Леопард из Батиньоля - Клод Изнер

— Слава богу, ты здесь! Я так беспокоился! — Виктор вбежал в комнату и обнял Таша. Она прижалась к его груди.

— Что случилось?

— Волнения в Латинском квартале и… — Он коротко рассказал о смерти переплетчика.

— Это чудовищно! — Таша похолодела, несмотря на жаркие объятия, — слишком живы были воспоминания о погромах… Улица Воронова залита кровью, повсюду отблески пламени, человек лежит на пороге своего дома, пролетают всадники с шашками наголо… — Это был несчастный случай?

— Очевидно… Пока неизвестно… — Виктору вдруг представилась картина: чья-то рука бросает подожженный лист бумаги в окошко мастерской Пьера Андрези. Усилием воли он прогнал видение.

Таша, как будто что-то почувствовав, отстранилась. Эта трагедия может побудить его к новому расследованию… Ей захотелось закричать, запретить, но она сдержалась и поцеловала Виктора в щеку.

— Я люблю тебя, — шепнула Таша. — И мне страшно, потому что я не смогу без тебя жить.

— Не волнуйся, я буду стоически терпеть твой дурной характер сколько потребуется, милая. — С этими словами он начал расстегивать ее блузку, а Таша уже тянула рубашку у него из-под пояса.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пятница 7 июля

— Воистину, мсье Даглан, вы превзошли самого себя! Как выведены буквы «н» в «свиных ножках а-ля святая Менегульда»! Так бы и съела их на бумаге! А уж в вопросе орфографии я всецело полагаюсь на вас. — Тучная женщина, покачивая двойным подбородком, восхищенно разглядывала меню, переписанное набело с ее черновика. Она хотела вознаградить каллиграфа монетой, но тот с улыбкой отказался:

— Оставьте, мадам Милан, кружки пива будет достаточно. И продолжайте записывать для меня результаты ваших тайных наблюдений — очень на вас рассчитываю.

— Само собой, мсье Даглан. Чем больше смотрю на ваши гласные-согласные, на эти палочки-крючочки, тем больше убеждаюсь, что ваше место в министерстве. Сама-то я пишу как курица лапой, прям стыдобища!

— Зато, мадам, вы королева кулинаров. Каллиграфия — пустяки. Хорошая кухня — вот что нужно для счастья! — Фредерик Даглан допил пиво и собрал письменные принадлежности в ящик.

В этот утренний час обеденный зал заведения «Милан» заполняли ломовые извозчики и кучеры со станции фиакров по соседству. Но спустя некоторое время помещение в глубине, за тонкой шторкой, откуда потайная дверь выходит прямиком на двор полицейского участка Шапели, будет отдано во власть помощнику комиссара Раулю Перо, его коллегам и журналистам.

Фредерик Даглан вытер пивную пену с губ тыльной стороной ладони и попрощался с хозяйкой. Когда он ушел, толстуха с мечтательным видом облокотилась на прилавок:

— До чего ж красив! А обаятельный-то, а элегантный, эх! Кабы сбросила я двадцать лет да килограммов тридцать!..

Солнце нерешительно золотило фасады облезлых домишек, небо было заляпано накипью облаков до самой равнины Сен-Дени. «Похоже на крем для бритья», — подумал Фредерик Даглан.

Он любил раннее утро, время, предшествующее открытию мастерских и торговых лавок, принадлежащее безраздельно разносчикам и голодранцам. В этой безмятежной тишине ему казалось, что он вырвался навсегда из повседневной городской суеты, где каждый кому-то должен, из лихорадочной пляски посредственности. Сам Даглан был вольной птицей, и даже тюремные решетки никогда не вставали между ним и его свободой. Бунтарская натура, не признающая ничьей власти, спасала его от плена обыденности.

— Не родился еще тот, кто подрежет мне крылья, — пробормотал он, направляясь к чахлому скверику, кишащему малышней.

Усевшись на скамейку, Фредерик Даглан пробежал взглядом утреннюю газету. Искомое обнаружилось на второй полосе: «УБИЙСТВО ЭМАЛЬЕРА». В заметке говорилось, что расследование зашло в тупик. Нападение случилось настолько быстро, что единственный свидетель не может описать убийцу. Зато на месте преступления найдена визитная карточка без имени, на которой написана от руки какая-то белиберда — что-то про запах амбры и ладана и еще про шкуру леопарда.

Фредерику Даглану сделалось дурно.

— Негодяйское негодяйство!

К скамейке подскакал мяч. Фредерик поднялся, изо всех сил пнул его ногой и зашагал восвояси. Газета осыпалась у него за спиной холмиком опавших листьев.

