Холодно-горячо. Влюбленная в Париж - Юмико Секи

Брак японки с французом порождал во мне тайное вдохновение. Западная жизнь была соблазнительной, положение женщин в Европе гораздо более привлекательно, чем в Японии. Но особенно меня восхищала любовь, сумевшая преодолеть разницу культур и более или менее скрытую враждебность семей. Какими качествами и складом характера нужно обладать, чтобы преуспеть в таком деле?

Марико встретила меня на вокзале в Антибе. На ней была шляпа с широкими полями и босоножки на невысоком каблуке. Она защищалась от солнца и отличалась от местных жителей не только чертами лица, но и бледностью кожи.

Она отвезла меня к себе на собственной «Тойоте». Ее муж, Бертран, восхищался всем, привезенным из Японии. Обладая уравновешенным характером и умеренными карьерными амбициями, он работал в токийском отделении своего банка и был влюблен в Японию. Во время своего пребывания там он и женился на Марико.

Их дом на побережье, оборудованный всем необходимым, был образцом смешанных пристрастий хозяев: гостиная, забитая безделушками, маленькие спальни с цветастыми драпировками, кухня, полностью соответствующая рекламным стандартам.

У них была четырехлетняя дочь с черными волосами и светлыми миндалевидными глазами — ее красивая и своеобразная внешность соединила в себе черты обоих родителей. Малышка говорила по-французски куда лучше меня и достаточно хорошо по-японски.

Безмятежная атмосфера, жизнь без проблем.

Завтрак подавался в половине десятого утра на залитой солнцем террасе. Затем — поход за покупками в ближайший поселок, аперитив в двенадцать и обед в половине первого под тентом. Вторая половина дня — купание и загорание на пляже. Вечерний аперитив. Ужин.

Марико, как истинная французская домохозяйка, была отличной кулинаркой, могла по всем правилам накрыть стол и умело дирижировала небольшим штатом прислуги. Бертран, со своей стороны, занимался мелкими техническими работами по дому, обустраивал погреб, поливал клумбы в саду, мыл машину, играл с дочерью.

Прошло всего несколько дней, и я заскучала.

Перемены блюд, следовавшие друг за другом почти непрерывно, вконец истерзали мой желудок Солнечные ванны на пляжных полотенцах доводили до изнеможения. Мои мысли целыми днями вращались вокруг Жюльена. Вместо дочери Марико я представляла себе его дочь, Манон, которой было примерно столько же лет. Я провожала глазами влюбленных, гуляющих вдоль берега, и всем существом стремилась к нему. Мое тело вспоминало об удовольствии, испытанном с ним, и трепетало от скрытого возбуждения.

Зависть, которую я с самого начала испытывала к Марико, понемногу сменилась презрением. Ее муж, поклонник экзотической японской культуры, женился на собственном клише— покорной, улыбающейся, утонченной японской женщине, а Марико изо всех сил старалась соответствовать этим идеальным представлениям в обмен на комфортное существование. Такая банальность была для меня невыносима.

Питал ли Жюльен такую же склонность к азиатской экзотике? Мне очень хотелось верить, что я понравилась ему не только из-за этого. Мне совершенно не улыбалось быть одним из его любовных завоеваний, и я отказывалась считать себя «его японочкой».

Август подходил к концу. Вернувшись в Париж, я снова попыталась встретиться с Жюльеном, но тщетно. Я не знала, уехал ли он из дома всего лишь на пару часов или по-прежнему остается в Аркашоне.

Начиная с первого сентября у меня почти не оставалось свободного времени — занятия в Сорбонне продолжались с утра до вечера.

В прекрасных залах старого здания я познакомилась с юными итальянцами, немцами, голландцами, шведами, американцами. Среди них я была единственной азиаткой. Все мы были примерно одного возраста и не обременены семьями, так что дружеские связи установились очень быстро. Некоторые, как я, учились в каком-либо из парижских университетов; другие приехали лишь на месяц, но все изучали Париж с энтузиазмом первооткрывателей. Каждый вечер мои новые друзья приглашали меня в недавно обнаруженное кафе-театр или необыкновенно дешевое бистро.

Через неделю я уже не могла вспомнить телефон Жюльена.

Против всякого ожидания он наконец мне позвонил.

Звук его голоса был таким знакомым, что мне вдруг показалось, будто мы виделись в последний раз только вчера. Я тут же отменила вечеринку с друзьями и побежала встречаться с ним.

Сентябрьские вечера уже не обладали восхитительной медлительностью летних. На террасе Контрэскарп почти стемнело, когда Жюльен наконец появился. Он вел на поводке собаку и держал за руку маленькую девочку.

