Побеги из тюрем и колоний России - Александр Стуканов

Банда Пантелеева, оказавшись на свободе, снова начинает раздевать на улицах зажиточных граждан. В ресторанах и притонах Пантелеева всегда сопровождают два телохранителя.

9 февраля 1922 г. Пантелеев и Гавриков попадают в засаду у ресторана «Донон». Однако бандиту вновь удалось уйти от преследователей.

Правоохранительные органы, получив информацию о том, что Пантелеев намеревается скрыться за границу, устроили засады во всех местах, где он мог появиться.

По агентурным данным, в ночь с 12 на 13 февраля 1923 г. Пантелеев должен был присутствовать на «сходняке» по адресу Литовский проспект, дом 10. Однако бандит там так и не появился.

«Фартовый» явился к своей любовнице-проститутке некой Мицкевич, проживавшей в доме 38 по Можайской улице, где и был убит. Его подельника Мишку Корявого удалось взять живым.

Труп Пантелеева был выставлен властями для всеобщего обозрения для того, чтобы петроградцы убедились, что знаменитого бандита уже нет в живых[78].

Следует отметить, что в 20-е гг. XX в. преступники всех категорий содержались все вместе во вновь созданных местах заключения.

Однако в результате объективной оценки отрицательной роли в местах заключения группировок «авторитетов» преступного мира в уголовном и исправительно-трудовом законодательстве был предусмотрен ряд специально-предупредительных мер по нейтрализации их влияния на других осужденных.

Для определения меры наказания и вида ИТУ большое значение имели следующие обстоятельства: совершено ли преступление рецидивистом, бандитом (лицом, совершившим особо тяжкое преступление) или впервые оступившимся человеком, вследствие случайного стечения обстоятельств.

Руководящий принцип того времени, лежащий в основе распределения заключенных по видам исправительно-трудовых учреждений, можно сформулировать следующим образом: все случайно совершившие преступления трудовые элементы направляются в колонии и облегченного типа исправительные учреждения; вместе с тем, все упорные правонарушители (рецидивисты), нуждающиеся в более длительной изоляции, соединенной с мерами исправительно-трудового воздействия, — помещаются в исправительные дома и изоляторы.

Самых злостных нарушителей режима, отрицательно влияющих на других осужденных, к тому же склонных к побегу, помещали в одиночные камеры либо специальные общие камеры, находящиеся под особым наблюдением, либо отправляли в изоляторы специального назначения.

Затем указанных лиц стали переводить в штрафные разряды, где устраивался еще более строгий режим и принудительные работы такого рода, как уборка выгребных ям, отхожих мест, которые по субкультурным нормам «авторитеты» ни в коем случае не должны были выполнять. Но если такой «отказник» не желал выполнить требования администрации, то его переводили на уменьшенный паек, а в лицевой счет в полном размере вписывались расходы на его содержание в местах лишения свободы[79].

В 30-е гг. сформировалась обширная сеть исправительно-трудовых лагерей общесоюзного значения, к которым относились следующие: Северная группа лагерей, Беломоро-Балтийский, Сибирский, Казитлаг, Карагандинский, Дальжелстрой, Темниковский, Дмитровский. Продолжали создавать и новые, печально известные лагеря: Ивдельлаг, Севураллаг, Севжелдорлаг — 1937 г., Печорский — 1938 г., Северодвинский — 1940 г., Березняковский — 1942 г.[80]

Тогда же, по мнению исследователей, сложилась четкая единая трехуровневая структура преступных группировок.

На высшем уровне — «вор» («пахан») — абсолютный лидер; на среднем уровне «привычный вор» — авторитет; на нижнем — «шестерки» и прочие исполнители «воровского братства».

По сложившемуся обычаю признать «вора» могли только на основании решения «сходки» («съезда»). При этом кандидат проходил суровое испытание в знании «закона». Только после этого два-три «авторитета» давали ему рекомендации и поручались перед воровским сообществом, что принимаемый «имеет определенные качества и заслуги», что у него «поведение и стремления только воровские».

Следующая после «воров» группа в иерархии осужденных стала называться «мужики», на практике это были надежные, хозяйственные люди, умевшие хорошо работать, что они и делали в местах лишения свободы.

