В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития - Ромена Августова

Теперь надо учиться всматриваться в детали, подмечать подробности. Детали на карточках становятся все меньше, подробности – все многочисленнее. Покажи полоски на платье, покажи, где карманы, пуговицы, воротничок, у кошки бант, а у собачки ошейник, где у машинки колеса, а где фары. У животных имеются копыта, когти, рога, горбы, клювы, у рыб – плавники, у дома – окна, дверь, лестница, труба, из которой дым идет. Вопросы типа «где у Вани глазки?», «а носик где?», «а ушки?» родители, безусловно, ребенку уже задавали. Ну хорошо. А брови где? А подбородок? А лоб? Переносица? Не слишком ли быстро исчерпывается перечень?

Наступает момент, когда, осознав, что все на свете имеет название, двухлетний ребенок начинает активно интересоваться, как называется то, что он видит вокруг себя. Он ходит по дому, указывает пальцем на окружающие его предметы и требует, чтобы ему ответили на вопрос, который он словесно задать пока не может, но который всем совершенно ясен: «Что это?» Момент, когда в диалоге с окружающими инициатором становится ребенок, приобретает особое, очень большое значение.

Хорошо, если новые названия плотно смыкаются с уже известными. Объяснять ничего не придется. Глядя на картинку, совсем маленький ребенок легко усвоит, что «всадник» – это тот, кто сидит на лошади, а уж лошадей на карточках он видал-перевидал… «Бахрома» имеется на скатертях и шарфах, головных платках, а «оборочки» украшают платьица и переднички.

«Бахрома», «всадник», «переносица»… «Какие трудные слова!» – удивляется мама маленькой девочки. Но ведь я не прошу двухлетнего ребенка сказать их, ребенок должен запомнить, как выглядит всадник, точно так же, как он запомнил, как выглядят чайник, стул, часы и множество других предметов. Почему слова «всадник» и «бахрома» запомнить труднее? Только потому, что слова эти редко звучат? Но ведь на рисунках в детских книжках и то, и другое встречается постоянно. Кстати, слово «всадник» легко дополнить словом «наездник». Двухлетняя Маша, совсем маленькая Аполлинария легко показывают и бахрому, и наездника; дети в этом возрасте знают, где у них находятся локоть, колено, переносица, – никакой особенной сложности это для них не представляет.

Случается, что родители сами вводят ребенка в заблуждение.

Анина мама получает задание из огромного количества имеющихся у нее карточек показать Ане те, на которых «ребенок спит», и те, на которых «ребенок не спит».

На следующий день она приносит мне целый ворох картинок. «Спит» выбрано верно, а вот с «не спит» получается неувязка. Здесь и старичок, идущий под дождем с зонтиком, и дети, читающие книжки, и девочка, играющая с куклой, – все они, разумеется, не спят. Маме это ясно, а ребенку нет. Ребенок показывает что попало и как попало, вопрос до него явно «не доходит».

Иной раз бывает нелегко разобраться в том, почему ребенок нас не понимает. Скрытые причины такого непонимания приходится искать постоянно.

Если двухлетнему ребенку показать картинку, на которой мальчик читает книгу, то его прежде всего привлечет именно то, что мальчик читает, и разбираться, спит он при этом или не спит, ребенок не станет. Если мальчик на карточке лежит с закрытыми глазами, укрыт одеялом, прижал к себе любимую игрушку, то он, конечно, спит, а не спит для него тот, который тоже лежит, но с открытыми глазами. Тех, которые читают, играют, гуляют, кушают, к категории «неспящих» относят ребята постарше, малышу лет двух-трех это недоступно, смысл вопроса от него ускользает.

Однако, если мы обрушим на ребенка град всевозможных сведений, он запутается, но совсем не потому, что слова «слишком трудные», а сам он еще «слишком мал».

Вот подборка карточек «Рабочие инструменты», на которых наряду с молотком, пилой и топором изображены шпатель, отвертка, разводной ключ, щипцы, секатор и т. п. Если в семье постоянно всем этим пользуются и ребенок неоднократно наблюдал, как папа плотничает, а дедушка секатором подрезает на даче кусты и деревья, можно научить его во всем этом разбираться: отличать долото от рубанка, а секатор от ножовки – в противном случае это не имеет смысла.

Мама трехлетней девочки радуется тому, что ее дочка среди прочего может уверенно показать, где сапфиры, а где бриллианты на фотографии, вырезанной из модного журнала. Если уж заучиваем бахрому, то почему не заучить и бриллианты? Разбираться в драгоценных камнях девочка станет не скоро, но показывает уверенно: бриллианты на фотографии справа, сапфиры слева, это она хорошо запомнила. Имеет ли это смысл?