На улице Шапель его взгляд рассеянно скользнул по рекламным афишам, облепившим слепые стены домов, прошелся от гигантского горшка с горчицей до великанских размеров Мефистофеля, пышущего огнем и серным гейзером из слов:

Это чудо зазывального искусства не отвлекло от мрачных мыслей. Мерзавец! Гнусный мерзавец! Как он осмелился?! Ну ничего, Фредерик Даглан с ним разберется…

Жозеф поразмыслил, прикинул так и этак, затем взял «Пышку», водрузил ее между «Жизнью» и «На воде», вышел на тротуар и придирчиво оценил результат. Да, месье Легри будет доволен: экспозиция в витрине, посвященная Ги де Мопассану, который умер на днях, и превозносящая его писательский талант, удалась.

Книжная лавка пуста, заказы доставлены, теперь с чистой совестью можно передохнуть. Любимым времяпрепровождением Жозефа на досуге было пополнение коллекции занятных статеек из разных газет. Молодой человек облокотился на конторку напротив пачки еще не изученных выпусков и погрузился в чтение, прерываясь лишь для того, чтобы откусить от яблока.

Начал он с «Пасс-парту», недочитанного в день мятежных выступлений против Беранже, и вскоре уже взялся за ножницы.

Убийство Леопольда Гранжана, художника по эмали, заколотого кинжалом 21 июня на улице Шеврель, до сих пор остается загадкой. Единственный свидетель оказался не в состоянии описать убийцу, поскольку видел его только со спины. Полиция нашла на теле жертвы визитную карточку без имени с таинственной надписью, каковую мы предоставляем на суд наших многомудрых читателей: «Слияньем ладана, и амбры, и бензоя май дарит нам тропу уединенья. Дано ли эфиопу изменить цвет кожи, леопарду — избавиться от пятен на шкуре?»

Наш репортер Исидор Гувье полагает, что это цитаты из нескольких произведений, возможно стихотворных. Полиция…

Шаги на лестнице… У Жозефа дрогнуло сердце. Хотя Айрис со дня их разрыва ни разу не показалась в лавке, он вдруг страстно пожелал, чтобы эти шаги стали предвестниками ее появления, и тотчас испугался встречи с ней. Но уже в следующую секунду молодой человек узнал тяжелую поступь месье Мори. Блокнот с газетными вырезками мгновенно исчез в ящике конторки.

— Мельница, лишенная зерна, напрасно подставляет крылья ветру, — высказался Кэндзи в пространство, сделав вид, будто и не заметил своего управляющего, к которому в последнее время обращался только в случае крайней необходимости. Сев за стол, японец принялся изучать какие-то записи.

— При чем тут мельница? Где я, а где мельница-то? — забормотал себе под нос Жозеф. — Это что, аллюзия на «Мельник, ты спишь»?[41] Ага! Значит, патрон изволил мне пригрозить — дескать, не спи, вкалывай давай, не то уволю… Ох уж мне эти его метафоры, да пусть он ими подави…

— Опять ворчите? — шепнул на ухо молодому человеку Виктор, появившись из хранилища.

— Вы предательски подкрались, патрон, так нечестно!

Кэндзи поднял голову. Если он что и услышал, то не подал виду.

— Виктор, идите сюда, взгляните-ка. Я восстановил описание персидского манускрипта, доверенного Пьеру Андрези, и намерен передать его полицейским, занятым расследованием пожара в мастерской. Если есть хоть один шанс, что часть книг уцелела… — И он протянул Виктору листок:

«Тути-наме, или Собрание пятидесяти двух сказок попугая, записанных Зия Эддином Нахсэхехи». In-8°, 298 листов, 229 миниатюр. Манускрипт хранился в библиотеке Мохаммеда Хассана шах Джихана, затем в библиотеке Омара Итимад-хана. Заказан переплет красного бархата с золоченым букетом цветов на верхней крышке.

— Думаю, не стоит так уж по нему убиваться, — пожал плечами Виктор, прочитав описание.

— Увы, я не могу так легко смириться с потерей, — сухо сказал Кэндзи. — Вещица редкая, к тому же я почти продал ее полковнику де Реовилю за тысячу шестьсот франков и не испытываю желания возвращать ему задаток.

Жозеф, уткнувшийся в список заказов, скорчил гримасу и снова забормотал:

— Во-во, он такой, патрон. Пока мельник дрыхнет, булочник чахнет над своими плюшками и зеленеет от злости, если кто-то норовит умыкнуть у него горстку муки.

— Жозеф, перестаньте злопыхать или запишитесь уже в партию хулителей под предводительством мадам де Камбрези, — посоветовал Виктор.

Кэндзи с невозмутимым видом перетасовывал карточки для нового каталога.