Темные туннели. В интересах революции. Непогребенные - Сергей Антонов

По платформе расхаживали дюжие парни с каменными лицами, вооруженные автоматами и дубинками. Большинство было в беретах, от чего станция напоминала поле, усеянное грибами с черными шляпками. Анатолий чувствовал на себе неприязненные взгляды, которыми на станции, наверное, встречали любого чужака. Офицер повел Анатолия к центру зала, где у перехода на Пушкинскую, рядом с застывшими эскалаторами, стояли четверо высокопоставленных офицеров. Об их высоком положении в фашистской табели о рангах свидетельствовали черная форма и фуражки с высокими, украшенными орлами, тульями.

Проводник приказал Анатолию остановиться, подошел к группе офицеров, вскинул руку в римском приветствии и перекинулся несколькими словами с фашистом, который не был обрит, а наоборот, бравировал своей огненно-рыжей шевелюрой.

— Ты ко мне? — строго спросил рыжий, приблизившись к Анатолию. — Что-то не припоминаю…

— Вам привет от дяди Миши.

Узкие губы скривились в улыбке, которую можно было только с большой натяжкой назвать приветливой.

— О! Слышал. Много слышал. Молодец, что сколотил свою банду. Вождь прирожденный твой дядя Миша. И как он?

Анатолий бормотал о том, что дядя Миша чувствует себя превосходно, а думал о товарищах-анархистах, которых фашист окрестил бандой. Если уж анархисты были бандой, то как следует называть подданных Рейха? Изверги? Ублюдки? Нет. Чересчур мягко. Жаль, что Аршинов не выдал второй мины. Этим создателям людей нового типа тоже не повредил бы хороший заряд динамита.

Сообщение о том, что Анатолий не один и через Тверскую требуется без обыска пропустить еще семь человек, не вызвало у Малюты особого энтузиазма. Однако, поморщившись, он все-таки отдал распоряжение беспрепятственно вывести группу за пределы Рейха и даже, подчеркивая свое особое расположение к дяде Мише, приглашал заглядывать еще. Анатолий выдавил в ответ улыбку. Он считал, что для полной гармонии рыжему красавцу очень не хватает стального ошейника на шее. И многое отдал бы за то, чтобы увидеть, что получится, если посадить Малюту на цепь вместо несчастного горбуна.

Глава 5

Клаустрофобия

По мере удаления от Рейха и его населения становилось все легче и легче дышать. Чего заслуживают фанатики, привыкшие сортировать людей по внешним признакам, расставлять их на ступенях воображаемой лестницы, по которой кого-то отправляют прямиком в ад, тогда как для себя они зарезервировали верхние ступени? Люди, которые способны забыть все человеческое в себе и выбить это человеческое прикладами из других? Люди, которые обращаются с арестантами, как с псами, а собак обхаживают лучше иных людей?

С каждым шагом Анатолий чувствовал все большее облегчение, словно, попав в липкую грязь, наконец выбирался на сухое место и получил возможность, потопав ногами, отряхнуть с сапог налипшую грязь. Обретаешь и легкость, и чистоту. Ощущение было настолько реальным, что Анатолий даже посмотрел на свои сапоги. Нетушки. Никакой грязи на них не было и в помине. Кто-кто, а фашисты знали толк в гигиене. Любую грязь они удаляли не влажной тряпкой, а острой бритвой.

Шло время, и чувство облегчения сменилось более привычными и свойственными жизни в туннеле ощущениями. Когда ухо вылавливает на фоне хруста щебенки под ногами особенные, говорящие о приближении опасности звуки, когда в дружелюбном свете фонаря надвигается на тебя из темноты нечто враждебное, что до смерти тебя напугает.

Пока все шло своим чередом, и Анатолий время от времени бросал любопытные взгляды на Никиту. Судя по виду, тот вообще не привык заниматься самокопанием и самобичеванием. Неужели он не думает о своем предательстве? Ведь совсем скоро они окажутся в привычном ему мире. До Охотного ряда всего ничего осталось… Нет, не до Охотного, до Проспекта Маркса, того самого Бородача, который считается у красных кем-то вроде Бога-Отца.

«Интересно, можно ли тогда назвать Ленина Богом-Сыном? — спросил Толю его внутренний голос. — Или какие там у них были отношения?»

Анатолий улыбнулся и подумал, что этот генетический эксперимент по выведению нового человека мог бы стать прорывом. С размахом мыслят товарищи коммунисты, надо отдать им должное! Все-таки они мечтатели, стоящие в длинной очереди идеалистов, пытающихся изменить мир к лучшему.

«Браво! — зааплодировало его второе я. — Попрошу заметить: в той же очереди стоят наши Че Гевара, Бакунин и Кропоткин!»