— Прекрасно выглядишь, Юка! — воскликнул он.

Прижавшись к ноге отца, девочка разглядывала меня.

Из-за этого радость от новой встречи порядком поубавилась. Все произошло совсем не так, как я себе представляла.

Жюльен познакомил меня с Манон. У нее были каштановые волосы, карие глаза и веснушки на щеках. Оказалось, она совсем не такая застенчивая, как можно было подумать с первого взгляда.

— Ты китаянка? — тут же спросила она.

— Нет, японка.

— А какая разница?

Она держалась гораздо увереннее, чем я, и тут же заказала себе молоко с гранатовым сиропом. Кем я была в ее глазах? Прежде всего, иностранкой. Но с нередкой для детей проницательностью она должна была догадаться и о том, что я — любовница ее отца.

Конечно, Жюльен был современным отцом, адептом либерального воспитания, но из этого все же не следовало, что он станет вести себя со мной в присутствии дочери также, как наедине. Она была еще маленькой, нужно было постоянно за ней присматривать или включаться в игру. Между Жюльеном и мной установилась непреодолимая дистанция. Эта отстраненность усиливалась и еще одним обстоятельством: его отпуск закончился, и он снова работал.

Я заново узнавала его в привычном для него окружении. Он много работал — над несколькими проектами одновременно. Каждую неделю выезжал на один из строящихся объектов — либо в одну из французских провинций, либо за границу. Кроме этих изнурительных поездок приходилось раз или два в неделю заниматься дочерью. Его жизнь была заполнена до отказа.

Мы все втроем поехали к нему. На ужин он приготовил макароны-ракушки с маслом и тертым сыром.

— Я забыл сегодня сходить за покупками, — извиняющимся тоном произнес он, поглощая содержимое своей тарелки.

Манон не доела свою порцию. Ей больше нравилось играть, а не сидеть за столом. Довольная тем, что она в гостях у папы, а также, может быть, возбужденная моим неожиданным присутствием, к вечеру она разошлась не на шутку. Жюльен увел ее в гостиную и оставался там с ней долгое время. Ему пришлось рассказать ей с десяток сказок, пока она наконец заснула.

Он присоединился ко мне в «спальне», отгороженной ширмами. Телевизор был развернут к кровати. Мы начали смотреть фильм шестидесятых годов с Анни Жирардо и Ивом Монтаном. Жюльен довольно быстро задремал. Он не проснулся даже во время рекламы. Я выключила телевизор. Было всего одиннадцать часов.

Рано утром я вынырнула из постели в темноту. Было холодновато. Я собрала свои вещи, быстро оделась и вышла, держа туфли в руках, чтобы не шуметь. Жюльен по-прежнему спал. В каком сне он так задержался? Я смотрела на его лицо, такое близкое и такое далекое. Накануне у нас практически не оказалось возможности поговорить. Я осторожно поцеловала его на прощание. Он пробормотал что-то неразборчивое не просыпаясь.

Я на цыпочках пересекла комнату и вышла. Манон еще спала.

Снаружи было пасмурно, ощущался запах дождя. Вскоре он смоет всю летнюю пыль.

Глава 11

В юности смех быстро приходит на смену слезам, еще более громкий и беззаботный.

Я похоронила историю с Шинго и перешла к флирту с другими мальчишками моего возраста. Легкие влюбленности заполняли все наше свободное время; и хотя дело не заходило дальше робкого обмена поцелуями, я не чувствовала себя обделенной. Ни один из этих мальчишек не вызывал во мне настоящего физического желания.

Мои первые юношеские годы прошли в этих безмятежных играх. Захваченная их невинной веселостью, я не так сильно стремилась к сексуальным ощущениям, однако знала, что это стремление лишь на время затаилось во мне.

Весной того года, когда мне исполнилось пятнадцать, я перешла из колледжа в лицей. Новое заведение пользовалось превосходной репутацией, но предназначалось только для девочек.

Отсутствие противоположного пола не замедлило вызвать печальные последствия. Отныне ничего интересного не происходило. Никаких обменов взглядами на балконе, никаких взаимных улыбок для поднятия настроения. Вокруг себя я видела лишь угловатых девочек-подростков, которые чахли на глазах, позабыв всякое кокетство, не заботясь о внешнем виде и одежде, потому что ничей взгляд не мог их оценить. Большинство моих одноклассниц даже бравировали подобной небрежностью, довольствуясь общением в своем кругу, требующим гораздо меньше усилий, чем флирт с мальчиками. Некоторые доходили до того, что предпочитали заигрывать друг с другом.