смотрел молодой человек с красным бантом на груди. Имелись в продаже кустарно сработанные значки с профилями Ленина, Сталина и Маркса, номера газеты «Вестник Коммунистической партии Метро», красные банты и множество брошюр, отпечатанных на пожелтевшей бумаге.

Военные в камуфляже и форме, похожей на обмундирование Никиты, толпились у палатки, где торговали старыми наградами и настоящими значками. Анатолий очень пожалел, что не может рассмотреть это богатство поближе. На Гуляй Поле он был знаком с человеком, называвшим себя фалеристом, который показывал Толе свою коллекцию значков. На самых разнообразных по форме бляшечках, и новых, и с облупившейся эмалью, были изображены не известные Анатолию люди и непонятные символы ушедшей эпохи. Толе казалось, что весь сгинувший мир можно было изучить по этим значкам…

В следующей палатке торговали книгами. Игнорируя строгий взгляд Никиты, Анатолий остановился у лотка. На четырех полках были расставлены толстые фолианты «Капитала», несколько вариантов полного собрания сочинений Ленина и десятки не столь солидных книжиц и брошюр. Нетленные произведения классиков коммунизма! Анатолий напрасно искал среди этого изобилия хоть что-нибудь из художественной литературы. Если такая литература и была, то хранилась в какой-нибудь библиотеке, а на продажу шли только эти тяжелые по весу и трудные для восприятия книги.

— Интересуетесь книгами?

Увлекшись изучением товара, Анатолий даже не обратил внимания на продавца. А стоило бы. Анатолий поднял глаза. Вопрос задала девушка лет двадцати. Большие серые глаза под ровными дугами бровей, тонкий, красиво очерченный нос, плавный овал лица, чуть влажные, розовые губы… Незнакомка была замечательно красива; Анатолий не мог взять в толк, как такое небесное существо может жить в Метро.

На ее серой форменной блузке был нашит лоскуток ткани в форме красного флага с желтым профилем Ленина. От задорной улыбки девушки Толя онемел и лишь спустя минуту выдавил из себя утвердительный ответ. Хозяйка палатки начала расхваливать свои книги, но Анатолий не слышал ничего. Он следил за движениями изящных рук, смотрел на тонкие пальцы, поглаживающие корешки фолиантов, любовался русым локоном, выбившимся из-под красной косынки.

— Мне кажется, вы меня совсем не слушаете… — одернула его девушка.

— Да. То есть, нет, — очнулся Анатолий. — Скажите, а вам не кажется, что товар у вас с душком? Плесенью веет. — Он подмигнул.

— Идеи Ленина не устареют никогда! — воскликнула девушка. — Рано вы хороните Владимира Ильича!

Толя пожал плечами. Хоронить Ленина было уже слишком поздно. Но вступать в идеологический спор с девушкой, лишенной чувства юмора, в бастионе марксизма-ленинизма… Вряд ли можно придумать что-нибудь еще более безумное. Отступать не хотелось, и Анатолий сделал ход конем.

— Перевоспитайте меня, — широко улыбнулся он и представился, подавая руку: — Толя.

— Елена…

Прикосновение теплой руки девушки было подобно удару тока.

Толе не хотелось отпускать руку девушки, а та не убирала своей. Воспитательный процесс явно начал налаживаться, но зайти далеко ему не было суждено.

— Что за дела? Ты откуда такой борзой взялся? Своих девок не хватает? А ну ка…

Вопрос задал подошедший к палатке молодец: крепкий на вид, с маленькой головой, широченными плечами и пустыми, как туннели, глазами. На его груди, туго обтянутой полувоенным кителем, красовался такой же значок, как у Елены. «Молодежные бригады компартии», — вспомнил Толя. Точно. Комсометр? Метромол? Комсомол!

Наглый комсомолец оттолкнул Анатолия и попытался вытащить девушку из-за прилавка, жестоко ухватив ее за запястье. Обрушилась полка, на пол полетели книги. Девушка, закусив губу, молчала, но Толе было достаточно и перехваченного взгляда. Забыв о конспирации, он положил нахалу руку на плечо.