Правильно. Эксперимент Корбута позволит создать новую расу, которая будет устойчива к радиации. Ее представители без дрожи в коленях выйдут на поверхность и смогут построить новый мир. Создадут будущее не для туннельных крыс, а для возрожденного человечества. Люди снова увидят звезды, о которых с такой пронзительной ностальгией рассказывают старожилы Метро. Как там говорил Нестор? Гэмэчелы — генно-модифицированные человеки — смогут преспокойно пользоваться всеми ресурсами поверхности… Мило! Все вспоминают жизнь на земле со слезами умиления на глазах, однако все попытки рядовых гуляйпольцев самостоятельно выйти на поверхность руководство станции пресекает на корню, в порошок готово стереть!

«Стереть в порошок? — тут же подхватило второе я. — Это ты верно заметил. Стереть в порошок с помощью тротиловых шашек, которые лежат в твоем рюкзаке. Так зачем валить с больной головы на здоровую, товарищ идеалист?»

Анатолий мотнул головой, чтобы отогнать расслабляющие волю мысли, которые могли завести только в тупик. Прежде всего, он солдат и должен выполнить приказ станции. А там… Надо будет полистать Кропоткина. У него точно можно найти ответ. Плюс к этому князь больше всех остальных мог претендовать на близость к абсолютной истине, поскольку все чертежи своего варианта переустройства мира чертил исключительно на бумаге и не запятнал рук ни единой каплей крови. Этот вывод принес некоторое утешение, и Анатолий посмотрел на виновника своей минутной слабости.

Никита в самом деле выглядел помолодевшим лет на десять. Он вытер ладонью пот с лысины. Его маленькие, спрятанные за косыми, как у монгола, складками кожи глаза выглянули из своих норок. В движениях появилась уверенность и даже какая-то лихость. Что за дела? Как объяснить это преображение?

Может, просто вошел в ритм движения? Да, такой ритм существовал. Тот, кто долгое время проводил на станции, а затем попадал в туннель, нередко вел себя как растерянный ребенок. Шарахался из стороны в сторону, выписывал зигзаги, вместо того чтобы двигаться по прямой. Однако стоило новичку нащупать ритм движения, вписаться в темп, как шараханья заканчивались. Дальше его начинала вести мягкая лапа Метро. Она подталкивала в спину или придерживала за плечо, помогая идти по кратчайшему пути. Это, конечно, не гарантировало от опасностей, которые подстерегали путника на каждом шагу, зато позволяло добраться до цели быстрее.

Черт его знает! Вдруг этот тюфяк Никита просто становится мало-помалу нормальным мужиком? Может, туннель позволит ему чуточку подавить в себе чиновника, привыкшего прятаться за чужими спинами? «Может, — думал Анатолий, глядя на толстячка, — в конце нашего пути мне придется пожать твою пухлую ручонку?»

Их взгляды скрестились. Никита тут же отвернулся, но Анатолию вполне хватило и мгновения, чтобы понять: никогда и ни за что они не пожмут друг другу руки. Если Никита и не был дважды предателем и двойным агентом, то ждать от него дружеских лобзаний точно уж не стоило. В лучшем случае он просто выполнит поручение Нестора, а в худшем…

Анатолий вдруг понял, что в течение нескольких минут он слышит за спиной тяжелое дыхание. Позади шагал Гриша. Рослый, крепко сбитый парень, не раз доказавший в передрягах свое мужество. Про таких говорят: в воде не тонет, в огне не горит.

Но только вот что-то с ним приключилось… Квадратное лицо скривилось, словно кто-то вывернул Грише руку и все больше дожимал ее, чтобы сломать. Выступившие на лбу и висках бисеринки пота катились по щекам и массивному подбородку. Гриша то и дело поднимал глаза к своду туннеля, а когда опускал, начинал мять и передвигать лямку рюкзака, будто она не просто давила на плечо, а впивалась в тело.

— Все нормально, Толян… — с трудом выдавил из себя Гриша.

Голос у него был таким хриплым, будто он сорвал голосовые связки. Анатолий кивнул и отвернулся. Лучше бы Гриша не раскрывал рта. Ему действительно было плохо, что-то его беспокоило… Однако начинать расспросы Анатолий не хотел. Не стоило волновать остальных ребят. Даже слабая тень паники была сейчас, в середине пути, не на месте. Как-нибудь уж Гриша продержится до станции… А там устроим привал и поговорим.

Проблем хватило с излишком и без Григория. Начались они через три десятка метров. В круге света на правой стене мелькнуло что-то черное. После того как луч фонарика замер на черных пятнах, стало ясно, что это не просто сырое пятно плесени. Пятна сложились в буквы «ж» и «и». Круг света переместился влево. Стала видна вся надпись, или, точнее, ее отрывок: