Холодно-горячо. Влюбленная в Париж - Юмико Секи

Вечером мы снова пошли в кино, потом в ресторан. Выйдя оттуда, спустились к набережной Сены. У воды было очень приятно. Мимо проплывали маленькие прогулочные катера с укрепленными на них многочисленными прожекторами. В потоках яркого света мы казались актерами на сцене театра. Мы обнимались, и я думала о том, что все пассажиры катеров сейчас завидуют нам. Непристойность объятий и поцелуев на публике волновала и возбуждала меня. До нас доносился шум моторов и отголоски фраз. В этом общем гуле я порой слышала звуки аплодисментов. Потом свет постепенно исчезал, от катера оставался лишь след, тянущийся по воде. И вскоре нас окутывала тьма — словно опускался занавес.

В ту ночь я снова осталась у Жюльена.

В субботу утром погода была еще более восхитительной. Жюльен повел меня на блошиный рынок Сен-Уэн. С первого взгляда это место отнюдь не показалось мне пещерой Али-Бабы, которую я себе представляла; всего лишь бесконечные прилавки с плохо скроенными кожаными куртками и джинсами «Made in Taiwan». Однако Жюльен, уверенно двигаясь между ними, наконец привел меня в антикварную секцию, в которой громоздились комоды эпохи Людовика XVI и одноногие столики эпохи Империи.

Внезапно он остановился и воскликнул:

— Ну надо же, чуть не забыл! Сегодня вечером ужинаем у Мирека!

Я не знала, что означает в данном случае множественное число, но решила, что Жюльен, скорее всего, отправится в гости один — все мое воспитание исключало возможность того, что он решится представить друзьям случайную знакомую.

— Хорошо, — ответила я. — Может быть, я снова схожу в кино.

— То есть как? Ты не хочешь пойти со мной?

Парижские обычаи словно насмехались над всеми моими представлениями. Здесь приглашение в гости подразумевало спутника в противоположность японским правилам.

Мирек, приятель Жюльена, художник польского происхождения, жил в своей мастерской, расположенной в 14-м округе, районе антибуржуазном и космополитском. Мое присутствие никого не удивило. Некоторые из гостей задавали мне вопросы об истории и обычаях моей страны. В те времена имидж Японии еще не был настолько современным; «Уокман» и «Нинтендо» еще не существовали. Некоторые улыбались, вспоминая японские эротические гравюры, уже достаточно распространенные, но широкая публика не слишком интересовалась нашей цивилизацией, и многие даже не представляли, где находятся острова Японского архипелага. Но меня это не волновало. Застолье, оживленное водкой, было веселым и шумным. Я была единственной, кто почти не участвовал в разговоре, но никто этого не замечал.

Множество последующих ночей я провела за пределами своего дома.

Однажды утром нас разбудил телефонный звонок. Жюльен долго медлил, прежде чем снять трубку.

— Да… Хорошо…

Его тон был самым обычным и естественным. Без сомнения, он ожидал этого звонка.

Я высвободилась из его объятий и свернулась клубком на противоположной стороне кровати. Разговор продолжался недолго. Когда Жюльен повесил трубку, он сказал, что сегодня у него дела.

Он очень торопился, вез меня домой на полной скорости.

— Извини, но мне нужно ехать. Я чертовски опаздываю.

— Спасибо, что подвез.

— Не за что. Созвонимся!

Автомобиль быстро скрылся из глаз. Я даже не успела спросить, кто именно кому позвонит и когда.

Под дверь моей квартиры был просунут конверт. Это было заказное письмо, доставленное авиапочтой из Японии. От мамы.

Она беспокоилась о моем здоровье, спрашивала, не сталкивалась ли я с проявлениями враждебности в этой чужой стране, нормально ли переношу здешнюю известковую воду, не скучаю ли по японской еде. Потом рассказывала, что нового произошло в Токио. Жара была невыносимой. У ее соседки из-за этого случился приступ ишиаса. В довершение всего мама прилагала к письму газетную вырезку, где говорилось о частых случаях мелких краж в Париже, совершаемых цыганскими детьми; их излюбленными жертвами, по словам автора, являются японские туристы.

Я покинула Токио всего лишь дней десять назад, но мне казалось, что прошла целая вечность. Беспокойство мамы меня не трогало, события из токийской жизни оставляли равнодушной. Я прекрасно обходилась без японской еды и спокойно пила воду из-под крана.

И по крайней мере, одно я уже могла сказать наверняка: ностальгии у меня точно не было.

Глава 9

Я не хотела приходить слишком рано, потому что Шинго, конечно же, ни за что не явился бы вовремя — он и так ежедневно опаздывал в школу. С грехом пополам я старалась отвлечься на болтовню с подругами, чтобы протянуть время. Но постепенно втянулась в разговор, а когда наконец спохватилась и отправилась в библиотеку, оставалось всего десять минут до конца перемены. Шинго был там — листал какой-то автомобильный журнал.

Тот день выдался неожиданно ясным посреди сезона дождей, и большинство учеников, обрадовавшись, выбежали на улицу. В библиотеке было почти пусто. Шинго привел меня в закуток между книжными стеллажами — идеальное место для тайных встреч. Я догадывалась, что он приходил в библиотеку явно не для того, чтобы читать или готовить уроки.

Кровь стучала у меня в висках, я была возбуждена и растеряна. Но мы едва успели обменяться несколькими общими фразами, когда прозвенел звонок. Я злилась на себя за свое дурацкое опоздание. Шинго был очень мил, но он не сделал мне никакого признания, не раскрыл никаких секретов. Даже не назвал имя своего одноклассника, который, по его словам, был ко мне неравнодушен.

Мое первое свидание оказалось слишком коротким, слишком бессодержательным: вызванное им возбуждение еще не улеглось, когда я вернулась в класс. Что-то пробудилось во мне. Будет ли преувеличением назвать это страстью?

Следующие два дня прошли без всяких событий. Я оставалась взволнованной и растерянной. Не было и речи о том, чтобы самой позвонить Шинго, — оставалось лишь дожидаться очередного знака внимания с его стороны.

На третий день, выходя из школы после волейбольной тренировки, я увидела его во дворе — он был в компании своих друзей и сначала лишь улыбнулся мне издалека. Небо угрожающе потемнело, и с него падали первые редкие капли. Я раздумывала, не подняться ли наверх, чтобы взять зонт из шкафчика с вещами, или все же побыстрее добежать до метро. В этот момент Шинго отделился от остальных парней и направился ко мне, на ходу раскрывая зонт. Мои подруги, которые тоже присутствовали при этой сцене, даже слегка вскрикнули от изумления — такой полувздох-полувскрик часто означает неосознанную зависть. Предложить пойти под одним зонтом — это уже был не просто знак вежливости. У японцев обычная почтительность полностью исключает физические контакты. При встречах не обнимаются, даже не пожимают рук, лишь приветствуют друг друга легким поклоном. Поэтому даже близость двух людей, идущих под одним зонтом, расценивается как неприличие или открытая провокация. Это означает, что пара нарочито демонстрирует свои близкие отношения.

— Хочешь пойти со мной выпить чаю? — предложил Шинго.

Моей первой реакцией был настоящий ужас, но его тут же захлестнула волна благодарности.

«Бистро» — наверно, наиболее подходящее французское слово для обозначения наших заведений, являющихся чем-то средним между чайным клубом и кафе. У нас они меньше французских кафе, а низкие столики и приглушенный свет создают в них интимную атмосферу. Основную клиентуру здесь составляют офисные служащие, которые ускользают сюда с работы для конфиденциальных встреч, и студенты, у которых полно свободного времени.

Заведение, которое выбрал Шинго, располагалось по дороге в школу, но я там ни разу не была. Мы оказались единственными подростками среди взрослых посетителей. Это место больше располагало к разговорам вполголоса, чем к шумным молодежным сборищам.

Мы сели друг против друга, и Шинго с привычной небрежностью заказал «Джинджер Эйл». Тогда я впервые услышала это название, и в его запретном английском звучании было что-то волнующее. На самом деле речь шла о японском варианте названия «Кэнэда Драй», который недавно стали завозить из США. Шинго произносил эти слова с американским акцентом. Я заказала себе обычную кока-колу.

Поход сюда вдвоем с Шинго вызвал у меня настоящую эйфорию, и я болтала без умолку. Мы проговорили почти два часа, обмениваясь смешными историями про учителей и общих знакомых. Шинго также увлекался кино — в этой области я в те времена знала не слишком много.

— Ты смотрела «The Getaway»? Али Мак-Гроу там гораздо более секси, чем в «Love Story». Это и понятно, раз она живет со Стивом Мак-Куином, своим партнером по фильму.

Я к тому моменту видела в кино лишь два фильма — «Мелодия счастья» и «Мэри Поппинс». Но по крайней мере Стив Мак-Куин был мне известен — благодаря многочисленным отрывкам из «Великого бегства», которые показывали по телевизору Среди немногих актеров, которых я знала, он был моим любимым.