Третью ступень в иерархии заключенных занимали «фрайера». К ним относились спекулянты, коммерсанты и иные лица, осужденные за незаконную «предпринимательскую деятельность». Последним отводились весьма скромные роли исполнителей поручений «воров», они чаще всего становились жертвами обманов в карточной игре, нередко в их отношении «ворами» совершались вымогательства, грабежи и насилия различного рода.

Необходимо заметить, что в особенно сложном положении в 30—40-е г. XX в. оказались осужденные по политическим мотивам из числа интеллигенции. Их называли «троцкистами», «оппортунистами» и «фашистами». Для «воров» эти лица оставались «начальниками», попавшими в беду, и поэтому «авторитеты» относились к ним с нескрываемой неприязнью и злобой.

Итак, в 30-е гг. XX в. жизнь осужденных в местах лишения свободы СССР подчинялась «воровскому закону». «Воры» стали «царями» преступного мира, остальные же заключенные рассматривались по восходящей к «авторитетам» линии, и эта ситуация просуществовала вплоть до 1941 г.[81]

В начале Великой Отечественной войны, в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля 1941 г. и 24 ноября 1941 г. из мест лишения свободы было освобождено порядка 25 % заключенных, которые были направлены на фронт. Среди них оказались и «воры». Кроме того, в военный период в результате усиливавшегося давления администрации, отдельные «воры» вынуждены были работать. Все это считалось серьезным отступлением от воровского закона.

С начала войны «изменников» из «воровского мира» стали называть «суками».

В послевоенные годы в СССР наблюдался рост преступности. Значительное число «воров», участников войны, вернулись к своей прежней преступной деятельности.

Оказавшись в исправительно-трудовых лагерях, эти лица не были, мягко говоря, приняты в свои ряды «воров», так как они, по мнению рецидивистов, оставшихся во время Великой Отечественной войны в лагерях и тюрьмах, грубо нарушили уголовные традиции и обычаи.

Между «ворами» и «суками» началась настоящая война, жертвами которой стали тысячи заключенных.

Зачастую работники исправительно-трудовых учреждений не могли пресечь массовые беспорядки, погромы и поджоги в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ).

Особо опасная обстановка в ИТЛ требовала принятия особых, беспрецедентных мер: во второй половине 50-х гг. XX в. проводится комплексная работа по нейтрализации негативного влияния «авторитетов» на остальных заключенных ИТЛ.

В результате мер, принятых администрацией ИТЛ, преступность осужденных в отдельных исправительно-трудовых лагерях за 1956–1958 гг. сократилась более чем на 40 %, число массовых беспорядков — в 3 раза, а побеги — на 43 %[82].

Необходимо заметить, что изменения в уголовном, уголовно-процессуальном и исправительно-трудовом законодательствах СССР и РСФСР, усиление борьбы с «уголовно-бандитствующими группировками» в местах лишения свободы заставили профессиональных преступников изменить свои принципы и вынудили их избрать новую тактику поведения. От активной антиобщественной и преступной деятельности «авторитеты» криминального мира отказались.

Большинство «воров» (3 % от общего количества осужденных к лишению свободы) оказались в исправительно-трудовых колониях особого режима и тюрьмах.

К середине 60-х гг. XX в. обряд присвоения «воровского звания» стал приводиться только в тюрьме.

Руководители МВД СССР требовали от начальников ИТК обязательного трудоустройства всех осужденных. Основным показателем деятельности ИТК оставалось выполнение плана. На местах принимались решения о выводе особо опасных рецидивистов на производственные объекты.

В новых условиях в ИТК особого режима и тюрьмах произошли существенные преобразования в порядке формирования и в структуре группировок хранителей тюремной субкультуры. «Воры» и иные лица с криминальным опытом соединились в одно сообщество: поэтому понятие «вор в законе» с одной стороны трансформировалось, а с другой — приобрело совершенно иную криминальную окраску[83].

Нельзя не заметить, что длительное время о преступности лиц, отбывающих наказание в местах лишения свободы, а также следственно арестованных, находившихся в следственных изоляторах по всему Советскому Союзу, люди знали только понаслышке.

Статистика о количестве заключенных и общем числе совершенных ими преступлений являлась секретной. О преступлениях, совершавшихся в самих колониях, изоляторах и тюрьмах, почти совсем ничего не было известно. А такие преступления совершались, совершаются и будут совершаться.