К удивлению родных, ребенок с синдромом Дауна, которому нет еще и трех лет, уверенно показывает на карте все до единого континенты! «Ну-ка! Где у нас Африка? Покажи! Правильно! Молодец! Вот она Африка», – радуются папа с мамой.

Если ребенок в состоянии отличить на карточке графин от чашки, определяя эти предметы по их контуру, то почему не определить по контуру Африку? Но ведь в этом возрасте слово «Африка» ничего для него не означает. Никакого содержания в это слово он не вкладывает, подобное умение свидетельствует о хорошей зрительной памяти, но ничем интеллект ребенка не обогащает.

Вот машина. Но почему она «скорая помощь»? А почему пожарная? Спортивная? Что за Африка такая? Африка – это что? Материк? А материк что такое?

Маленькому ребенку вы это разъяснять не будете. Малышу с синдромом Дауна дай бог хорошо разобраться в том, что его непосредственно окружает, во всем остальном он разберется позже.

И когда в детском саду, проверяя, как трехлетний дауненок усвоил урок, его просят показать на картинке, где полиция, а где скорая помощь, имея в виду соответствующие машины, то он покажет их, опираясь исключительно на механическое запоминание. Обычные дети того же возраста уже имеют – пусть приблизительные – сведения о том, что такое полиция и куда спешит скорая помощь. Малыш с синдромом Дауна представлений об этом не имеет, хорошо если в этом возрасте он говорит два-три слова и уверенно показывает, где у него нос и где глазки. Милиция? Может быть, показать еще и тюрьму?

Насколько трехлетний дауненок в интеллектуальном отношении отстает от своего нормального сверстника? Намного. Но это неважно. Молодые и полные энтузиазма логопед с дефектологом уже взялись за выполнение программы-максимум. Что намечено в наших планах? Геометрические фигуры? Пространственные представления? Приступим!

«Выше» – «ниже», «дальше» – «ближе»,«Треугольник», «круг», «квадрат»…А ребята, а ребятаВсе никак не говорят.

От родителей ребенка, который мало того что сам не говорит, но еще и не очень хорошо понимает то, что говорят ему, иной раз приходится слышать: «С большим трудом, но мы уже кое-чего добились: он цвета знает, животных, может показать на карточках верблюда, зебру, тигра. И буквы учит».

Скажите, почему, по какому неискоренимому шаблону все это изучается в первую очередь? Экзотические животные, неизбежные геометрические фигуры, цвета и т. д.? Вспомните: разве, приступая к изучению иностранного языка в школе, мы начинали с треугольников и квадратов? Разве заучивали подряд по полтора десятка названий предметов одежды либо тех же овощей? Все это делалось постепенно.

Я вовсе не противница того, чтобы трехлетний ребенок отличал верблюда от зебры, а зебру от тигра. Но для чего ему, такому маленькому, таблицы? Есть дети, которые очень любят рассматривать на картинках именно животных. Очень хорошо – пусть рассматривают. Но не в обязательном порядке, не в первую очередь: формально, механически ребенок ничего не должен заучивать. Зачем? Какой в этом смысл? Все получится само собой: в самом недалеком будущем мы прочитаем малышу сказки о волках, мишках, лисах и т. п. Это будет живой материал, никакого зазубривания не понадобится. К тому, что волк, медведь и заяц – это животные, мы его подведем без всяких таблиц, в свое время, и я вас уверяю – с птицами он их не перепутает и в дальнейшем без труда отнесет к миру зверей экзотических животных Африки, Австралии, островов Коммодо и Мадагаскар.

Ваш старший сын разбирался во всем этом уже в четыре года? Но ведь и верблюд, и гиппопотам не были для него просто рисунком на карточке: тем или иным способом он связал их с чем-то уже известным, поместил в некую среду обитания, наделил определенными качествами. Вы не просто сказали ребенку «это верблюд», вы наверняка добавили к сказанному какие-то сведения, что-то рассказали о существовании пустынь, где «один песок, представляешь?», обратили внимание на то, что на спине у верблюда имеются горбы, сообщили: на верблюде так же, как на лошади, можно ездить. Все это ребенок воспринял, запомнил и «выдаст» при первой же возможности. Заложенные в него природой любознательность, жажда все новых и новых открытий, потребность постоянно расширять границы привычного мира требуют пищи, обусловливают активный интерес к информации, которую вы ему сообщаете. Это совершенно другое дело.