— Эй, товарищ! Что, партия хорошим манерам не научила?

Тот не сообразил даже, что происходит: видно, с сопротивлением ему прежде сталкиваться не приходилось. После некоторого замешательства, ушедшего на осмысление сказанного Толей, глаза верзилы начали наливаться кровью, а пальцы сжались в кулаки.

— Может, ты, молокосос, меня манерам поучишь?

Анатолий успел перехватить занесенную для удара руку, а потом фирменным приемом Деда заломил ее комсомольцу за спину. Тот взвыл от боли и наклонился так, что уперся носом в прилавок. Триумфу помешал звенящий от ярости голос Никиты:

— Отставить!

Верзила вывернулся и явно собирался продолжить драку, но, увидев Никиту, вытянулся по стойке смирно. Он собрался было открыть рот, однако Никита не был расположен выслушивать объяснения.

— Вон, недоумок! — едва сдерживаясь, прошептал энкавэдэшник.

Комсомолец счел за лучшее ретироваться и вскоре растворился в темном конце перрона. Никита, недобро глядя на Толика прищуренными глазами, покачал головой. Тому оставалось только одно: виновато улыбнуться. Никита, не промолвив больше ни слова, ушел.

Елена одарила драчуна смущенной улыбкой:

— Спасибо… Этот приставала мне совсем проходу не дает.

— Обращайтесь, — переводя дыхание, вернул улыбку Толя. — На обратном пути я еще к вам загляну и куплю что-нибудь. А то как же вы будете меня перевоспитывать без учебной литературы. А пока прошу простить… Меня ждут дела.

— Надеюсь, великие… — Елена улыбнулась иначе, смелее. — Возвращайтесь.

Командир, забывший о своем отряде, бросился его догонять, спотыкаясь и все время оборачиваясь назад.

Группа уже успела войти в одну из палаток, а Никита нервно топтался у входа, поджидая опоздавшего. Перебежчик что-то недовольно буркнул, однако Анатолий не обратил на его слова никакого внимания. Зачем он пообещал девчонке, что вернется? Мог ли он пообещать это даже самому себе?

В палатке был накрыт деревянный стол. Гостей поджидали тарелки с дымящимися колбасами, тушеными грибами и чай. Кроме уже знакомого вертлявого мужичка в палатке находился солидный пожилой человек профессорского вида, представившийся Михаилом Андреевичем. Он так обрадовался гостям, будто ждал их целую вечность. Пожал руку каждому, а когда очередь дошла до Анатолия, даже спросил:

— Никита сказал, что вы с Юго-Западной. Ну и как там нынче?

— Нормально, — удивленно отозвался Толя и подумал: «Почему с Юго-Западной?»

Он настороженно огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.

— Бывал там неоднократно, и всегда с самыми лучшими впечатлениями, — продолжал говоривший, протягивая ладонь для рукопожатия. — Туннели, конечно, небезопасные, но…

Ладонь у Михаила Андреевича была сухой и горячей, а ногти аккуратно подстрижены. Среднего роста, в своем почти новом сером костюме и начищенных до блеска черных туфлях, он выглядел настоящим щеголем, что в Метро случалось крайне редко. Из удобства мужчины Метро стриглись коротко: даже раз в две недели принять душ могли позволить себе не все. Исключением являлись опустившиеся на дно жизни бомжи или вознесшиеся под потолок вожди вроде Нестора.

Вот и Михаил Андреевич тоже носил длинные волосы. Он то и дело аристократическим, исполненным достоинства жестом откидывал спадавшую на глаза седую прядь и беспрестанно улыбался. Странной была эта улыбка. Она исполнялась только губами, не поддерживалась ни мимикой, ни жестами. При этом поблекшие голубые глаза оставались холодными. Они жили отдельной жизнью. Создавалось впечатление, что тело любезнейшего на вид Михаила Андреевича использовало другое существо, наблюдавшее за окружающим миром через прорези в черепе.