День Гагарина - Сборник

Королев подождал, когда смех несколько утих, и тем же спокойным голосом продолжал:

— «Очень хорошо знакомы, товарищ Пышкин, очень хорошо! Я и сам за ними замечал склонность, скажу вам по секрету, к выпивке и недостойному поведению. Хорошо, что вы их задержали… Я думаю, мы так поступим, товарищ Пышкин… Если, конечно, вы не возражаете… Отправьте-ка их ко мне, а я с ними по душам поговорю и приму необходимые меры. Согласны?» — «Согласен, Сергей Павлович, согласен!» — с радостью в голосе с того конца провода ответил комендант. Видимо, изрядно поднасолили ему Воскресенский «со товарищами», что он не знал, как от этой публики избавиться!

Смех в зале то утихал, то взрывался с новой силой. Королев был остроумным человеком, хорошо воспринимал юмор и от души смеялся, услышав хороший анекдот, хотя сам их рассказывал неважно. Но в таком ударе, как в тот вечер, я, пожалуй, его больше не видел. Я стоял, смеялся вместе со всеми, но никак не мог понять, какое отношение имеет шутливый рассказ Королева к моему докладу и необдуманно брошенной фразе и что за этим последует?

— «И вот еще что, товарищ Пышкин, — продолжал между тем Главный, — давайте условимся: если вам еще попадутся эти или другие мои сотрудники за что-нибудь подобное, пожалуйста, не звоните мне больше до ночам. Лучше подержите их у себя, а утречком с ними разберемся. Договорились?» — «Договорились, Сергей Павлович. Я с удовольствием подержу их до утра, так что вы не беспокойтесь. Спокойной вам ночи!» — галантно закончил товарищ Пышкин. А вы говорите «гомендант», Леонид Александрович! Нет, как хотите, а я люблю слова на букву «г»! — под непрекращающийся смех закончил рассказ Королев.

Переждав, покуда смех стихнет, Королев, вновь став серьезным, задал мне свой каверзный вопрос:

— Так вы считаете, товарищ Кириллов, что это шутки «гнусной» системы измерений?

В вопросе Главного конструктора так отчетливо 'слышалось «товарищ Пышкин», что мне стало нестерпимо стыдно за свою необдуманную выходку.

— Полагаю, Сергей Павлович, что нам надо еще поработать, найти и устранить неисправность! — сконфуженно пролепетал я в ответ, запомнив этот урок на всю жизнь.

— Я тоже так думаю! — жестко резюмировал Королев и, обращаясь к руководителю испытаний, добавил — Поручите испытателям разобраться и устранить замечания! Если надо, повторите комплексные испытания! Сбор завтра в десять часов!

Ночью мы все же «вогнали» неисправность в один из блоков телеметрической аппаратуры и, заменив его, завершили комплексные испытания без замечаний.

И вот теперь, спустя несколько лет, Сергей Павлович вспомнил об этом случае, который я считал давным-давно позабытым. Новая аппаратура систем измерений не шла ни в какое сравнение с прежней, и было бы грешно возвращаться к той несуразной оценке.

— Ну что вы, Сергей Павлович, — возразил я Королеву, посчитав, что утренняя заминка с телеметрией, которая чуть было не привела к срыву вывоза в срок, и является причиной этого вопроса. — Нынешняя система измерений отличная. Она нас уже давно не подводила и, уверен, сейчас тоже не подведет! А в утренней задержке мои ребята сами виноваты, замешкались… Но я их не очень виню: слишком ответственная работа, и не дай бог что-нибудь недосмотреть или упустить… Вы же нас за это убьете!

Воскресенский, молчавший в течение всего этого разговора (ему, видно, утром досталось от Королева в «персональном порядке»), тоже не удержался:

— За утренний случай, Сергей Павлович, вы уже выдали нам сполна. Но если мы действительно что-нибудь пропустим, то и потом будут неприятности. Вы сами нам головы поотрываете, это уж как пить дать!

— Вы меня не поняли, уважаемые товарищи испытатели! Меня меньше всего волнует система измерений как таковая… — Королев сделал короткую паузу и продолжал — Меня все время мучает одна мысль: нет ли такой штуки в ракете или на корабле, которая не может быть обнаружена никакими испытаниями и проверками, но в самый неподходящий момент, пользуясь вашим термином, Анатолий Семенович, может сказать свое «гнусное» слово?.. Как вы думаете? Вы сами-то уверены в благоприятном исходе нашего эксперимента, не поторопились ли мы с выходом на пилотируемый пуск?..

Поставленные Главным конструктором вопросы мучили и меня. Такие же мысли приходили в голову и другим испытателям и конструкторам-разработчикам. Иногда обменивались сомнениями — первоначально отработка ракеты-носителя и корабля шла трудно, со сбоями, и полной уверенности, как того хотелось бы, все-таки не было. Дать прямой ответ на вопрос было трудно. Но и не давать тоже было нельзя.

Мы с Воскресенским некоторое время молчали.

— Есть предложение, — прервал молчание Королев. — Давайте остановимся и полюбуемся нашей красавицей!

Машина остановилась на обочине, там, где шоссе и железная дорога делали резкий поворот, чтобы дальше идти параллельно, не разлучаясь, до самой стартовой площадки. Следом за нами остановились и другие машины. Было прохладно. В воздухе ощущался горьковатый аромат молодой степной полыни.

— Хорошо подышать свежестью! — восхищенно сказал Воскресенский, доставая из кармана сигареты. — Что вы на меня уставились? Для истинного курильщика воздух без табачного дыма — это не свежий воздух!

Леонид Александрович был великий оригинал, и спорить с ним на тему, что такое свежий воздух, не было смысла.

— Хороша наша ракета! — сказал Королев, когда установщик почти поравнялся с нами.

Небо очищалось, и теперь на его голубом фоне с отдельными облаками ракета была удивительно красива. Высокая насыпь, по которой проходил стальной путь, также усиливала эффект. Под резкими порывами степного ветра ракета слегка покачивалась. Тепловоз шел на самой малой скорости, и потому на. крутом повороте реборды колес неприятно скрипели о рельсы. Уложенная на низкий, приземистый установщик, ракета казалась гигантской стрелой. Ее светло-серая, по-морскому «шаровая», окраска в лучах утреннего солнца казалась почти белой, обшивка хвостовых отсеков из нержавеющей стали отсвечивала слепящими бликами, а сопла ракетных двигателей горели червонным золотом с красноватым отливом.

— Как вы считаете, — не унимался Королев, — достаточен ли объем предусмотренных документацией испытаний ракеты и корабля или есть смысл его расширить?

Он ждал конкретного и мотивированного ответа, а мы молчали. Тепловоз гремел своими дизелями уже далеко впереди, и теперь ракета была обращена к нам головной частью, одетой в темно-зеленый термочехол, простроченный словно ватник.

Первым заговорил Воскресенский:

— Сергей Павлович, наши инструкции предусматривают достаточно большой объем испытаний, практически повторяющий тот, который мы уже провели в МИКе, плюс некоторые дополнительные проверки, которые можно сделать только на старте. Мы запланировали, к примеру, добавочные генеральные испытания с отбросом наполнительных соединений, воздушных и «холодных» колодок… Все это уже неоднократно отработано при экспериментальных пусках, и, по-моему, вряд ли имеет смысл ревизовать или изменять принятые технические решения.

— Ракета вот уже который пуск показывает себя с самой лучшей стороны, — поддержал я Воскресенского. — Системы корабля также неплохо отработаны… Серьезных оснований для беспокойства я не вижу.

Королев слушал не перебивая.

— Конечно же, Сергей Павлович, если вы настаиваете, можно и расширить объем предстартовых испытаний, скажем, повторить их дважды, но я против того, чтобы что-либо изменять или вводить что-то новое, непроверенное…

Королев выслушал наши возражения.

— Все это так, — продолжал он, — и то, что ракета к сегодняшнему дню проявила себя неплохо, и то, что системы корабля и документация многократно проверены и отработаны. Все это правильно… Но ведь и ту «гнусную» завязку, как и многие другие, мы обнаружили тогда, когда уже имели определенную положительную, статистику испытаний! Хорошо, что это была система измерений. Это еще полбеды. А что было бы при наличии какого-то скрытого дефекта в жизненно важной системе ракеты или корабля?

Главный конструктор как-то сразу преобразился, глаза его сверкали, на щеках проявился нервный румянец. Чувствовалось, что возбуждение, владевшее им, есть реакция на те сомнения, которые одолевали Королева и которые ни он сам, ни с нашей помощью до конца преодолеть не мог.

— Вы понимаете, что мы не можем, не имеем права не обнаружить, пропустить такой скрытый дефект?

Он не спрашивал. Он утверждал. В то же время Главный понимал, что сомнения при познании нового обычны и естественны. Они возникают даже тогда, когда, казалось бы, все проверено и перепроверено. Без риска не может быть движения вперед. Но риск должен быть обоснованным и сведенным к минимуму. Это Королев повторял нам, испытателям, не единожды. И весь наш разговор, пожалуй, больше свидетельствовал о том, что Главный, приняв свое окончательное решение, еще и еще раз проверял, все ли им учтено, «созрели» ли мы для такой ответственной работы.