Царский духовник - Владимир Лебедев

Царь Иоанн Васильевич, обменявшись с отцом Сильвестром речами, невольно обратил взор свой на эту толпу бояр ближних, понурых и невеселых. Хоть и старались бояре улыбаться, да у каждого та улыбка кисловатой выходила. Скользнул царь взором по их лицам лукавым и далее вглубь горницы передней смотреть стал: туда, где вторые чины двора царского стояли, постельничие, окольничие да спальники. Там прежде всего бросилось царю в глаза открытое и доброе лицо окольничего Алексея Адашева; сразу увидел молодой царь по той радости, которая сияла на лице окольничего, что тому этот день покаяния царского взаправду праздником был. Слезы горячие стояли в глазах Алексея Адашева: ликовал он, что наступают на Руси великой, на Руси любимой времена светлые, что хочет царь-государь обо всем народе заботы нести, хочет милостив и правосуден быть…

Издавна было такое время заветною мечтою молодого окольничего; долго-долго он его дожидался, долго об этом в храмах Божиих горячую молитву творил, тяжко рыдал и клал бесчисленные поклоны земные. Наконец-то настал для него день долгожданный, наконец-то кончается на Руси мятежное владычество бояр корыстолюбивых. Немудрено, что сиял радостью великой, радостью светлой молодой окольничий Алексей Адашев.

Сразу угадал молодой царь все, что творилось в душе Адашева. Миновал он бояр знатных, подошел вместе с отцом Сильвестром к молодому окольничему и руку свою царскую на плечо ему положил.

- Погляди, отец Сильвестр, наставник мой, в эти очи прямые. Мнится мне, что светится в них сама правда-истина… Да и на лице, словно на небе синем, ни одного облачка не найдешь. Видно, чиста и светла у человека сего душа праведная…

Не стал старец Сильвестр вглядываться в лицо Алексея Адашева; знал он и без того, что был тот правдив, верен и бескорыстен. Обернулся к царю старый священник и молвил голосом твердым:

- Таких слуг у тебя, царь-государь, немного. Честь и слава тебе, что сумел ты разгадать окольничего.

Махнул рукой молодой царь Адашеву, чтобы шел тот за ним, и направился, опять-таки вместе с новым советчиком своим, в другие палаты дворца своего.

Низкими поклонами проводили юного царя бояре, и не один из них хмуро покосился на молодого окольничего, что, во всей правоте своей, безмолвно и послушно по приказу царскому тоже туда пошел.

СУДИЯ ГОСУДАРЕВ

Порядком устал юный царь в этот день - много пришлось ему потрудиться, а все же не оставлял он забот державных, все же горел в очах его тот же яркий пламень сильной воли, пробужденной словом благим. Вошел он в палату меньшую, сел на рундук резной и опять свои дела государские вершить начал. Подозвал он еще раз к себе молодого окольничего Алексея Адашева и прямо в глаза ему устремил взор свой царский. Смело выдержал Алексей взгляд царя молодого, не опустил глаз своих, не смутился ни на малость; только слегка побледнел, чуя, что решается в это мгновение судьба его.

- Алексей! - промолвил молодой царь. - Ведаешь ты, что много на святой Руси бедных, угнетенных, обиженных… Ведаешь ты про все, и горит сердце твое жалостью великой ко всем несчастным. Хочешь ли сослужить мне службу верную, хочешь ли быть защитою слабому от сильного, бедному от богатого?

Радостно загорелись очи Алексея Адашева; бросился он к ногам царским и, ни мгновения не колеблясь, воскликнул:

- Хочу быть слугой твоим, царь милостивый! Хочу быть твоим судией справедливым!

- Верю я тебе, Алексей. Вот тут святой старец стоит, что слышит обещание твое, пусть он между мною и тобою п'ослухом будет! Слушай и ты, отец Сильвестр, что скажу я окольничему моему, какой долг великий возложу я на него… Будешь ты отныне все челобитья принимать, что подают мне со всей земли русской от сирот, от угнетенных, от осужденных неправо… Слушай же, что говорю я тебе, слуга мой верный!

Привстал молодой царь с рундука своего и громким, строгим голосом такие слова молвил:

- Алексей! Ты не знатен и не богат, но добродетелен. Ставлю тебя на место высокое, не по твоему желанию, но в помощь душе моей, которая стремится к таким людям; да утолися ее скорбь о несчастных, судьба коих мне вверена Богом! Не бойся ни сильных, ни славных, когда они, похитив честь, беззаконничают. Да не обманут тебя и ложные слезы бедного, когда он в зависти клевещет на богатого!

Все рачительно испытывай и доноси мне истину, страшась единственно суда Божия!

Подошел Алексей Адашев к отцу Сильвестру, без слов к нему руку протянул, указывая на его наперсный крест золотой. Понял старый священник, снял с себя крест и подал молодому окольничему. Одну руку к небу поднял Алексей Адашев, давая клятву крепкую:

- Этим крестом клянусь, царь-государь, что не покривлю душою против твоего указа царского! В том вся моя клятва и все обещание мое.

Юный царь Иоанн Васильевич молча выслушал клятву великую и только взор острый, проницательный устремил на молодого окольничего.

- А как будешь ты судить, верный слуга мой, ежели у того и у другого поровну п'ослухов будет? Как найдешь ты правого и виноватого?

- На тот случай, царь-государь, есть у людей некое чувство особое, совестью именуемое; и до того чувства добраться надо - тогда проявится виновный.

Молодой царь зорко глядел на Алексея Адашева.

- Так и всегда мнишь ты совестью людскою обойтись? - спросил он, лукаво улыбаясь.

Хотя юн был царь Иоанн Васильевич, но ведал сердце людское, знал хорошо все пороки и недостатки души людской.

- Нет, царь-государь, - ответил ему молодой окольничий. - Ведомо мне, царь-государь, что в душе людской много еще иных чувств таится. Судия мудрый из каждого такого чувства истину выведет. Чай, помнишь, царь-государь, про царя Соломона - как судил он двух жен, что спорили между собою из-за младенца и каждая того младенца своим называла… Не стал царь Соломон розыска держать, не стал пугать тех жен карою жестокой, а прямо испытал он в то мгновение сердце материнское. И вышла истина на свет Божий.

- Вижу я, Алексей, что изощрен ты в Писании Святом, - молвил молодой царь. - И то меня сильно радует… Кто Писание Святое часто читает, кто от Писания Святого говорит, тому уже открыта мудрость земная и небесная…

- Со младых ногтей, царь-батюшка, приобвык я ко Святому Писанию. Учил меня тому батюшка, да и матушка к тому же неволила. Такова уж жизнь моя была: ни единой службы церковной не пропустил я за все то время, пока на свете живу. Оттого и начитан я в Писании Святом, царь-государь.

Не вмешивался старец Сильвестр в беседу царя с молодым окольничим; только со стороны глядел он взором благим на беседующих. Когда же почти окончили разговор царь да окольничий, подал и он свой голос:

- Вижу я, царь, что полюбился тебе молодой окольничий. И в том прав ты, царь! У раба Божия Алексея душа чистая, мысли его праведны… И недаром мыслишь ты, царь, облечь его своим царским доверием… Не обманет тебя молодой окольничий и твоим верным судией будет. Много есть обездоленных да невинно осужденных в земле твоей, царь. Дай ты волю полную молодому окольничему - пусть судит он и разбирает по всей правде тех обиженных да обездоленных.

Выслушал молодой царь доброго наставника своего и воскликнул радостно:

- Веселюсь я сердцем, отец святой, что подтвердил ты мои слова давешние… Отныне будь, Алексей, во всем доверенным моим, правым оком царским! Обо всем доноси мне в сей же час, и будем мы с тобою искоренять на Руси неправду злую.

Проговорив таковые слова ласковые, милостиво протянул Иоанн Васильевич свою руку белую окольничему: облобызал царскую руку Адашев. Потом благословился молодой царь у старца Сильвестра, и сам у старого священника руку облобызал. Поняли оба любимца царские, что время молодому владыке покой дать, что утомил его день трудовой, полный забот правления державного. Поспешно вышли они из царской горницы, а далее и из ворот царских.

Не в пример другим близким людям государевым просто и незатейливо жили Алексей Адашев да старец Сильвестр. Не ожидали их у крыльца дворцового слуги многие, челядь нарядная; не ездили они по улицам московским в колымагах - каптанах золоченых, цугом запряженных.

Не сажали новых любимцев царских под руки в те колымаги дворецкие дородные, и впереди их поезда богатого не скакали опрометью вершники удалые на конях борзых, давя народ неповинный, бедный.

Попросту, пешком отправились священник Сильвестр да Адашев по площади дворцовой к воротам кремлевским; первый шел в монастырь небогатый, что стоял на окраине Москвы великой и где архимандрит был его давним знакомцем; Адашев же - в Китай-город, где стояли его хоромы отцовские, чисто прибранные, хорошо сложенные, но убранством не блистающие. Молча шли оба, раздумывая о дне великом, о торжестве сегодняшнем, о словах и поступках царя молодого. Пройдя улиц с пяток, молвил окольничий священнику: